213,7 тыс подписчиков

Смерть в ущелье Ыссык-Су. Часть 4

20 минут

1825 прочтений

8 августа 2023

Погода стояла хорошая, ясная. Прежней жары уже не было. Работать стало легче. Созрели яблоки. Были они мелкие, кисловатые, но вполне съедобные. Росли в нашем ущелье барбарис и шиповник. Возле ручья – облепиха. Но мы этими дарами почти не пользовались.

Барбарис слишком кислый, шиповник трудно есть, облепиху трудно собирать.

А в нашем маленьком сообществе чувствовалось напряжение. И оно росло с каждым днем.

Антон постоянно был угрюм, молчал. На путь истинный нас больше не наставлял. Катя тоже приуныла. Костя разговаривал с ней с плохо скрываемым раздражением. В нашей палатке жаловался, что она ему опостылела. А Санек с Алисой вообще не церемонился. Грубил, высмеивал, всячески подчеркивал, что она ему в тягость, доводил иногда до слез. Она терпела, по-прежнему не отходила от него ни на шаг.

Однажды после завтрака Санек надел новую ярко-красную ветровку и стал запихивать в рюкзак спальный мешок.

– На свой участок перебираюсь, – объяснил он нам. – Проживание по месту работы, короче. В палатке той буду ночевать. Натяну ее только.

Алиса испуганно встала.

– Санек, а я?

– А ты ищи себе другого напарника. Девчонка ты клевая, но нам с тобой не по пути. Я волк-одиночка. Извини.

Алиса снова села, опустила голову.

– Та палатка от дождя не защитит, как ни натягивай, – сказал Костя.

– Дождь буду здесь с вами пережидать… Продуктов взял, на несколько дней.

Санек втиснул в рюкзак две свои новые кастрюли, одна в другой.

– Две-то тебе зачем? – удивилась Катя.

– Запас лишним не бывает, – наставительно произнес Санек. Он ушел.

У Алисы по щекам текли слезы. Катя подсела к ней, обняла. Стала утешать. Остальные молчали.

– С Олегом опять работай, Алиса, – сказал, наконец, Костя. – Ты же, Олег, не против?

– Конечно, я не против.

Но Алиса отрицательно покачала головой. Костя понимающе кивнул.

– Тогда, Алиса, с Антоном работай.

Она перестала плакать, воскликнула:

– Нет!

Выражение гадливости появилось на миг на ее лице. Антон качнулся как от удара.

– Ну тогда к нам с Катюхой присоединяйся.

Алиса вытерла слезы.

– Хорошо.

Катя убрала руку с плеча Алисы, растерянно посмотрела на Костю.

– Но ведь… Там же на троих чикинды не хватит.

– Еще как хватит, – заверил он.

– Не хватит.

– Не спорьте, – пролепетала Алиса. – Я уеду… – И заплакала снова.

– Не надо никуда уезжать, – быстро проговорила Катя и взяла подругу за руку. Казалось, она сама вот-вот расплачется. – Ладно, будем работать вместе.

Так и решили.

Вечером Костя сказал:

– Схожу посмотрю, как наш волк-одиночка обустроился.

Я был дежурным, пошел собирать хворост. Вблизи палаток его уже не осталось. На середине ущелья встретился с Костей. Он возвращался.

– Мумие Санек варит. Для этого и две кастрюли. Я сразу все понял, когда их увидел. Много, видать, нашел. А мы, Олег, варить здесь, в антисанитарных условиях, не будем. Во Фрунзе отвезем. Да и смысла нет: мало слишком собрали.

Первые дни после разрыва с Саньком Алиса страдала, но потом пришла в себя, стала иногда улыбаться. И чем лучше становилось у нее настроение, тем хуже – у Кати. Костя шутил больше обычного.

Мы с ним ходили по мумие, как он выражался, в выходные и один или даже два дня в середине недели. Тогда девушки работали вдвоем. Случалось всякое. Однажды нашли пещеру, полную светло-коричневого, словно выцветшего, мумие. Но радость наша длилась недолго. Мумие рассыпалось в руках, превратилось в труху.

