Прабабушка Аня погладила меня по волосам, сухонькой ладошкой утёрла горячие слёзы, текущие по моим щекам.
Забравшись на диван с ногами, я положила голову на колени старушки. Бабушка тихонечко запела, заплетая мне волосы в косы. Сразу стало тепло, спокойно.
«А вдруг он больше не любит»
– Ба, ну почему? Я что, некрасивая? Почему Толя не пришел на свидание? Сам же пригласил, и не пришел. Я два часа у памятника простояла. И ведь даже не позвонил, – я всхлипнула.
– А сама что же? – поинтересовалась баба Аня. – Позвонила бы, и не мучилась сейчас.
– Ага, а вдруг он меня больше не любит?
– Если твое, мимо не пройдет, – тихо сказала бабушка. – А коли тебе не предназначено, так к себе и тянуть не стоит. И не в красоте тут дело. Я вот красавицей и не была, а замуж взяли, и вон какие у меня детки и внуки красивые.
– Как это не была? – возмутилась я. – Ты, бабулечка, не выдумывай пожалуйста. Некрасивых замуж не берут. Только за деньги или из-за детей.
Бабушка рассмеялась:
– Глупышка ты еще, юная совсем. Красота, она же не на лице, она вот тут, – и бабушка легонько похлопала меня по груди в том месте, где под ребрами билось сердце. Я снова хотела было возмутиться, но бабушка вдруг спросила: – Знаешь ли ты, кем твой прадед был?
– Мастером, в литейном цехе на заводе работал, – пожала я плечами.
– Правильно, – согласилась бабушка. - А ещё военным летчиком, это до работы на заводе. Всю войну прошел. Бравый красавец, герой. Любую мог в жены взять. А выбрал меня – со шрамами на лице, хромую.
Я озадаченно посмотрела на прабабушку. Вгляделась в бороздки морщинок на ее добром лице. Никогда никаких шрамов я не замечала, и вот только теперь, когда бабушка о них сказала… да, были. Но бабушка все равно красавица, потому что моя.
– Ба, а расскажи, как вы с дедом Колей повстречались, – я поудобнее устроилась на диване и приготовилась слушать.
Ещё жить да жить
Война застала шестнадцатилетнюю Аню и ее родных в Москве, где ее отец трудился на заводе инженером. Старший брат девушки Олег сразу поступил в военное летное училище, откуда и ушел на фронт. Остальную семью эвакуировали в Челябинскую область. Аннушка с отцом поступила на завод – предприятие перешло на выпуск термита для «катюш». У станков трудились мужчины и женщины, а более «легким» производством занимались подростки – трудились по 12 часов в сборочном цехе, начиняли фугасные бомбы для фронта.
А вечером Аннушка с родителями и ее сестренка ютились в малюсенькой комнатушке без удобств. Но кто в те тяжелые военные годы думал об удобствах? Трудились, жили, ждали Победу, переживали за старшенького Олега, высматривая почтальона, приносившего редкие весточки с фронта. За него сердце у родителей болело пуще всего. Но Олежка писал, дочери были рядом. Почти счастье для такого непростого времени.
В тот день Аня, как обычно, трудилась в сборочном цехе. И вдруг взрыв, пожар, крики, слезы... Очнулась девушка уже в госпитале.
– Такая молоденькая, еще жить да жить, – услышала она рядом с собственной койкой сочувственные перешептывания медсестер.
– И не говори, ожоги III и IV степени, почти вся. Вот матери-то горе.
Девять месяцев Аня боролась за жизнь и даже плакать о погибшем отце сил не было. Видела изможденное лицо враз похудевшей и постаревшей матери, голубые широко распахнутые глаза сестренки, в которых плескался ужас. И тогда девушка пообещала себе выжить. Во что бы то ни стало.
Аннушка заново училась ходить, говорить, жить.
«Ты только возвращайся»
Как только раны от ожогов стали затягиваться, девушка пришла в военкомат и попросилась на фронт. Безволосая, исхудавшая, вся в шрамах…
– Девушка, вы и автомат-то не удержите. И медсестрой не сможете, там сила нужна, бойцов с поля боя выносить. Нет уж, лечитесь, не для вас война. Вы свое уже отвоевали. Но члены медкомиссии не учли, что в хрупком теле этой израненной девушки таятся громадное мужество, сила и настойчивость. Прошло совсем немного времени, и вот уже Аня вместе с подругами закончила четырехмесячные курсы в Омском военном училище и в звании старшего сержанта ушла на фронт. Мама не плакала, провожая дочь, у нее просто не осталось на это сил. Лишь надолго прижалась сухими губами к шрамам на щеке и прошептала еле слышно:
– Ты только возвращайся, Анька, слышишь?
Те два года, что худенькая девушка воевала, ходила в разведку, была связной, она помнила этот шепот матери и несла его в своем сердце словно оберег наравне с памятью о погибшем отце. По военным тропам Кракова, Катовица, Варшавы, Германии она несла эту память как знамя.
Вести о Победе застали Анну в Праге, и в августе сорок пятого девушка, награжденная медалью «За боевые заслуги», была демобилизована и вернулась домой. Мама долго вглядывалась в суровое, овеянное ветрами лицо незнакомки, когда та появилась на пороге родного дома. И только когда та улыбнулась, на грудь ей с криком «Аня!» кинулась подросшая сестренка.
– Я долго не могла привыкнуть, что больше нет войны, – закончила свой рассказ бабушка Аня. – Поступила на завод, где когда-то работал отец. Сначала диспетчером в механосборочный цех, затем и мастером. Постепенно я оттаивала, снова научилась смеяться. Вернулся Олежка. А с ним его друг – твой прадед Коля. Он поступил на наш завод. Ох, сколько мы с ним песен спели! А как он плясал, видела бы ты, детонька. Боевой, решительный, робел, когда я ему улыбалась. Тем и покорил. Уже когда поженились, говорил, что я ему сразу понравилась, что красивее меня и нет никого. Вон сколько лет душа в душу прожили.
Я улыбалась, глядя на бабулю, и по щекам моим бежали слезы. Ну и пусть, пусть Толя не пришел и не позвонил. Значит, так надо, значит, и правда не мое. Я поцеловала бабушкину морщинистую, мягкую щеку и долго-долго так сидела, прислонившись к ней губами. Она красавица моя бабушка, потому что моя.