Эта история произошла давно, несколько десятков лет тому назад. Возможно, кому-то она покажется неправдоподобной и даже сказочной, отчасти так и есть. Всякая история имеет свойство со временем обрастать разными вымышленными дополнениями, как старое дерево мхом. Уже не осталось тех, кто подтвердил бы подлинность фактов, да и самого места, где происходили события давно уже нет - неумолимое время сделало свое дело. Осталась лишь история - немного сказочная, немного грустная, немного страшная, и, как многие сказки, заканчивающаяся хорошо.
***
Петр и Марья были уже не молоды, когда у них, наконец, появилась дочка. Что только не делала Марья, чтобы подарить мужу ребенка! Почти двадцать лет она бегала от одного врача к другому, но всюду слышала одно и то же: «Извините, милочка, но вы бесплодны!», а на все расспросы, почему же такое случилось и можно ли это как-то поправить, все доктора лишь разводили руками и предлагали Марье взять ребенка из приюта. Время тогда было послевоенное, беспризорников и сирот имелось великое множество, и приютить ребенка было гораздо проще, нежели сейчас. Но Марья не хотела себе чужое дитя, и вовсе не потому, что сердце ее было жестоким. Скорее она хотела доказать всему свету, мужу и, самое главное, себе, что она может исполнить положенное природой всякой женщине предназначение - родить и воспитать собственного ребенка. И вот, когда все надежды уже истаяли, словно снег на апрельском солнце и Марью поглотила непроглядная тьма отчаяния, чудо все-таки произошло - Марья забеременела и родила девочку. Малютка появилась на свет в первый день октября, и вся деревня надолго запомнила его, потому что неделю спустя Петр на радостях закатил такую пирушку, что всем пришедшие гости едва уместились на просторном дворе его недавно выстроенного дома. Нарядно одетый Петр гоголем ходил промеж заставленных яствами столов, демонстрируя собравшимся свою дочь, а Марья, еще не до конца оправившаяся от тяжелых родов, тихонько сидела во главе одного из столов и с гордостью и умилением поглядывала на мужа.
- Дочка моя, Галя, - возвещал, едва не прыгая от счастья Петр, качая девочку на руках. - Вы только поглядите на нее! Какая она есть красавица, вся в мать, ну и в меня, само собой, немножечко! А глаза-то какие - будто два изумруда! Так и хлопает, так и хлопает! Я вот вам что скажу, товарищи: выстрадали мы ее с Марусей, как есть выстрадали! Уж сколько нам всего пережить пришлось, не всякий столько и вынесет. А мы вынесли! Все стерпели, со всем справились. Теперича жизнь наша совсем другой будет, кончилась ночь, наступил для нас золотой рассвет!
Гости, оценив воодушевленную речь счастливого отца, дружно захлопали в ладоши и выпили за здоровье новорожденной. Одна лишь бабка Агата хмуро посмотрела на Петра и его дочь и скривила в усмешке изуродованный заячьей губой рот.
- Ну-ну, - еле слышно прошамкала она беззубым ртом. - Это мы ишшо поглядим!
У бабки Агаты с Петром с некоторых пор имелись разногласия. Все началось с того, что будучи в молодости пастухом, Петр по неопытности недоглядел за коровой Агаты и та угодила в трясину. Агата оплакивала корову, словно близкого человека - рыдала навзрыд, драла свои седые волосы и проклинала Петра самыми последними словами. Оно и неудивительно - времена тогда были трудные, голодные, и скотина, которую держали деревенские жители, не давала им окончательно пропасть. А корова Агаты была страсть, как хороша - огромная, будто бык, с блестящей, будто золотой рыжей шерстью и большим выменем, в котором она каждый вечер приносила хозяйке два большим ведра молока. Оно, надо сказать, тоже было не совсем обычным - долго хранилось в самую сильную жару и пахло медом. Вот такой-то чудесной кормилицы и лишил Агату по своей глупости Петр. Так и не смог он впоследствии найти с ней общий язык, хоть и выплатил Агате за корову почти в два раза больше ее стоимости, и в придачу привез два мешка муки. Несмотря на все это, вредная по своей натуре Агата затаила на Петра черную злобу.