– Не годится, – вздохнул Костя. – Просроченное, так сказать. Ему полвека, не меньше. Готовое мумие хранится сколько угодно, а вот сырец имеет срок годности. Несколько десятилетий, я думаю. Эх, нашли бы мы эту пещеру лет так пятьдесят назад!..

Как-то залезли в небольшую пещерку и сразу почувствовали запах псины.

– Да это волчье логово, не иначе, – прошептал Костя. – Сматываемся!

Другой раз я в поисках мумие с трудом втиснулся в узкую трещину в скале. И увидел прямо перед лицом свернувшуюся в клубок змею. Она злобно глядела на меня. Это было одно из самых неприятных мгновений в моей жизни. Я стал выбираться из трещины, задом наперед. Это оказалось еще сложнее, чем лезть в нее. Помог Костя. Он буквально выдернул меня за ноги.

И со скал мы падали, и камни на нас сваливались. Но все без серьезных последствий. В этом нам везло. Не везло нам с мумие. Мы находили его очень мало.

В одно воскресенье совсем ничего не нашли. Направились домой. И вдруг услышали стук. Мы как раз подошли к небольшой скале. На ее почти отвесном склоне, на уступе, стоял Антон. Ударяя одним камнем по другому, с острым ребром, он отбивал в трещине мумие. Костя удивленно присвистнул.

– И Мартышка туда же. – Он говорил вполголоса. – Все мумием заразились.

– Окликнул его. Антон выпрямился, посмотрел сверху на нас. Он был возбужден, глаза горели.

– А если сорвешься? – крикнул Костя. – Тут метров шесть будет.

– Да я уже закончил. – Антон явно был нам не рад. Он стукнул еще раза два, положил отбитое мумие в рюкзак на спине – это было непросто в таком положении – и с обезьяньей ловкостью, использую малейшие выступы и трещины, спустился к нам.

– Новые технологии применяешь? – усмехнулся Костя. – Первый раз вижу, чтобы камнями мумие откалывали… А я думал, ты только чикинду режешь.

– На молебный типа дом хочу побольше дать, – буркнул Антон. – Типа, если больше всех внесу, пресвитер как бы меня скорее помощником объявит… Короче, пойду еще поищу.

Мы разошлись.

– Как у Мартышки глаза-то горели! – покачал головой Костя. – Катька говорит, что ей нравятся мужчины, у которых могут гореть глаза. Здесь она таких аж троих насчитала: меня, тебя и Антона.

К палаткам подошли, когда солнце освещало только вершины гор.

Алиса встретила нас словами:

– Катя простудилась!

Оказалось, они ходили на пруд. Вода уже не была такой теплой как раньше. Алиса не решилась лезть в пруд, а Катя искупалась. Сейчас она дрожала в спальном мешке под двумя куртками. У запасливого Кости нашелся аспирин.

На следующий день она почувствовала себя лучше. Даже хотела пойти на работу. Но Костя с Алисой ее отговорили.

– Только строгий постельный режим, – весело наставлял он, – и усиленное питание.

Костя и Алиса пошли на свой участок вдвоем.

Вернувшись с работы, я с удивлением обнаружил, что Кати нет. Сразу почувствовал сильную тревогу. Я продолжал ее любить! Вздохнул с облегчением, когда увидел ее. Катя, пошатываясь, выходила из своего отщелка. Она улыбалась кривой, неестественной и хищной улыбкой. Заметила меня и стерла улыбку с лица. Я быстро пошел ей навстречу.

– Катя, зачем ты встала? Тебе еще надо лежать.

Я взял ее под руку, повел к палаткам. Она молчала. Вдруг высвободилась, опустилась прямо на землю и разрыдалась.

– Что случилось, Катя? – вскричал я.

– Я их… застукала!..

Я почувствовал и жалость к Кате, и какую-то радостную надежду. Постепенно рыдания утихли. Катя вытерла слезы, встала.

– Я так не хотела, чтобы она с нами работала! Я знала, что этим кончится.

Я молчал, не знал, что сказать. Отвел ее в палатку.

