(продолжение темы) Когда пришли с обыском, Андриянов поспешно выложил на стол золотые коронки и литки. «Могилы разоряете!» – вскинулся гневно сотрудник. – «Нет, нет! Вот официальное разрешение на проведение археологических работ, – стал оправдываться Андриянов. – Мы разрабатывали древнее захоронение и наткнулись на братскую могилу времен отечественной войны. Вот опись предметов, вот Акт. Оставили временно...» Он стоял у стола и тихо радовался, что не согласился, когда помощники говорили: не сдавать же коронки в музей, предлагали отнести в скупку. Дотошность спасла от тюрьмы, правда и седых волос прибавилось.
«По русскому поверью, клад выходит из земли с треском и громом. Рассказывают, что когда начинают рыть клад, вдруг подымается буря, на ясное небо набегают мрачные тучи — раздается гром, блестят молнии и льет сильный дождь» (А. Н. Афанасьев). Вроде бы и сказочное поверье, но сермяжная правда в нем сокрыта...
Мне тоже довелось покопаться в могильных останках по детской глупости. Жили мы тогда на Золотой Теньке в поселке Молодежном. Неподалеку в распадке было старое лагерное кладбище. Колыма – это не булка с изюмом, это вечная мерзлота, поэтому хоронили зеков зимой абы как. Весенние паводковые воды размывали грунт и трупы, точнее останки, вымывало на поверхность земли. А мы рылись там зачем-то, не испытывая чувство брезгливости, страха. Точнее рылись пацаны постарше, может тоже искали золотые зубные протезы. Не знаю, мелкоту, вроде меня, в это не посвящали.
Было это в августе, единственный месяц, когда держится устойчивое тепло днем и ночью, поэтому женщины любили расположиться на высоком деревянном крыльце, чтобы «перетереть» дружески про начальство и соседей своих. Надо сказать, что колымские бараки строили на деревянных сваях и утепляли снизу, а по бокам делали высокие засыпные завалинки, чтоб дом не промерзал. Пацана звали Сёма, он был года на четыре постарше и намного хитрей. Он надел на длинную палку череп с лохмотами кожи и уцелевших волос, сказал: «Давай, Сашок, крадись вдоль завалинки к крыльцу. А потом сунешь череп меж теток. Вот смеху-то будет!»
Смеха не было. Был страшный визг женщин. А потом меня впервые крепко били по заднице. И золото я не уважаю, потому что видел, как тяжко оно достается старателям, да и сам позже мыл с проходняком, перелопачивая и буторя каменистый грунт, ради полудюжины крупинок золотоносного шлиха. И называли это в ту пору простецки «добычей металла».
Позже копали мои сыновья в ближнем овраге, где замерзали в 1942 году остатки австрийской дивизии. Эти раскопки в те годы, когда не было интернета и такого обилия информации, давали немалую пищу для размышления о войне. Помимо военной атрибутики, меня в ту пору поразили тюбики с зубной пастой, каким-то кремом, банка испанских сардин. Но более всего удивила бело-зеленая фарфоровая тарелка с фашисткой символикой, которую изготовили под заказ в Чехии и привезли в обозе под Сталинград, чтобы могли комфортно жрать и пить австрийские вояки на русской земле, где ни фарфора, ни сардин.
Мистика или нет, но это я доподлинно наблюдал из окна своей дачи. Был теплый майский день. Приехала австрийская делегация на открытие памятника погибшим под Сталинградом в селе Песчанка. Накрыли длинные поминальные столы, в кузове машины выстроился оркестр. Суетливо топотал местный глава администрации, дожидаясь команды областников... И вдруг налетел шквал, туча вмиг накрыла полнеба, лупанул ливень, застучал град по крыше. Заметался народ, ища укрытия. И не находил в голой степи.
Гробокопателей археологи находят в скифских и более поздних сарматских захоронениях. Скрюченные трупы тысячелетней давности первых разорителей могил и курганов, погибших от земляного обвала или недостатка воздуха в узкой норе. Найти не разграбленный курган или древний могильник большущая редкость. Особенно теперь, когда появились мощные металлоискатели. Зато есть «одна, но пламенная страсть».