Прошло шесть лет. Галя подросла и готовилась пойти в школу. Петр, все это время трудившийся не покладая рук на лесозаготовке, обеспечил жену и дочь самым лучшим, что только мог достать. Дом его был самым большим и просторным во всей деревне, сад и огород каждый год приносили хороший урожай, многочисленная скотина была тучной и ухоженной. Казалось бы живи да радуйся, но у судьбы, как известно, на все свои планы. Словно черная грозовая туча подкралась беда к дому Петра и Марьи и покусилась на самое дорогое, что у них было - их дочь. Ранней весной, аккурат после праздника Пасхи, Галя тяжело заболела и слегла. Сперва все выглядело как обычная простуда: набегавшись с деревенскими ребятами по лужам, Галя подхватила сильную ангину, да такую, что несколько дней не могла ни есть, ни разговаривать. Бледная, будто восковая кукла, лежала она в своей кроватке и хлопала глазами, мучаясь от жара, который мать тщетно пыталась сбить клюквенным морсом и медовым чаем. А через несколько дней горло девочки вдруг стало отекать и опухать, отчего дыхание Гали стало прерывистым и хриплым, а голос - свистящим и булькающим, так что разобрать то, о чем она говорила, было почти невозможно. Прибывший осмотреть Галю старый деревенский врач Семен Егорович лишь развел руками и велел Петру срочно везти дочь в город.
- Первый раз я такое вижу, - сказал врач, вызвав Петра поговорить с глазу на глаз. - Странная какая-то опухоль, зоб не зоб, шут его разберет. Ежели, как ты говоришь, у Гали твоей нету никакой аллергии, то дело совсем плохо.
- Что плохо-то? - упавшим голосом спросил Петр, схватив Семена Егоровича за плечи. - Ты толком скажи, врач ведь все-таки! Опасно ли это? Будет ли она жить?
Семен Егорович почесал вспотевшую от напряжения лысину и отдышался.
- В город дочь вези, Петр, в город, - сказал он, стряхнув с себя крепкие руки Петра. - Там тебе все и скажут. Там сейчас врачи поумней меня работают, и оборудование у них новое имеется. Не медли, Петр, дело серьезное.
Петр отнесся к предостережениям старого врача со всей серьезностью и, выбив у председателя машину, на следующий же день отвез Галю в детскую городскую больницу. Тамошний молодой врач поспешил успокоить Петра и Марью, сказав что опухоль - неприятное, но излечимое осложнение после ангины, и велел готовить девочку к операции.
- Все с вашей дочуркой будет хорошо, - заверил врач, посмотрев Петру в глаза с мягкой улыбкой. - Волноваться не о чем. Это просто скопление гноя, мы его удалим.
Он не обманул, операция действительно прошла успешно. Но спустя пару месяцев после нее горло Гали опухло вновь, и девочка снова потеряла возможность говорить. Петр впал в черную тоску; он не мог ни есть, ни спать, ни работать, и только молчаливо сидел на крыльце своего дома, куря одну папироску за другой. Марья же суетилась возле дочери, украдкой смахивая с длинных ресниц слезы и мысленно молила Бога о том, чтобы он сжалился над ее дочерью.
- Да вы к бабке Матрене обратитесь, - посоветовал вконец измотанному Петру его сосед Александр. - Она вроде как знахарка, может, чего и подскажет. А может, и вылечит Галюню, чем черт не шутит.
- Коли уж врачи не смогли, так и у Матрены вряд ли получится, - мрачно отозвался Петр не глядя на соседа. - Да и не верю я во все эти сказки. Я, дядя Саня, ни во что уже не верю.
Несмотря на свой отказ соседу, внутренне Петр был совсем иного мнения. Он был готов уцепиться за любую соломинку, за любой самый тонюсенький волосок, лишь бы помочь дочери. Да что там - он бы не раздумывая продал душу дьяволу, если бы верил в его существование. И через три дня, ни слова ни говоря жене и воспользовавшись ее отлучкой, Петр взял дочь и вместе с ней отправился к бабке Матрене.
