Говорят, что я написал плохой текст на смерть Сергея Казакова. Другие говорят, что хороший. Главное, что говорят. Как выражался сам Казаков, "любое упоминание лучше некролога".
А некоторые уже хоронят Томикс заживо. Некая представительница журналистского сообщества из числа ветеранов написала, что редакция прекратила свое существование. Потом, правда, поправилась.
Формально Томикс еще брезжит. Для меня он прошлое. Я могу вернуться туда, в глубины утраченного времени, досконально представить себя там.
Морозный день, я сижу в пятом кабинете второго этажа Старой аптеки. В колонке играет Нил Янг, я закинул кеды на горячую батарею. В окне над замороженными белыми деревьями сияет Успенский собор.
Едва ли хоть одна редакция в городе имела такой шикарный вид на центр Владимира.
13:00, какое-нибудь января, я скребу вилкой контейнер с картошкой и индейкой. В телеграм приходят ссылки на гуглдокс, надо проверять тексты, которые ныне покоятся в архивах библиотек или на просторах сети. В коридоре охранник Игорь спорит с навязчивой бабкой. Казаков где-то у себя в кабинете под портретом Гайдара нажимает на экран старенького Айфона-5s.
Таких дней были десятки и сотни. Куда это всё ушло?
Второй этаж аптеки уже никогда не будет прежним. Аптека самый ценный актив, и Томикс был ее содержанием. Всё меняется на глазах. Этот вид из окна теперь будет принадлежать кому-то другому.
Помню весенний день 2021 года, когда я монтировал фильм про тракторный завод. Горела настольная лампа. Казаков звонил и просил написать что-то про Муром. В аптеке никого не было, все уже ушли домой. Это сладкое ощущение, что ты можешь затеряться в центре города в старом помещении, в его потаенном кабинете. Делать какое-то свое дело, пока никто не знает, что ты здесь. О да, в этом есть что-то детское.
"Мир, каким его знали, подходит к концу".