Пришли Костя с Алисой. Она выглядела пристыженной. В свою палатку Алиса не заходила весь вечер. Полезла туда, только когда пришло время ложиться спать. И сразу Катя начала ее отчитывать. Отчитывала громко, с горячностью и горечью. Но без крика, без оскорблений. Алиса не отвечала. Мы в нашей палатке все слышали. Запомнилась почему-то фраза «…тихой сапой как всегда…»

Утром Катя с Алисой не разговаривали. Алиса делала попытки примириться, но безуспешно.

За завтраком Катя, как всегда, сидела рядом с Костей. На работу они ушли вдвоем. Тоска была у меня на душе.

Алиса несмело и смущенно обратилась ко мне:

– Можно, я снова с тобой буду работать?

Я постарался придать голосу бодрость.

– Конечно, Алиса!

На гору мы взбирались молча. Вид у нее был виноватый.

Мешки она теперь набивала сама. Эфедру жала быстрее, чем раньше, с большей сноровкой. Сделали перекур. Алиса по-прежнему молчала. Я чувствовал, что надо что-то сказать, завести непринужденный разговор.

– Алиса, хорошая там эфедра, в конце ущелья? – жизнерадостно спросил я.

– Замечательная! – в тон мне ответила Алиса. Она сразу оживилась. – Длинная-предлинная. Я там быстро мешок накашивала. А Саня, – лицо ее на миг омрачилось, – почти не косил. Уходил мумие собирать. Я одна работала… – Она вдруг зачем-то понизила голос.

– Он сказал – по секрету сказал, я только тебе говорю, – что пещеру нашел. В ней мумие столько, что ему на всю жизнь хватит… Но это между нами.

– Я никому не скажу.

Алиса пришла в хорошее настроение. Снова глядела на меня влюбленным взглядом. Но было в нем и что-то новое.

Часа через два, когда я начал наполнять очередную сумку, Алиса позвала:

– Олежек! – Она стояла возле огромного темно-серого камня. – Какое я место нашла! Иди скорей сюда! – И скрылась за камнем.

Я пересек сыпец, подошел к камню. За ним оказались камень чуть меньше и высокий, развесистый куст эфедры. Между камнями и кустом была ровная площадка. Сюда, видимо, мало попадало солнечных лучей: всю ее покрывал пышный мох. На мхе, раскинув руки и ноги, лежала Алиса и с улыбкой глядела на меня. Сумку она отвязала.

– Мягко как на перине! Попробуй! Сюда ложись! – Она подвинулась. – Давай еще отдохнем.

Я отвязал сумку. Прилег рядом с Алисой. Так мы лежали и смотрели на небо, на медленно плывущие белесые волокнистые перистые облака. Ее рука нашла мою, нежно сжала.

– Только тебя я люблю, – прошептала она с внутренним убеждением. Внезапно повернулась порывисто ко мне и стала целовать…

После всех событий я, конечно, не считал себя обязанным держать данное Антону слово…

Вечером приехала лекраспромовская машина, привезла мешки.

– Боюсь, не выполним мы план, – сказал Костя, когда машина уехала. – Давайте еще неделю порежем. Потом уже начнем таравать. В смысле, чикинду в мешки набивать.

За ужином Алиса снова сидела рядом со мной. Она казалась счастливой. Антон зорко за нами наблюдал. Катя с Алисой по-прежнему не разговаривала. Можно было представить, какая тягостная атмосфера у них в палатке.

Когда уже допивали чай, явился Антон. Он тоже выглядел счастливым! Его лягушачий рот то и дело расплывался в широченной улыбке. Глазки победоносно сверкали. Он даже пробовал шутить, чего с ним прежде не случалось. Правда, шутки получались неудачные, плоские.

До трагедии оставалось четыре дня.

Проснулся я рано. Вылез из палатки и увидел, что Алиса и Антон пытаются разжечь костер. Сегодня она была дежурной. Они меня не заметили.

– Не хочешь за меня как бы замуж – не надо, – тихо, но настойчиво говорил Антон.

– Теперь я и сам типа не хочу… Давай просто… Ну это… Типа встречаться.