Бабка Матрена жила одна, в низенькой избушке, покрытой замшелой дранкой. Избушка ее стояла рядом с давно заброшенной церковью, и некоторые селяне всерьез заявляли, что бабка использует ее в своих ритуалах. Дескать, иногда ночью видно, как в церкви горят свечи и слышится чей-то топот и голоса. Бабка Матрена же утверждала, что иногда заходит в церковь, чтобы навести там порядок, только и всего, а все эти выдумки про огни и звуки чистой воды выдумка. Как бы там ни было, бабка Матрена в деревне с давних пор пользовалась уважением; к ней обращались во время преждевременных родов, тяжелых болезней и падежа скота. И почти всем обращающимся к ней Матрена неизменно старалась помочь, иногда абсолютно безвозмездно.
Войдя в дом к Матрене, Петр низко поклонился ей, усадил дочь на лавку и присел рядом. Матрена, не произнеся ни единого слова, приблизилась к Гале и внимательно осмотрела ее опухшее горло. Облизав сухие губы, бабка что-то неразборчиво прошептала и легонько нажала на опухоль. Галя тут же застонала и закатила глаза, а Матрена, резко отдернув руку, посмотрела на Петра испуганным взглядом.
- Тут я ни чем помочь не могу, - прокряхтела Матрена, усевшись за накрытый вышитой скатеркой стол и достав из кармана кисет с махоркой. - Плохо дело, Петр, спортили твою дочку.
- Кто спортил-то? - воскликнул Петр, соскакивая с лавки.
Матрена набила махоркой козью ножку и прикурила от стоявшей на столе керосиновой лампы.
- Да мало ли, кто может спортить, - выдохнула она слова вместе с густым сизым дымом. - С кем у тебя дрязги какие были, вот тот и мог спортить. Может, ругался с кем, или сделал что-нибудь не то. Не знаю я, Петр.
Петр потер заросшее густой бородой лицо и вдруг сильно хлопнул ладонью по лавке.
- Агата, черт бы ее подрал, - выкрикнул он, потрясая огромными кулаками. - Она виновата, клюшка старая! Нечего ее было тогда приглашать. Эх, знал бы я...
Петр схватился за голову и принялся раскачиваться взад и вперед, словно маятник. Бабка Матрена к*рила свою козью ножку и молча смотрела на него, усиленно о чем-то думая.
- Я тебе так скажу, Петр, - наконец промолвила она, затушив ножку. - Пособить твоей дочке я ничем не смогу, слаба я для этого. Но могу подсказать того, кто сможет. Есть в наших лесах один старик, Николой звать, живет он в маленькой избушке за тридцать верст отсюдова, на краю Клюквенного болота. Добраться до него сложновато будет, но выхода у тебя, Петр, нету. Коли хочешь дочь спасти - ступай к нему и проси помощи, он не откажет.
Петр с надеждой посмотрел на бабку Матрену и покачал головой.
- А ежели этот твой старик давно помер? - спросил он. - Давно ли ты сама его видала?
- Прошлый год видала, - вздохнула Матрена. - Сюда он приезжал за провизией и по каким-то своим делам. То ли в конце сентября, то ли в октябре. Он завсегда в это время в деревню наведывается, покуда дорога хорошая.
Петр взял дочь на руки, снова поклонился бабке Матрене и вышел на улицу.
- Что же, придется ехать, - сказал он, улыбнувшись дочери. - А ты как думаешь?
Галя посмотрела на отца своими ярко-зелеными, будто молодая трава глазами и тоже улыбнулась.
