Последние обсуждения породили еще один пост, посвященный великому писателю. Друзья, а вы правда считаете, что у Льва нашего Николаича Толстого женские характеры неправдоподобные и ходульные?
Нет, как реальный Толстой относился к женщинам – не тот, что литературный колосс, а тот, что развратный и деспотичный граф, носившийся в быту с Большими Идеями, – это мне известно. Но парадокс тут в том, что завиральные идеи, хоть и могут отравлять творчество, в действительно талантливых произведениях действительно талантливого писателя отступают на второй план, уступая жизненной правде. Она, правда эта, может проявляться абсолютно вне желания своего творца.
Поэтому, кстати, вопрос «что хотел сказать писатель», должен идти рука об руку с вопросом «…и что на самом деле сказал». Горький, выводя «вредного утешителя» Луку, создает едва ли не трагический образ. Набоков, клеймя Достоевского, пишет совершенную наследницу идей и приемов ненавидимого писателя – «Лолиту». И даже когда Толстой отчаянно ханжит, его рукой водит талант и зачастую получается чуть ли не противоположное тому, что он хотел сказать.
Основные претензии к «программным» вещам Толстого («Воскресение», «Война и мир», «Анна Каренина»), которые мне встречались, примерно таковы...
1. ...Наташа Ростова в финале в угоду идеям писателя неправдоподобно превращается в самку.
Вот тут я должна спросить, положа руку на сердце: а кем была Наташа до финала? Может быть, она была женщиной редкостного ума? Ученым? Писателем? Да нет, она была поэтически изображенной юной дурочкой, довольно порядочной и доброй. Почему-то многие читатели склонны ее за это идеализировать, но, в общем-то, ее восхищение лунной ночью столь же органично, как и восхищение детской попкой у мужа в ладони. Женщины этого типажа действительно склонны истово отдаваться всем переживаниям - от бешеного визга во время охоты до бешеного же умиления своими младенцами. Более того, я так и не вникаю, что такого страшного с ней произошло в финале, кроме пролактинового взрыва и естественного для начала 19 века отсутствия контрацепции. Внимательно перечитав эти сцены, я увидела только одну «улику» против новой Наташи: грязная, простите, пеленка, выносимая гостям (близким друзьям и родне). Ну так, как заметила одна моя подруга, во времена отсутствия прививок, антибиотиков и «Скорой помощи» за то, что у ребенка прошел инфекционный понос, любая мать побежала бы свечки ставить и земные поклоны бить, не то что потащила бы пеленки показывать. Будь она хоть семи пядей во лбу и утонченного воспитания.
2. Не показаны умные женщины. Все женщины, претендующие на звание умных, отрицательные образы или глупы как пробки.
Да, есть такое. Так Толстой и мир создает такой, где эти образы, увы, органичны. Они правдоподобны и жизнеспособны, психологически оправданы, и ощущение тенденциозности возникает только после того, как начитаешься до тошноты его дневников и писем. Так же как в творчестве Достоевского не встретишь положительного иудея, например; кроме того, иностранцы у него крайне редко оказываются симпатичны (навскидку вспомнила только мистера Астлея), а уж если в сюжет вводится поляк – так к гадалке не ходи, окажется скользкий мерзавец. А в творчестве Тургенева наблюдается прискорбный дефицит сильных решительных мужчин, хоть стой хоть падай.
Короче, каждый писатель рисует свою картину мира. Гений все-таки ходит по земле и имеет всего два глаза. Мы не должны сетовать на то, что его видение мира не всеохватно.
3. Толстой «наказывает» героинь за их антипатриархальные грехи.
Вот это самая непонятная мне претензия – писатель «наказывает» героев. Мне почему-то кажется, что для столь лобовой формулировки нужна какая-то могучая вера в справедливый мир, проецирующаяся на произведения литературы: если герой страдает, это не для того, чтобы транслировать какую-то идею, это за его грехи!