– Никогда! – прошептала Алиса.

– Всем типа можно, а мне нельзя?

– Что? Уходи! – Она заговорила громче. – Сама разожгу! И больше со мной такие разговоры не заводи!

Антон вскочил, увидел меня, посмотрел досадливо и недружелюбно, юркнул в палатку. Я помог разжечь пламя.

– Ты все слышал, Олежек? – Алиса казалась и смущенной, и возмущенной.

– Да.

– Осмелела Мартышка.

– Может, поучения Санька начинают действовать?

Утро выдалось холодным. Все небо затянули тучи. Костер дымил. Дым шел не прямо вверх, столбом, а какими-то окольными путями, извиваясь, словно придавленный чем-то. Поднимался дым и из отщелка Санька.

– Я предсказываю дождь, – заявил за завтраком Костя.

Девушки наши помирились. Катя Алису простила. Катя добрая. Великодушная. Я это сразу почувствовал. Полюбить по-настоящему я могу лишь добрую женщину.

Когда мы с Алисой отправились на работу, она озадаченно сказала:

– Любопытно, чему это Мартышка так вчера радовался.

– Может, тоже много мумие нашел, – предположил я.

Прогноз Кости сбылся, хоть и с опозданием. Дождь пошел на следующий день, в полдень. Мы оставили мешки на горе, поспешили домой. Вечером пришел Санек, со спальным мешком.

– Протекает, – весело объяснил он. – Сито, а не палатка.

Он был в прекрасном расположении духа. В хорошем настроении пребывал и Антон. Даже после утреннего разговора с Алисой.

На следующий день я был дежурным. Встал раньше всех. Было пасмурно. Небо затягивали низкие тучи. Вершины гор исчезали в них. И вдруг тучи словно щупальца выпустили. В ущелье по обоим склонам бесшумно, стремительно и грозно заскользили серые извивающиеся языки тумана. Никогда ничего подобного не видел. Это зрелище невольно вселяло тревогу. Движение прекратилось так же внезапно, как началось. Верил бы я в мистику – сказал бы, что это было предзнаменование беды. Но я любой факт стараюсь объяснить научно. Наверно, наверху возник мощный ветер, погнал тучи вниз. Долго находился я под впечатлением от увиденного.

С трудом разжег костер. Иногда начинало моросить. Но на работу мы пошли.

Антон вернулся с работы мрачным.

Санек снова пришел ночевать. На этот раз он был хмур, все время молчал.

Приподнятое настроение и Антона, и Санька странным образом исчезло одновременно.

В четверг Антон на ужин не пришел. Такое случалось и раньше. Но время шло, уже стемнело, а его все не было.

– Что могло произойти? – озабоченно сказала Катя.

– В горах все может случиться, – заметил Костя.

Взяли фонарь, пошли к отщелку Антона. Покричали. Ответа не было.

– Подниматься сейчас, понятно, не будем, – сказал Костя. – Ночью по горам не лазают. Завтра с рассветом поищем.

Мы вернулись к палаткам.

Спал я эту ночь плохо: и об Антоне думал, и Санек мешал. Он все время ворочался, несколько раз вставал, выходил покурить.

Рано утром нас разбудил крик. Все выбежали из палаток. Уже рассветало. – На красной скале кричат.

– Да, оттуда доносится.

Макушку скалы скрывали тучи.

– Антон кричит! Его голос.

– «Помогите!» – крикнул. Слышали?

Крики повторяло эхо.

– Ну что, парни, полезем на скалу, – сказал Костя.

– И я с вами! – воскликнула Катя.

– Я тоже, я тоже, – стала просить Алиса.

– Ладно, все пойдем… А где Санек?

Санька не было.

– По-моему, я его видела, – неуверенно сказала Алиса. – В конце ущелья. Он на свой участок свернул.

– Почему ты решила, что это он?

– Его ветровку не спутаешь.

– Когда видела?

– Да вот только что. Крик услышала, из палатки вылезла и увидела.

– То есть он еще до крика ушел, – пробормотал Костя. – Странно.

– Наверно, к себе решил вернуться, – предположил я.