***
Через три дня, попрощавшись с женой и дочкой, Петр отправился на поиски Николы в сопровождении двух своих хороших друзей - Никиты и Максима. Устроившись на телеге, они по очереди брали в руки вожжи и подгоняли старенькую кобылку Забаву. Она то бодро рысила, то еле плелась по извилистой пыльной дороге, ведущей из деревни в глубину дремучего леса, где переходила в старый, заросший травой и кустарниками тракт. Петр, полулежа на телеге, к*рил цигарки и любовался стройными соснами, между которыми там и сям виднелись первые красавцы-грибы. Погода стояла тихая и солнечная, на небе не было ни единого облачка, и прохладный ветерок приятно обдувал лица путников разомлевших путников.
- Слыхал я про этого Николу, - сказал Максим, перебравшись с козел назад, к Петру. - Всякое про него раньше болтали, а сейчас как-то позабыли. Говорили, будто святой он, и что одним только взглядом любого человека может вылечить, даже самого безнадежного. А еще, сказывали, что он с лесными зверями договор имеет, и они его не трогают. Бабка моя, покойный свет, утверждала, что Никола этот самого лесного царя спас, и тот его за это таким даром наградил.
Петр куснул свой костяной мундштук и усмехнулся.
- Хорошо бы, если так, - ответил он, скручивая новую цигарку. - Только все равно как-то слабовато во все это верится.
- А коли не верится, тогда чего же едешь? - спросил, сверкнув глазами, Максим.
Петр пристально посмотрел на него и пожал плечами.
- Был бы ты в моем положении, то не спрашивал, - отозвался он нехотя. - Я теперь в любые небылицы поверить готов, только бы дочке помочь. Так мы ее с Марусей ждали, а теперь вот...
Петр отвернулся, чтобы Максим не видел бежавшие по его щекам слезы.
- Все будет хорошо, Петруха, - сказал тот, тронув друга за плечо. - Ты, главное, не сдавайся. Найдем мы этого старика, и все будет как надо.
Ровная грунтовая дорога сменилась густо заросшей луговиной. Солнце, еле видневшееся из-за верхушек сосен, достигло своего зенита и палило вовсю. Никита, который теперь был возницей, обливался потом, не успевая вытирать его с лица промокшей насквозь фуражкой.
- Все, мужики, пора устраивать привал, - объявил он, осадив взмыленную Забаву. - Почти четыре часа без отдыху едем, лошадь вот-вот замертво упадет. Да и нам не мешало бы подкрепиться.
- Езжай, езжай, - прикрикнул на него Петр. - До болота недалече осталось. Вот доберемся до него, тогда и привал устроим. Нечего с твоей клячей не случится.
Никита, поворчав немного, ударил Забаву по тощим бокам и та поплелась дальше. Через полчаса густой лес сменился сырой ложбиной, в которой еще клубился нерастаявший утренний туман. Везде виднелись сухие кривые деревья, торчавшие из мха. А впереди, отливая на солнце золотом, сверкала ржавая затхлая вода Клюквенного болота.
- Ну вот и добрались, - сказал Петр, спрыгивая с телеги в хлюпающую жижу. - Передохнем немного и двинем дальше. А ты, Никита, со своей клячей станешь тут нас дожидаться.
Никита, обрадованный таким решением, поспешно кивнул.
- Вы только до темноты постарайтесь вернуться, - попросил он, угощая уставшую Забаву яблоком. - Не охота мне тут одному куковать, уж больно место неприятное.
- Не боись, вернемся, - успокоил его Максим. - Бояться тут нечего, зверье все давным-давно перестреляно.
Трусоватый Никита облегченно выдохнул и принялся развязывать узелок со снедью. Через несколько минут все трое устроились на мху и с невероятной жадностью набросились на еду, которая после долгой дороги показалась им необычайно вкусной.
***
После короткого отдыха Петр с Максимом отправились дальше, оставив Никиту одного. Сначала они долго шли по узенькой тропке, ведшей через трясину, потом свернули влево и, оставив болото, оказались в густом подлеске. Раздвигая кусты крушины и рябины длинным посохом, Петр непрестанно вертел головой, отыскивая избушку старика, которая по описанию бабки Матрены должна была быть совсем рядом.
