Когда Марина вредничала: отказывалась доедать кашу, убирать игрушки, сообщать о надобности справления естественных нужд, - бабушка зачем-то называла ее белой костью, барчуком, сибариткой, другими словами с привкусом классовой ненависти. Прихотливость словоупотребления завораживала Марину. Она была девушкой с филологическим чутьем и понимала себе так: сибиритка - бабушка не умеет правильно выговорить, вон - беззубая стоит, - это девочка, которая живет в Сибири. Марина, действительно, жила в Новосибирске. Барчук, понятно, ребенок барсука. Марина видела барсуков в мультиках. С белой костью - сложнее. Мультики про чингизидов не транслировались по кабельным каналам. Зато иногда попадались скелеты, все - белокостные, как будто сговорились. Получалось, когда Марина своенравничает относительно каши, костями своими она вылитый скелет, а когда кашу доедает, кости становятся какого-то другого цвета. Ради научного интереса приходилось доедать противную жижу. Затем пытливая девочка старалась разглядеть себя в зеркале. Никаких изменений, помимо большого живота, не обнаруживалось. Делался вывод: цвет костей напрямую зависит от наполнения живота. Тем более бабушка периодически называла Марину пузочесом, вместо белой кости. Когда бабушка так делала, у Марины весь день потом чесался живот, но Марине все равно нравилось это слово - пузочес. С сибиритками тоже выходило причудливо. Если Марина делала свои дела в штанишки, а бабушка называла ее сибириткой, получалось, все жительницы Сибири сторонились сообщать бабушкам о неотъемлемых потребностях. Марина была свободолюбивой девочкой, поэтому чувствовала сердечное расположение ко всем сибириткам сразу. Ну и к барчукам заодно. Марина спрашивала бабушку:
- Ты всегда говорила, когда хотела пи-пи?
- Конечно, - педагогически правильно отвечала бабушка.
- Значит, ты не сибиритка, - заключала Марина, подразумевая исключительно чуждость мировозрения своей бабушки.
Впрочем, Марина принимала бабушку со всеми ее недостатками, посягательствами на личную свободу, лексическими привязанностями, строгими правилами. Было в бабушке что-то нездешнее. С длинными, пребывающими в постоянном беспорядке, седыми волосами, беззубая, с негнущимися ногами, с желтыми ногтями. Жила в большой полутемной: "Электричество надобно экономить!" - квартире со скрипучими деревянными полами: "Заразная болезнь этот артрит, передается половым путем, поэтому надобно ходить в носках!". Один ее проход вечером по коридору в полутьме, лохматой, в длинном ночном балахоне, с негнущимися ногами по скрипучим полам, со словами, происхождение которых отыскивается некоторыми умельцами в монгольском нашествии, становился большим событием в восприятии Марины. Пекла самые вкусные плюшки и маленькие пирожные смешного птичьего прозвания: "Сегодня, Мариночка, делаем птифурсетки". Кхекхекать умела так, что тишина наступала во всем многоэтажном доме, а старший по подъезду буквально через минуту забегал поинтересоваться самочувствием. Даже будучи в длительной служебной командировке. Ежели означенное самочувствие позволяло, водила внучку по всяким значительным местам: "Чтобы бабушка могла иметь, - здесь бабушка позволяла себе педагогически сомнительный акцент на этом слове, - достойных собеседников". Католический храм, еврейская синагога, один обшарпанный антикварный магазинчик: "Мое присутствие придаст солидности вашей лавке древностей", затем обращаясь к внучке: "Диккенс, потом прочтешь, если повезёт". Принимали благожелательно. Беседы велись долгие, запутанные. Говорили, например, о влиянии арабской поэзии на "Песни Сиона" Галеви, восхищались фламандской фурнитурой 17 века, либо же, любимая из причуд, бабушка на память декламировала список отлученных от католической церкви, с дословным воспроизведением причины отлучения. Зачем такое делать под сводами католического собора? "Некоторые вещи просто приносят удовольствие".
Но самые продолжительные и ожесточенные: "Всю сердцевину выймет из меня, безбожник!" - беседы бабушка вела на Заельцовском кладбище, перед могилой супруга. Порой односторонняя дискуссия добиралась до сановитого крика. Тогда вокруг собирались смотрители кладбища, истинные ценители величественных истерик. Марина брала бабушку за руку:
"Перестань, пожалуйста, все равно он тебе не отвечает."
Теперь бабушка приходила в себя: "Отвечает, Мариночка, отвечает. Я слишком долго с ним жила, мне доподлинно известно все, что мог он сказать." Внимательно осматривала налетевших смотрителей: "И ответы его меня не устраивают."
После этой фразы смотрители, сплошь понурые мужичонки, всматривались куда-то глубоко в себя, будто в поисках лучших ответов. "Пойдем, Мариночка, воронье налетело." Они собирались. Марина была впечатлительной девушкой, поэтому, когда она оборачивалась, видела только воронов с пустыми глазницами. Бабушка продолжала нравоучать: "Не оглядывайся назад, Марина, а то однажды найдешь себя семидесятилетней старухой, разговаривающей с гранитной плитой. И еще: не проявляй пустого любопытства к чужому горю". Внимательно посмотрела на внучку: "Пойдем, угощу тебя твоим любимым мороженым". В общем, иногда Марина думала, что ее бабушка - настоящая колдунья, причем необязательно добрая. Когда Марину посещали подобные подозрения, бабушка всегда угощала ее фисташковым мороженым, которое делала сама по особенному рецепту. Правда, думать такие злокозненные мысли про бабушку чаще одного раза в неделю у Марины не получалось.