Должен сказать, что отношения в Лувре были самыми фривольными, что было унаследовано от Екатерины Медичи. Королева, ведущая своё происхождение из знатного тосканского рода, вовсю пользовалась всеми теми методами достижения целей, которыми пользовалась традиционно тосканская знать. Это, разумеется, яды, и разврат. Если нужного человека не удаётся совратить с пути истинного и направить туда, куда требуется, его можно устранить с помощью отравы, подмешанной в еду, питьё, или даже просто проникающими в организм с вдыхаемым воздухом. Но Екатерина не часто пользовалась отравой, зато очень часто прибегала к своему летучему эскадрону. Суровый и эгоистичный Генрих II продемонстрировал ей на её собственном печальном опыте, насколько мужчина может забыть не только о собственном долге, но и о собственных интересах, соблазнившись женщиной и попавший в зависимость от оказываемых ею знаков внимания, демонстрирующих её сладострастность и покладистость.
Брошенная Королева озадачилась тем, как управлять своим мужем, и, понимая, что её тело уже не столь соблазнительно для царственного супруга, догадалась использовать собственных фрейлин для того, чтобы оказывать влияние на тех мужчин, которые без этого средства казались твёрдыми и неуправляемыми, однако, с применением этого средства они все подпадали под её прямое или косвенное влияние. Начав с нескольких покладистых во всех отношениях девиц, соответствующих вкусу Короля, она расширила свой эскадрон сначала до тридцати девиц, затем до шестидесяти, а впоследствии и до нескольких сотен. Знающие люди утверждали, что эскадрон её штатных соблазнительниц насчитывало до шестисот покладистых дам, причем, одно лишь семейство Ла-Бурдэзьер поставило в её штат двадцать шесть амазонок. Одна из них, госпожа д'Эстре, сумела-таки уловить в свои сети самого Генриха IV. Не даром в гербе этого семейства имелась вика – ягода, издревле символизирующая продажную любовь. Оттого-то про герб семейства Ла-Бурдэзьер и стали говорить «виково семя», ибо в гербе этом, по забавному совпадению, есть рука, сеющая вику. Насчет их герба было написано такое четверостишие:
«Благословенна будь рука,
Что вику сеять не устала,
Даруя нам, щедра, легка,
В посеве сем и шлюх немало».
Екатерина отбирала в штат своих амазонок дам по признакам личной преданности, которая могла быть гарантирована только тем, что за каждой из таких девиц водились грешки, которые могли бы разрушить её жизнь, если бы вышли наружу. Имея соответствующий перечень грешков за каждой из своих амазонок, Екатерина заставляла каждую действовать исключительно в её интересах. Добившись послушания, она подкладывала этих девиц и под своего супруга, и под собственных детей, и под зятя, Генриха IV.
Разврат в королевских кругах достиг такой степени, что соитие перестало быть чем-то особенным, этими радостями придворные ублажали себя столь же легко, как прочими расхожими удовольствиями. Для того, чтобы перекинуться в ломбер, требовалось иметь хотя бы деньги, которые игрок готов был проиграть, для того же, чтобы соединиться телесно с какой-нибудь очаровательницей, достаточно было того, чтобы она не была занята в этот вечер, поскольку добиться согласия было проще простого. Даже горбатый карлик принц Конде вкусил радостей от этого всеобщего пира любви. Супружество, таким образом, перестало быть обязательным условием для того, чтобы мужчина «распаковывал подарки», предназначенные исключительно законному мужу. Возникла даже особая терминология. Так, например, термин «читать с листа», использующийся исключительно у музыкантов, стал означать лёгкую готовность мужчины доказать свою мужественность без излишних прелюдий. Слово «прелюдия», означающее вступительную часть в музыкальном произведении, стало означать предварительные ласки, направленные на то, чтобы подогреть желание любовников, само любовное действие стало называться «партитурой», отсюда «чтение с листа» означало готовность исполнить мужскую партию без какой-либо подготовки практически с любой девицей, раскрывшей «свои страницы с нотами» перед данным «музыкантом». Поэтому, когда престарелый коннетабль осведомился у одного из придворных «мотыльков», читает ли он с листа, получив ответ «разумеется!», вздохнул и с грустью сказал: «Вы счастливец! Я давно уже не обладаю этими талантами, поэтому дом моей супруги открыт для мотыльков всех расцветок и размеров». Надо сказать, «цветок» его супруги не оставался без внимания сих насекомых, так, что даже сам коннетабль, выдавая деньги своей супруге, говорил, бывало: «Это вам на наряды, это вам на украшения, а это вам на ваших дружков», причём, вместо слова «дружков» он употреблял такое крепкое словцо, произведённое от глагола, коим обозначается известное действие, производимое мужчиной в пору наивысшей близости, которое мы не решаемся воспроизвести в этой книге.