– Он бы тогда свой спальник взял.

Мы стали собираться. Крики прекратились.

– Санек, наверно, помог, – сказала Алиса.

– Да нет, не успел бы, – возразил Костя. – Тебя ждем, Олег.

– Рюкзак не могу найти.

– Зачем он тебе?

– Там документы.

– А… Тогда ищи… Ты ищи, а мы пойдем. Догонишь.

– Догоню. Я быстро хожу.

– Я без Олежека не пойду, – сказала Алиса.

– Пойдем, Лиса, пойдем, – сказала Катя. – Олег-то нас догонит, а ты – никогда.

– Катя правильно говорит, – сказал я. – Если хочешь идти, Алиса, то иди с ними.

Зачем я это сказал!

Они ушли. Уходя, Алиса оглянулась и посмотрела на меня счастливым и любящим взглядом.

Я продолжал искать. И вдруг вспомнил, что оставил вчера рюкзак возле кучи эфедры. Снял, а надеть забыл.

Был я в тапочках. Стал переобуваться. Надел правый ботинок. И почувствовал острую боль в ступне! Быстро снял, вытряхнул. Из ботинка выпал скорпион. Может, собирался в нем перезимовать. Скорпион удивительно быстро, не хуже фаланги, побежал к выходу. Я схватил ботинок и с отвращением и мстительной злобой ударил скорпиона несколько раз каблуком. Знал бы я тогда, что убиваю, возможно, своего спасителя! Носком ботинка отбросил мертвого скорпиона подальше. Хотел позвать Костю и девушек, но передумал. Пусть спасают Антона. Ему, наверно, помощь нужна больше. И скоро они должны были вернуться. Так я думал.

Тучи редели, поднимались вверх. Лишь кое-где их клочья оставались на горах. Словно зацепились за скалы и не могли оторваться.

Я прилег. Боль не проходила. Даже стала подниматься вверх по ноге. Ступня онемела. Я вспомнил, что известны смертельные случаи от укуса скорпиона. Но это редкость. Страха не было. Тем более, что у моего скорпиона были большие клешни и маленькое жало. Укус опаснее, когда наоборот: клешни маленькие, а жало большое.

И я почему-то верю, что от сил природы я не погибну. Если погибну, то от людей. Попаду, например, в милицию. Попадется милиционер-хам, оскорбит меня – я не сдержусь, ударю его. И получу статью. А в лагере я долго не проживу. Не смогу подчиняться, унижаться. Буду бить. Если придется, буду убивать. Пока меня не убьют.

Когда у нас поймут, что преступник наказывается только лишением свободы. Или жизни. Унижение в наказание не входит. То есть преступника можно казнить, но унижать нельзя. Человека унижать нельзя! Даже худшего на земле.

Или в какую-нибудь другую опасную ситуацию угожу. С моими принципами я чувствую себя уязвимым.

Я всерьез забеспокоился, только когда онемение стало подниматься выше и выше. Вся нога онемела. Что будет, если онемение распространится дальше?

Но этого не произошло. Чувствительность начала постепенно возвращаться. Боль слабела. Теперь другая тревога овладевала мной.

Прошло уже часа четыре, а они до сих пор не вернулись! Я пытался представить, что могло произойти. Попробовал пройтись. Нога была как ватная. С такой ногой я бы далеко не ушел. От волнения я уже не мог лежать в палатке. Сидел или полулежал у входа. Смотрел на конец ущелья, на скалу, на ромбовидную пещеру.

Прошло еще несколько часов. Сомнений у меня уже не было: произошла какая-то трагедия. Ждать я больше не мог. Припадая на правую ногу, заковылял по ущелью вверх. До отщелка Санька добирался долго. Парусиновая палатка приобрела отчасти жилой вид: порванные места были зашиты, стояки стояли прямо. На очаге увидел закопченную кастрюлю. Другой, поменьше, нигде не было. Очевидно, в ней было мумие, и Санек ее спрятал. Я покричал. Никто не откликнулся. Полез вверх.

Небо расчистилось. Выглянуло солнце. Поднимался я медленно: нога слушалась плохо.