- Глянь-ка, Петр, - неожиданно закричал Максим, который шел впереди, держа в руках ружье. - Никак мы эту избушку ищем, а?
Петр бросился к нему и, продравшись сквозь заросли ольхи и ивы, едва не рухнул на колени от накатившего на него отчаяния. Впереди, в каких-то пятидесяти метрах, на ровной и круглой, словно блюдце, поляне стояла избушка, или вернее то, что от нее осталось. Петр тупым коровьим взглядом смотрел на черные обгоревшие бревна и упавшую крышу, царапая пальцами сухой мох и хлопая ртом, будто рыба. Максим, не зная как утешить друга, не придумал ничего лучше, как подобраться к избушке поближе и все внимательно осмотреть.
- Избушка сгорела не так уж и давно, - вынес он свой вердикт. - Может зимой, а может и весной. И внутри никого нету. Может, старик и спасся, кто знает.
- Может и спасся, только где вот его искать-то теперь? - воскликнул Петр. - Нету у меня времени весь лес шерстить, и сил нет! И что теперь делать, я не знаю...
Сказав это, он упал ничком в кусты черники и потерял сознание. Очнулся он только глубоким вечером, когда подгоняемая Никитой Забава оставила лес позади и въезжала в деревню.
***
Были уже сумерки, когда Петр, добравшись до своего дома, тихонько постучался в ворота. Тут же раздались тяжелые, торопливые шаги на крыльце, и послышался недовольный голос Марьи:
- Сказано тебе - не пущу, чего тебе неймется? Иди куда шел, бродяга!
- Ты чего это, Марья? - удивленно спросил Петр, подтягиваясь на заборе. - Перегрелась, что ли?
Марья, ахнув, пулей слетела с крыльца и отперла ворота.
- Ой, Петруша, - захлопотала она, пропуская мужа вперед. - Я-то думала, что ты до темноты не вернешься. Пришел тут, понимаешь, какой-то старый хрыч, на ночлег просился. Ну, я ему отказала, не богадельня же у нас, в самом деле, да и дочка лежит больная.
Петр сердито взглянул на Марью и остановился.
- Вот именно, что дочка у нас больная, - хрипло сказал он, погрозив жене пальцем. - Разве мыслимо так было делать? Коли пришел человек, надо было его пустить, обогреть и накормить. Не помнишь, что ли, как в писании-то сказано? Господь, бывает, по домам ходит, и всех проверяет. Мало нам бед, так ты еще добавляешь.
Марья равнодушно махнула рукой.
- Больно мнительный ты стал, Петруша, - отозвалась она, усевшись на порожек. - Обычный бродяга это был, бездельник или пропойца. А может и вор, кто его знает. Уснем мы, а он нас возьмет и обчистит.
Петр грубо оттолкнул жену с прохода и направился обратно к двери.
- Когда он был? - бросил он на ходу.
- Да прямо перед тобой, далеко уйти не мог, - ответила Марья. - Может, еще нагонишь.
Петр выскочил за ворота и, заметив в конце улицы чей-то нечеткий силуэт, бросился за ним. Запыхавшись и почти выбившись из сил, он догнал неторопливо бредшего по улице старика с узелком на плече и схватил его за хлястик замызганного плаща. Старик остановился как вкопанный и удивленно посмотрел на Петра.
- Отец, там это... жена моя погорячилась, - пролепетал тот, потирая горевшую огнем грудь. - Ты, если не передумал, можешь у нас остановиться. Об ужине и постели не беспокойся.
Старик некоторое время задумчиво теребил густую бороду, а потом вдруг поклонился Петру.
- Бог спасет, - сказал он.
Петр развернулся и повел старика обратно.
***
За ужином Петр сам ухаживал за стариком и засыпал его расспросами, но тот отвечал неохотно и как-то иносказательно, так что Петру не удалось узнать даже его имени. Вдоволь наевшись, старик поблагодарил Петра и Марью за хлеб-соль и как бы ненароком взглянул на сидевшую в углу и игравшую с куклами Галю.