Итак, подобная свобода нравов присутствовала в придворных кругах ровно до той поры, когда Людовик XIII повзрослел и стал неимоверным ханжой. Немало способствовала этому Анна Австрийская, поскольку его постепенно развившаяся неприязнь к собственной супруге переросла в неприязнь к женщинам как таковым, поэтому Людовик был верным супругом в той степени, в какой это вообще было возможно при французском дворе, и требовал подобного ото всех остальных.
А до тех пор Шарль де Люинь взял шефство над супружеской четой, которая не пылала страстью к друг другу, поскольку их брак был заключён без учёта их личных предпочтений и вкусов в ту пору, когда у них ещё не было и не могло быть эротических устремлений.
Мария Медичи желала добиться «вечного мира» с Испанией, для чего заключила этот двойной брак, которого Генрих IV никогда бы не допустил, если бы он был ещё жив к тому времени. За юного дофина взяли дочь испанского Короля Анну Австрийскую, которая прозывалась так по той причине, что по материнской линии имела право на наследование австрийской короны. За сына испанского Короля отдали сестру Людовика XIII, свадьбу сыграли в один день, юных принцесс обменяли на границе двух королевств. Так при испанском дворе появилась французская принцесса, а при дворе французском – испанская принцесса Анна. Её красота никого не волновала, значение имело лишь её происхождение. Согласитесь, происхождение – это слабый довод в постели Короля.
Королева, между тем, не видела в ласках Короля ничего для себя привлекательного. «Мужчины так грубы!» — говорила она, и эта фраза была её оценкой не только Бекингема, который попытался овладеть ей во всех смыслах во время прогулки прямо в беседке, но и в отношении Людовика XIII, который вовсе не был склонен к ласкам, и мог лишь исполнить самую главную биологическую мужскую функцию, не уделяя никакого внимания предварительным ласкам.
— У меня есть и другие места на теле, Ваше Величество! — говорила она Королю, который был устремлён лишь к одному из этих мест.
— Через другие места вы не принесёте мне наследника, — отвечал Людовик, из чего Королева с ужасом заключала, что он понимал её намёки совсем не в том смысле, какой она старалась вложить в них.
Если Анна желала обычной нежности, желала, чтобы Людовик восхищался всей её фигурой, ласкал не только то, что составляет окончательный интерес супруга, то Король полагал, что речь шла о тех способах изъявлении любви, которыми пользовались порой пресыщенные любовники, а также миньоны Генриха III, кои, не имея объекта притяжения мужчин, которыми Господь наградил женщин, использовали для этого те входы и выходы, которыми обладает каждый человек, вне зависимости от пола. Дам, которые применяли всю полноту этого арсенала, называли дамами с двумя полюсами, хотя один острослов сказал про них: «Беда лишь в том, что подобные создания думают, как правило, посредством нижнего полюса».
Шевретта обладала тем преимуществом перед Людовиком, что она не была столь грубой, как все мужчины. Если бы Королева не имела опыта общения с Марией, разве сказала бы она, что мужчины столь грубы? Ведь для того, чтобы сказать подобное, надобно знать, что женщины не таковы, то есть знать, насколько не грубы женщины, иными словами, надобно знать, насколько они нежны и ласковы. Разумеется, Шевретта предоставляла Анне все доказательства того, что она лучше мужчин знает, как следует обращаться с женщиной. Этому её научил опытный Шарль де Люинь. Это умение у неё было одним из основных средств управления и женщинами, и мужчинами, так что ни один из тех мужчин, который попал когда-либо под обаяние Шевретты, впоследствии не только не сделал ей ничего плохого, но и никогда не отказывался сделать для неё всё то, что она просила. Таков был герцог де Шеврез, таков был Бекингем, таков же был и Франсуа Ларошфуко, и многие другие. Таким же долгое время был и я, но в конце концов я сумел освободиться от её растлевающего влияния, впрочем, когда это произошло, нам обоим было уже далеко за пятьдесят лет.
Всего этого я не знал, и первое свидание моё с Шевреттой виделось мне каким-то романтическим полётом на небеса. Причиной этого было то, что Шевретта была первой знатной дамой, которую я познал. Свидания с простушками нас не так заводят, и они, надо сказать, ничему нас не учат, поскольку они бывают настолько покорны и покладисты, что нам не удаётся узнать, чего же, собственно, хотят они сами. Они выполняют наши прихоти, мы полагаем, что иного и быть не может, поскольку наше положение господина над ними исключает что-либо иное. Наши сердца не трепещут, когда мы получаем от них свидетельства высшей склонности, поскольку нам не приходилось их добиваться, они достаются нам сами собой без каких-либо усилий.
И хотя я не могу сказать, что затратил слишком уж непомерные усилия для завоевания Шевретты, всё же она дала мне почувствовать и сопротивление, и сомнения, и трепет непредсказуемости и радость победы. Это она умела.
Полностью «Мемуары Арамиса» вы можете найти тут
Полностью книгу «Д’Артаньян и Железная Маска» вы можете найти тут