Поглядывал на скалу с пещерой. Над ней величаво парил беркут. Тишину нарушало лишь кудахтанье кекликов. Идти стало тяжелее: отщелок заканчивался крутым подъемом. Слева на высоком кусте эфедры что-то желтело. Я подошел. Это была косынка Кати! Я крикнул несколько раз. Никто не ответил. Только кеклики закудахтали громче и беспокойнее, вспорхнули и дружно спикировали вниз. Долго ходил я вокруг этого места. И наткнулся на левый ботинок Антона. Странная находка! Больше я здесь ничего не нашел. Когда добрался до скалы, солнце уже садилось за горную гряду. Я стоял на гребне хребта, широком, ровном, каменистом, под самой скалой, возле невысокого искривленного арчового дерева. Дул без перерыва ветер. Беркут продолжал парить, опускаясь все ниже. Вдруг я увидел на корнях арчи синий поясок. Посередине он был разрезан. Несомненно, это был пояс от кофты Алисы. Тут же валялся кусок шпагата. А чуть поодаль – небольшой продолговатый камень с острыми гранями. Он был в крови! Сердце заколотилось. Сразу вспомнился прочитанный в юности рассказ о снежном человеке. Таким камнем он убивал альпинистов. Впрочем, в снежного человека я не верил. Я огляделся. Вдали виднелся «склеп» – сооружение из камней, возле которого мы тогда с Костей пили чай. Мы его так называли. За ним начинался спуск в другое ущелье. Это деревце арчи было единственным. Здесь, на гребне, росли лишь кустарники стелющейся арчи. Они прятались от ветра за большие камни, повторяя их форму. Недалеко, за огромным осколком скалы, что-то синело. Я заковылял, так быстро, как только мог, туда. Это была кофта Алисы. За этим камнем в беспорядке валялась вся ее одежда. В одном месте на каменистой почве виднелись загустевшие капли крови.

Я снова покричал. Сделал несколько кругов вокруг этого места. И только сейчас увидел вход в пещеру, низкий и узкий. Как мы с Костей его не заметили! Ведь проходили мимо этого камня. Лезть в пещеру пришлось на четвереньках. Она была невысокая и темная. Включил фонарь. Сразу бросилась в глаза веревка. Она была привязана к большому треснувшему камню. Сверху ее придавливал еще один камень. Сгибаясь вдвое, подошел ближе. Увидел почти отвесный вход во вторую, нижнюю, пещеру.

Веревка спускалась в этот каменный колодец. Сунул зажженный фонарик в рюкзак, проверил надежность веревки и стал спускаться, держась за нее обеими руками. Вернее, съезжать на животе. Слабый свет из рюкзака помогал ориентироваться. Почувствовал запах мумие. Колодец становился все более пологим, и, наконец, я оказался во второй пещере. В ней можно было стоять в полный рост. Я достал фонарь. И не поверил своим глазам! Кругом было мумие. Оно залегало сплошными, толстыми пластами. И стены пещеры до половины покрывало мумие. Его было тут не меньше тонны. Кто-то уже здесь побывал: в пластах были выемки, за поворотом отбитые куски валялись на полу пещеры. Я поднял один. Мумие было высочайшего качества. Черное, блестящее. Литое, без примесей. Такое, несомненно, при приготовлении отходов дает очень мало. Признаюсь, на минуту я забыл обо всем остальном. Хотел уже засовывать отбитые куски мумие в рюкзак. Но опомнился. Не это было сейчас главным! Я осмотрел всю пещеру. Кроме мумие здесь ничего не было. Полез наверх. Стенки этого каменного колодца были гладкие, словно отполированные, и без веревки выбраться отсюда было невозможно. Подниматься было гораздо сложнее. Я упирался в стенки локтями, коленками, ступнями. Ужаленная нога по-прежнему плохо слушалась.