- Страдает малютка, - жалостливо сказал старик, покачав седой головой. - Тяжко ей, бедняжке. Помочь бы...
Петр сверкнул глазами и придвинулся к нему поближе.
- А сможешь? - выпалил он, схватив старика за руку.
Старик перевел на него взгляд и Петр заметил в его глазах какое-то странное золотистое сияние, похожее на то, какое бывает в небесах на рассвете. Петр долго не мог оторвать от него взгляда и смотрел на старика как зачарованный. Нечто необычное было в этом пришельце, какая-то необъяснимая, волнующая сила и сокрытое внутри него знание.
- Может, и могу, - ответил старик после долгого молчания. - Ты мне помог, и я постараюсь отплатить тем же.
- И что же для этого потребуется? - скептически спросила Марья, все еще глядевшая на гостя с недоверием.
- А самую малость. - Старик вытер перепачканные похлебкой губы и поднялся. - Положите девочку на кровать, а сами выйдете вон и не входите, покуда я не позову.
И, заметив нерешительность в глазах Петра, добавил:
- Да вы не бойтесь, я вашей дочке ничего худого не сделаю, обещаю.
Петр и Марья переглянулись. Голос странного старика звучал успокаивающе и убаюкивающе, как музыка, и в нем чувствовалась уверенность, передававшаяся другим. Кивнув жене, Петр подошел к Гале и отнес ее на кровать, после чего они с Марьей вышли в сени, плотно притворив за собою дверь. Марья попыталась проследить за стариком, устроившись у окна, но тот зашторил его и погасил свет. Долгая пронзительная тишина окутала весь дом, и слышно было лишь звеневших в воздухе комаров.
- Зря мы это сделали, - заговорила Марья, не выдержав. - Зайти надо обратно. Мало ли чего он там делает с нашей Галей.
- Цыц, - зашипел на нее Петр. - Сиди смирно. Он обещал ничего худого не делать, и я ему верю.
- Мало ли, чего он обещал, - не унималась Марья. - Да мы даже не знаем, как его зовут. Стал бы порядочный человек свое имя скрывать? Может, он беглый какой, или еще что похуже. Да я...
Договорить ей не удалось. Дверь, ведущая в дом тихонько приоткрылась и в сенях появился старик. Не произнося ни слова, он подошел к висевшему на стене рукомойнику и долго умывался, а потом, утерев лицо чистым полотенцем, жестом поманил Петра за собой.
- Все будет хорошо, - сказал старик, когда они вышли на двор. - Тяжело пришлось, но все получилось. Бог милостив, и твоя дочка будет жить.
Тут же из избы послышались радостные возгласы Марьи, обнаружившей, что у Гали исчезла опухоль. Петр принялся было благодарить старика, но тот остановил его, отступив на шаг назад.
- Ты уже отблагодарил меня, Петр, - сказал он, улыбнувшись. - В трех домах мне отказали, а ты пустил. Светлая у тебя душа, за то тебе и награда. И вот еще чего тебе скажу, а ты слушай. Про помощь мою никому не говори, даже если пытать будут. Сказывай, что Бог помог.
Петр пообещал, что так и сделает, а после спросил:
- Где хоть живешь ты, добрый человек? И как звать-то тебя?
Старик лукаво прищурился, и на губах его появилась странная улыбка.
- Раньше в лесу жил, а теперь по свету хожу, - ответил он. - А звать меня Николой. Искал ведь ты меня сегодня, да не нашел, не так ли? Вот я и решил сам к тебе прийти.
Петр широко распахнул глаза и едва не осел на землю. А старик, хрипло рассмеявшись, хлопнул его по плечу и пошел к воротам. Опомнился Петр только тогда, когда они глухо ударились, затворившись за стариком. Петр выскочил на улицу и принялся озираться, но ничего не увидел. Старика уже и след простыл.
- Никола, - позвал он, крикнув во весь голос. - Никола!
Ответа не было.
