Как вы себе полагаете, был ли г-н Достоевский Ф. М. уверен в собственной гениальности, или нет? Нарочно прочтите самое начало повести «Слабое сердце» и ваши сомнения на этот счет, если они, разумеется, имели место, отпадут.
Вы вправе спросить, а дальше-то читать или не стоит? Ответ на этот вопрос оставляю на ваше усмотрение (да не вознегодуют на меня корреспонденты, уже прочитавшие оную повесть прежде; я, нескромно говоря, и сам принадлежу к этому разряду – неопровержимым свидетельством тому являются многочисленные пятна неизвестного происхождения на страницах книги, которые я обнаружил при последнем прочтении; почему неопровержимым? – спросите вы; отвечаю: потому что в моей семье от скверной привычки читать за едой не смог избавиться только я).
Читать-то я ее читал, но как ни напрягал память, вспомнить ничего не смог, пришлось перечитывать. И по сию пору не могу понять, даром потерял время или нет. Попробуем разобраться вместе.
Прекрасный молодой человек, Вася Шумков, худощавый, несколько кривобокий, восторженный, слабый на слезу, не богатый, а, напротив, скорее бедный, – женится! Это известие производит мощный эффект, восторги жениха абсолютно разделяет сослуживец и одновременно, по счастливому стечению обстоятельств, его лучший друг, Аркадий Иванович. Друзья то бросаются в объятия друг другу, то плачут, то смеются, то объясняются во взаимной любви и взахлеб обмениваются впечатлениями, не слушая друг друга и вовсе позабыв, что работа стоит, что Васе надо срочно дописывать какие-то смешные бумаги, крайне необходимые Юлиану Мастаковичу, начальнику и благодетелю Васиному, иначе…
Иначе последует неминуемый афронт от Юлиана Мастаковича, в руках которого полностью сосредоточено материальное и служебное благополучие незадачливого Васи. А пуще того Вася боялся прослыть неблагодарным по отношению к своему благодетелю.
Задал было Аркадий Иванович счастливому жениху вопрос: «Чем ты жить будешь?» Ответа, разумеется, не получил, да и сам как-то смешался и замял дело. Деликатность подвела.
Отложив бумаги (до них ли сейчас!) друзья отправились с визитом в дом к невесте, купив по дороге в магазине мадам Леру в качестве подарка очаровательный чепчик стоимостью 5 руб., расцеловав на прощанье самое мадам Леру. Надо сказать, что конструкция нарядного, воздушного, кокетливого чепчика описана автором с тонким пониманием всех деталей этого сложного сооружения.
Поневоле задаешься вопросом: откуда информация? Толстых справочников и, тем более, интернета тогда еще точно не было. Хорошо, если от жены, а если нет?
Встреча в доме у невесты прошла как нельзя лучше: все участники вылили друг на друга такие обильные потоки любви и нежности, подкрепленные поцелуями, что Лизанька (так звали невесту) не удержалась и «вскричала в пренаивном восторге»: «Мы будем втроем как один человек!» При этом подразумевалось, что и проживать будут все вместе: Вася, Лизанька и Аркадий Иванович. Признаюсь, в наш циничный век даже как-то неловко выносить на всеобщее обозрение такие невероятные нежности, но «да будет стыдно тому, кто об этом плохо подумает».
Казалось бы, все хорошо, даже благостно, но посеял-таки автор каким-то неуловимым образом зерно сомнения в душе читателя в благополучном исходе всего дела: что-то тут не так, что-то тут нехорошо, неловко, не кончится эта история добром. Быть может, виноваты казенные бумаги, оставшиеся неисполненными? Или в самой благодати, которую автор щедро разлил по первым страницам своей повести, подозрительно много патоки?
Друзья возвращаются домой и вспоминают, что время идет, а бумаги лежат неисполненными. Вася усаживается за работу, понимая, что «надо ускорить перо», но от осознания громадности и неподъемности задачи у него опускаются руки. Две недели, кои были отпущены Васе начальством для выполнения важной работы, были почти полностью потрачены на приятные любовные волнения, осталось два дня и две ночи. Из которых один почти целый день ушел на визит к невесте.
