– В детстве нас с братом часто отправляли к бабуле на каникулы, – рассказала одна женщина, знакомство с которой началось в соляной комнате, где поправляли здоровье после перенесенного "коронного" вируса. – Бабушка – мама нашего отца была суровой, неулыбчивой. Всю жизнь проработала на стройке маляром. Простывала часто. Голос на всю жизнь остался грубым, словно прокуренным, хоть никогда не курила. Мы её побаивались, хотя ни за что нас не ругала. Помню, брат как-то сломал стеклянные игрушки на полке в серванте: у собаки отломил ухо, у кошки - хвост. Мы думали, влетит по первое число, но ничего. Дед приклеил, бабушка сказала, чтоб в сервант не лазили, и всё.
Жили они скромно. В частном доме. Дед, помню, всегда ходил в старой рабочей выцветевшей робе по дому и в огороде, а у бабули был чёрный рабочий халат. Она в нём и в огороде, и в хлеву, и печку топить...
В чулане на стенах были развешаны тоже старые вещи. В углу стоял заваленный тряпьем сундук.
Никто из нас и в детстве, и позже внимания на него не обращал. И вот мы с братом окончили техникумы, отыграли свадьбы с разницей в год. Помню, я забеременела и как-то сказала бабуле её же любимой фразой, что малыша растить – не кулек изюму съесть, что на одни пеленки – распашонки столько денег надо. После педколледжа работала в детском саду. Работу любила, но зарплата – смех на палочке. Мужу на заводе тоже никто щедрой рукой в карман не отваливал...
К тому времени сундук из чулана перекочевал в спальную комнатушку. И тут, после моих слов, бабуля манит в угол и говорит: «Ты, Оксанка, шить умеешь, вот и нашьешь пелёнок – распашонок». Открывает сундук и начинает вынимать один за другим сложенные толстыми квадратами отрезы разноцветного ситца. ... Голубые в цветочек, красные с узорами, салатовые. ...А потом стопки постельного белья, полотенца, льняные скатерти. «Бери, – говорит,– внучка, будет тебе заместо приданого от меня...» Я аж обалдела от такого великолепия. На одном белом пододеяльнике увидела бирку. Посмотрела, и удивилась. Тридцать пять лет он в сундуке пролежал. Вместо белой вещь наполовину стала цвета слоновой кости. Тут сноха Света подошла. Тоже была в гостях и подружку Ленку с собой привела. Так бабушка и жене брата тоже щедрой рукой отвалила.
Стоим мы со снохой, каждая над своей кучей белья и ситца, кроме спасибо не можем других слов подобрать. И тут меня как по голове стукнуло – подумала, что бабуля спит годами на старом выцветевшем белье, имея такое добро в сундуке. Меня это так изумило и расстроило, что даже брать подарки сначала не хотела. Увела бабульку зал и шепчу;
«А сама почему из сундука ничего не тратишь? Спишь на старом! Носишь этот халат свой чёрный выцветевший, а у тебя в сундуке новые халаты и платья лежат. Скатерти никогда не стелешь, едите на старой клеёнке. Полотенца давно пора новые достать вместо застиранных. Я тебя грабить не стану. Пусть брат со снохой берут, если хотят, а я помогу дом преобразить. Постельное постираем, будешь спать на всём новом, как королева. Из тканей прихваток нарядных нашью, куклу на чайник! Занавески, покрывала обновим!
– Да на кой мне – старой! – говорит бабуля. Я уже привыкла. А вы молодые. Вам покрасивше надо.
– Всё равно не понимаю! Как иметь такое богатство и не пользоваться!
Зашли обратно в спаленку. Там сноха с подружкой из сундука на кровать остальное выгребли и рассматривают платки, шали с кистями, платья...
– Смотри, какая прикольная раньше мода была! – смеется Ленка и прикладывает к себе платье бабули.
– А, ну, положи на место! – рявкнула я. Ленка аж подпрыгнула и бросила вещь в сундук. Бабуля платье взяла и говорит: «И платья бы отдала да никто такое сейчас не носит. А вот постельное, полотенца, отрезы, скатёрки забирайте. Из ситца пеленок нашьете. Самое то малышам будет». Поблагодарили мы, конечно, расцеловали бабулю. Кое-что из постельного, несколько полотенец, скатерть с вышивкой и шаль я обратно в сундук положила.