Когда вылез из верхней пещеры, перистые облака на западе розовели в лучах зашедшего уже солнца. Руки дрожали от подъема. Я сел на камень перевести дух. И, каюсь, стал подсчитывать, сколько денег можно выручить за все это мумие. Сумма получалась баснословная. С трудом отбросил неуместные подсчеты и продолжил поиск. Заглядывал в кусты, под обломки скал, время от времени кричал. Беркут уже не кружил в небе, а сидел возле «склепа». Я вспомнил, что беркуты не брезгуют падалью. Поковылял к «склепу». Вдруг увидел еще несколько капель крови. И наткнулся на кед Алисы. Задник был пыльный, поцарапанный. Вскоре увидел и второй, с таким же задником. Он лежал недалеко от «склепа». Словно Алису волокли, и кеды слезли. Только сейчас заметил трех грифов. Два, вытягивая длинные голые шеи, пытались вытащить клювами что-то из нижнего отверстия. Третий забрался наверх и заглядывал в верхнее. В жизни грифы оказались еще омерзительней, чем на картинках. Беркут неуклюже, но с достоинством, сделал несколько шагов, не спеша расправил огромные крылья и взмыл в воздух. Когда я подошел совсем близко, улетели и грифы. Я заглянул в верхнее отверстие. И застыл. На дне лежал Костя. На нем, поперек, – обнаженная Алиса. Оба широко открытыми глазами смотрели на меня. Смотрели остекленевшим взглядом. Пересилив себя, я заполз в «склеп». Они были убиты ударом острым предметом в висок. Тем окровавленным камнем, несомненно. Закрыл им глаза. Положил Алису рядом с Костей. Заложил камнями оба отверстия. Подумалось: «Костя верил, что это склеп. Пусть так и будет».

Начинало смеркаться. Пора было возвращаться. Плохо помню, как я дошел до палатки. Эту ночь я не спал.

Едва рассвело, я отправился искать Катю, Санька и Антона. Нога уже меня слушалась. Ходил по хребтам, спускался в соседние ущелья. Кричал, пока не охрип. Тщетно. Постоянно думал, что могло произойти. Разные версии приходили в голову, но все – неубедительные. Вернулся в сумерках. Как только залез в спальный мешок – забылся тяжелым, беспробудным сном. Проснулся, когда солнце уже освещало палатку. Снова искал весь день.

На следующее утро пошел в Терек-Сай, в милицию. Шел и думал, что им сказать, о чем умолчать. Мне лучше всего думается при ходьбе. О пещере говорить я не собирался. Но милиционеры захотят увидеть трупы, место преступления. Тоже будут искать. И, наверное, найдут пещеру. И еще: я ведь буду главным подозреваемым. Слышал я о таких случаях. Недобросовестные следователи объявляли преступником того, кто сообщил о преступлении, но к преступлению отношения не имел. Чтобы поскорее закрыть дело, чтобы не ухудшить показатели раскрываемости. Я повернул назад. А что сказать в Лекраспроме? Если правду, то к этому же все и придет. Я мог, конечно, сочинить какую-нибудь историю. Сказать, например, что все временно разъехались по домам. И попросить, чтобы вывезли только мою эфедру. Но лгать я не умею. Я решил вообще не появляться в конторе! Непростое это было решение. Жалко было своего труда, труда немалого, тяжелого. Жалко было денег. Но выхода не было. Лучше было пожертвовать этими деньгами, но сохранить существование пещеры в тайне. И не иметь дело с милицией. И остаться честным.

Неделю я искал пропавших. Потерял голос от крика. Исходил близлежащую местность вдоль и поперек. Залезал в каждую пещеру, в которую мог залезть. Заглядывал в каждую щель. И единственное, что я нашел – это ботинки Антона. Они валялись в конце последнего отщелка, метрах в пятнадцати друг от друга.

Во время своих поисков я иногда натыкался на мумие, но не обращал на него внимания. Не до того было. Да и не хотелось мелочиться. У меня ведь была пещера!

Наконец, потеряв всякую надежду, решил возвращаться во Фрунзе. Последний раз поднялся на красную гору. Спустился в пещеру, часа полтора отбивал мумие. Уже отбитое кем-то мумие не тронул. Что-то меня удержало.

На другой день затолкал в рюкзак до отказа мумие и свои вещи и поехал домой.

Продолжение следует...