Друзья то чай принимаются пить, то отвлекаются на посторонние разговоры, а дело стоит. Автор исподволь, в основном через чувства и ощущения Аркадия Ивановича, искренне переживающего за товарища, последовательно и непрерывно нагнетает в окружающую героев атмосферу напряженность, беспокойство и смутную тревогу.
Наконец Вася усаживается за работу и работает всю ночь напролет, отчетливо понимая, что, как бы он не старался, как бы он не «ускорял перо», к сроку работа не будет выполнена. Аркадий Иванович не имеет возможности помочь другу, у него рука другая, да и почерк не того… нехорош.
Опуская все мелкие, но выразительные детали, до которых такой мастер и любитель Федор Михайлович, переходим прямо к делу.
Проснувшийся под утро в испуге и в холодном поту по причине мучительного кошмара, Аркадий видит за столом работающего Васю.
«Он все писал. Вдруг Аркадий с ужасом заметил, что Вася водит по бумаге сухим пером, перевертывает совсем белые страницы и спешит, спешит наполнить бумагу, как будто он делает отличнейшим и успешнейшим образом дело».
«Вася, Вася! Откликнись же мне!» – закричал Аркадий, схватив его за плечо. Но Вася молчал и по-прежнему продолжал строчить сухим пером по бумаге.
Между строк. Вспоминается абсолютно аналогичный эпизод из рассказа Леонида Андреева «Красный смех», написанного приблизительно пятьюдесятью годами позднее. Не знаешь, что и думать.
«Наконец я ускорил перо», – проговорил он, не поднимая головы на Аркадия.
Аркадий схватил его за руку и вырвал перо.
… Слезы стояли в больших голубых глазах Васи, и бледное кроткое лицо его выразило бесконечную муку… Он что-то шептал.
«За что ж меня в солдаты-то отдавать, – сказал Вася, прямо посмотрев в глаза своего друга. – За что? что я сделал?»
Волосы встали дыбом на голове Аркадия… и проч.»
Диагноз Аркадия Ивановича был таков: Вася сошел с ума от чувства неудовлетворенной благодарности к его превосходительству Юлиану Мастаковичу.
Вася успел еще, пока Аркадий искал доктора, улизнуть из дома, добежать до присутствия и проникнуть в кабинет к Юлиану Мастаковичу и устроить там к соблазну всего личного состава канцелярии показательное выступление, решительное оказываясь идти в солдаты по причине собственных телесных недостатков и общей слабосильности, и тем самым скандализовав весь наличный на тот момент персонал. К чести его превосходительства необходимо отметить, что он (или оно? не знаю как правильно) повел себя в этой нелепой ситуации в высшей степени гуманно и спокойно, полностью оправдывая звание Васиного благодетеля.
Прямо из присутствия Васю отправили в скорбный дом.
Аркадий Иванович, возвращаясь домой, постоял немного на берегу Невы, бросив «пронзительный взгляд вдоль реки в дымную, морозно-мутную даль, вдруг заалевшую последним пурпуром кровавой зари, догоравшей в мгляном небосклоне. Ночь ложилась над городом, и вся необъятная, вспухшая от замерзшего снега поляна Невы, с последним отблеском солнца, осыпалась бесконечными мириадами искр иглистого инея. Мерзлый пар валил с загнанных насмерть лошадей, с бегущих людей. Сжатый воздух дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, со всех кровель обеих набережных подымались и неслись вверх по холодному небу столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый город складывался в воздухе… Казалось, наконец, что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами – отрадой сильных мира сего, в этот сумеречный час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который в свою очередь тотчас исчезнет и искурится паром у темно-синему небу».
Пожалуйста, внимательно прочитайте предыдущий отрывок прямой речи автора и попробуйте воспроизвести нарисованную автором картину перед своим мысленным взором. И тогда вы, пожалуй, поймете, какая странная дума посетила осиротелого товарища бедного Васи, неосторожно на эту картину взглянувшего.