Ехали на такси в наш микрорайон вместе с Ленкой. Она – завистливая душа всю дорогу трындела, что у её бабули нет такого сундука с сокровищами, и никто ей приданого не собирал. Без приданого замуж выходила. Я осекла: «Мы тоже так выходили. У меня на книжке было десять тысяч, и весь стартовый семейный капитал! А эти бабулькины дары, как снег на голову, нам свалились». Но Ленка не унималась. Потом всем знакомым растрепала. До меня слухи дошли в таком преувеличенном виде, что мама не горюй. Если верить сплетням, то бабуля нас с братом озолотила: наши съёмные квартиры новой мебелью обставила, шторами и тюлями обвешала и тому подобное. Сплетни быстро обрастают новыми подробностями в преувеличенном виде.
Мне слышать это было до тошноты неприятно. А потом те ситцы постирала и прослезилась. Часть тканей расползлась, махры в машине мотались. Нашлись линючие отрезы и всё замарали. Короче, вытащила из машины совершенно негодное тряпье... С постельным бельем почти такая же история ... Только две льняные скатерти и два полотенца не изменили ни формы, ни цвета.
Бабули уже нет в живых. И те четыре вещи остались как память. Но стоит вспомнить о ней, горечь к горлу подходит. Сама жила в такой крайней ...скромности, почти в нищете, а в сундуке похоронила своё благополучие. Кому берегла десятилетиями? Зачем?
Ленку через несколько лет встретила, поговорили том, о сем, она о моём приданном вспомнила, а я говорю: «Тебе моя сноха Света не рассказала, что все полиняло и развалилось? Ни одной пеленки из тех отрезов не сшила, светлые простыни с линючим ситцем простирала».
Ленка аж рот открыла. «Да ты чё?» – говорит.
– Так некоторые ткани сорок с лишним лет в сундуке пролежали! А ты что хотела?
– Вот это да! – рассмеялась она. – Это вроде как хозяйка говорит: «Садитесь, гости, поешьте плюшек трехлетней выпечки!» Ленка – завистливая душонка так смеялась, а мне в тот момент хотелось звиздануть ей чем-нибудь по башке! «Да черт с ней! – подумала потом. – Мне с ней детей не крестить!»
Недавно снова ходили с мужем на могилу в бабуле. Принесли большой букет. Банку с водой в землю у плиты прикопала и цветы туда поставила.
Уходя, поблагодарила бабулю за всё. За пирожки и вареники с творогом, которыми нас, внучат, угощала, за диванные подушки, которые разрешала скидывать на пол и строить из них плоты. ...За капусту, которую сама солила, за жареную с лучком картошку в большой чугунной сковороде, за кружку прохладного кваса с привкусом мяты в жаркий день, за жёсткую мозолистую руку, которой гладила по голове... За то, что была в моей жизни...
Жаль, что свою жизнь прожила под маской бедности...
Июнь, 23 г.
_____________
С теплом к вам дорогой читатель, Татьяна Синькова. Спасибо за оценку.
Послесловие.
Почему некоторые люди, имея деньги, неплохой доход, жили, как нищие. И сейчас некоторые граждане любят прибедняться. Занашивают пару обуви до дыр, носки до прозрачного состояния на пятках, имея за душой денежку на приличный автомобиль. Что это? Привычка к бедности? К лишениям? Или что-то из православного воспитания: «Чем больше страдаешь, тем больше там, за чертой бытия, получишь?» Боятся зависти? Сглаза? Не могут вырваться из паутины предрассудков? Нравится носить маску жертвы, когда все жалеют и сочувствуют? Боятся, что узнав о благополучии, кто-то попросит у них помощь, а делиться заработанным не хочется?
Ответов с Оксаной мы не нашли.
Расставшись, я унесла в душе память об Оксаниной бабушке. Она точно была не из тех, кому жалко было своего добра другим. Но почему, так тяжело работая, имея неплохую зарплату и покупая вещи, она их не носила, не использовала?