***
О том, что сказал старик и кто он такой был, Петр впоследствии никому не говорил, и на все расспросы о дочери отвечал, как было сказано: Бог помог. От болезни Гали не осталось и следа; с наступлением осени она вместе с остальными деревенскими ребятами отправилась в расположенную райцентре школу, куда их каждое утро отвозил Никита на своей Забаве. Встреча с Николой стала потихоньку забываться; Петр и Марья все реже возвращались к ней в разговорах за столом, и вскоре забыли бы вовсе, если бы не случившееся в начале зимы происшествие.
Как-то раз, когда уже ударили первые сильные морозы и землю укрыли сугробы, Петра неожиданно позвал к себе один из деревенских охотников, Ефим и велел ему приходить как можно скорее. Петр, не понимая в чем, собственно, такая спешка, тем не менее прислушался к просьбе Ефима и посетил его дом. Войдя в избу, он увидел, что Ефим лежит на кровати, а его жена сидит за столом и плачет.
- Поди-ка вон, Глафира, - скомандовал Ефим, подзывая Петра поближе. - Нам с глазу на глаз поговорить надобно. Присаживайся, Петр, разговор у меня к тебе есть серьезный.
Дождавшись, пока Глафира уйдет в соседнюю комнату, Ефим сбросил с себя одеяло, показав Петру свои чудовищно распухшие ноги. Петр болезненно поморщился и отвел взгляд.
- Помощь мне нужна, Петр, - зашептал Ефим вцепившись в рукав фуфайки Петра. - Видишь, что со мною приключилось? Ходить вовсе не могу, ноги совсем отказали. Слыхал я, что дочь твою какой-то знающий человек вылечил, так вот ты мне скажи, кто это был. Я тебе за то что хочешь сделаю, любую плату дам, только помоги! Слышишь, Петр, помоги, не дай пропасть!
Петр опустил голову. На ум ему сразу пришло предостережение Николы никому о нем не сказывать. Но и смотреть на мучения Ефима тоже не было сил, и потому Петр не знал, что теперь делать.
- Не дай пропасть, Петр, - не унимался Ефим, тряся его руку. - Я все дам, все сделаю! Хошь, ружье тебе отдам? Совсем новое, с прицелом, пристреленное как надо. Любого зверя с ним возьмешь! А хочешь, и новый мотоцикл к нему в придачу добавлю, хоть сейчас бери да поезжай! Сжалься надо мною, Петр, будь человеком, ведь вместе же росли, вместе войну прошли!
Петр, не выдержав, поднял отяжелевшую голову и тяжело вздохнул.
- Ничего мне от тебя не надо, Ефим, - ответил он, вставая. - Ружье и мотоцикл себе оставь, еще пригодятся. А что до человека... В лесу он живет, Николой звать. Вот он моей дочке и помог. И тебе поможет, ежели попросишь. Только ты ему не говори, что это я тебе о нем сказал. Я ему вроде как зарок дал.
И Петр, не говоря больше ни слова, вышел из избы, оставив Ефима одного. Это была их последняя встреча. Через месяц, сразу после нового года, Ефим умер в городской больнице после ампутации сразу обеих ног. И никто в деревне не мог взять в толк, почему с ним приключилась такая беда, и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнал правду, если бы спустя некоторое время один из друзей Ефима кое о чем не проболтался. Тогда-то Петр, да и вся деревня узнали о том, что они с Ефимом то ли случайно, то ли по какой-то причине застрелили отшельника Николу и сожгли его в собственной избушке. Так все стало на свои места.
- Упокой Господь душу Николы, - вздохнула Марья, перекрестившись на старые прабабкины образа. - Даже после смерти не перестал людям помогать, вот что значит светлый человек. А что до Ефима... Так тот сам во всем виноват. Так ведь, Петруша?
Петр посмотрел на жену и покачал головой.
- Да, пожалуй, что и так, - согласился он. - Даже у святого человека терпенье может закончится. Ну да ладно, не нам об этом судить.
И он, улыбнувшись сидевшей рядом дочери, снова мысленно поблагодарил Николу за его помощь.
Автор: Антон Марков