Писатель – не фотограф, он не просто рассказывает житейскую историю, а выражает мысль художественными средствами. И тут уж обижаться на него за то, что он использует для этой цели героев, которых мы полюбили, – это уподобляться героине детской книги Динке, изорвавшей «Хижину дяди Тома» в отместку за смерть Евы:
Динку с трудом уложили спать в тот вечер и по секрету от нее договорились завтра, во время чтения, отправить ее с Линой на прогулку. Но вышло иначе. Утром Динка забралась к матери в комнату, вытащила оттуда злополучную книгу и убежала с ней в дальний угол двора. Там она бросила книгу на землю и, топча ее ногами, в ярости кричала:
«Вот тебе! Вот тебе за Еву!»
Да даже о Раскольникове трудно категорично сказать: «он наказан» или «Достоевский его наказал». Это при том, что наказание там даже в заглавие вынесено.
Теперь о «наказании» героинь, живущих «не по понятиям» автора. Отвлечемся от Толстого. Я не раз встречала утверждение, что Гюго «наказал» Фантину за то, что она «падшая». Так вот – каких бы взглядов ни придерживался автор, сама по себе смерть персонажа наказанием не является. Падение и смерть Фантины вызывает ненависть к Тенардье и всему социальному строю, растоптавшему эту женщину, но сама Фантина ни на секунду не вызывает осуждения читателей. Возьмем кульминационную для этого образа сцену:
«- Иисусе! -изумилась Маргарита. -Что с тобой случилось, Фантина?
-Ничего ,-ответила Фантина. -Напротив, теперь все хорошо. Моя девочка не умрет от этой ужасной болезни, у нее будут лекарства. Я довольна.
С этими словами она показала старой деве два наполеондора, блестевшие на столе.
- Господи Иисусе! - снова вскричала Маргарита - Да ведь это целое богатство! Где же ты взяла эти золотые?
- Достала, - ответила Фантина и улыбнулась. Свеча осветила ее лицо. Это была кровавая улыбка. [...]
Два передних зуба были вырваны».
Мне сложно представить читателя, у которого на этом месте возникнет злорадство, что Фантина «наказана» за рождение внебрачного ребенка. Хочет Гюго этого или нет (а я думаю, что хочет) – он рисует не героинь, павших жертвой своего выбора, а общество, толкающее женщину к падению и за это же без жалости губящее ее.
Нет, иногда мысль бывает откровенно дидактична и поверхностна, герои неестественны, ситуации искусственны. Но можем ли мы предъявить такую претензию к Толстому? Если допустить, что Анна Каренина «наказана» за прелюбодеяние, как изначально планировалось, – сработала ли столь плоская дидактика? Разве Анна не вызывает сочувствия? Разве Толстой не осуждает в романе и то общество, в котором любовь оказалась преступной, а лицемерные и лживые связи Бетси Тверской – социально одобряемыми? И да, он показал, как Анна теряет связи с окружающим миром, с головой уходит в любовь, начинает хвататься за нее как за спасательный круг и по этой причине терпит крах, но ситуация эта, к сожалению, весьма узнаваема и мало общего имеет с простым осуждением супружеской неверности.
Часто говорят, что Долли выведена в качестве идеала и примера «правильного» женского предназначения – но Толстой откровенно рисует ее разрушенный брак, ее безысходную тоску и убожество всей этой «правильной» жизни. Даже образы действительно идеализированной супружеской пары – Кити и Левина – вписаны в роман так, что не вызывают раздражения: они оба правдоподобны, в их характерах показано и хорошее и дурное, отношения преживают взлёты и падения; а кроме того, Толстой, рисуя счастливый брак, весьма осмотрительно не заходит дальше первых лет супружеской жизни. То есть не пытается изображать то, что, возможно, изобразить не в силах.
Да даже «маленькая княгиня» Лиза из «Войны и мира», представляющая собой самый ненавидимый Толстым тип светской женщины, вызывает сострадание, а ее смерть родами хоть и может показаться авторским «наказанием» – но никак не для Лизы, а исключительно для мужа, безразличного к ней.
Подытожу. У Толстого, разумеется, есть и более слабые, и дидактичные вещи. Но мне все-таки кажется, что как минимум три его крупнейших романа потому и считаются великими, что они больше узкого бытового «я», больше идей и житейских заблуждений своего создателя.
© Ольга Гурфова.
--
Удобный путеводитель по моим постам - здесь . Он регулярно пополняется.
Подписывайтесь на мой канал здесь или в телеграме и получайте больше историй о театре и кино!
Ну и как же без бан-политики: вся информация о ней – вот тут))