Часть 1. Ах, Саха моя, Якутия!
Автор Игорь Шумейко
Истоки-исходники
Якутия — самый крупный регион Российской Федерации, самая большая административно-территориальная единица в мире — лежит в трёх часовых поясах. «Пять Франций», — можно услышать от якутов, почему-то полюбивших именно эту «единицу измерения». Якуты — самый большой в мире православный тюркский народ. Детей называют по святцам, отчего в семье, как на Руси в старину, бывает, например, две Маши, «большая и меньшая».
Национальный эпос Олонхо занесен ЮНЕСКО в список «шедевров устного и нематериального наследия человечества». Природные богатства Саха столь же «эпичны», о них невольно начинаешь говорить тоном олонхосутов — коллег Гомера и древних сказителей: «Там алмазы плавают в нефти, там фонтаны газа пробивают угольные пласты, там под россыпями золота — рудные жилы и вся “таблица Менделеева”»…
В 2015 году с группой писателей по приглашению главы республики Егора Афанасьевича Борисова довелось выступать, знакомиться с якутскими коллегами и Саха-Якутией. В 2019-м Союз писателей Якутии организовал продолжение знакомства, встречи с читателями, выступления.
Была и предыстория: публикация фоторепортажа с конкурса «Мисс Якутия-2004», беседы в 2013 году с бывшим главой республики Штыровым, в то время вице-спикером Совета Федерации.
Но особо долгий продолжающийся след оставляют беседы мысленные, встречи заочные: на страницах якутских авторов. И по сей день продолжаю пополнять свой якутский ларь, публикую статьи, в основном о новых книгах, присылаемых с брегов Лены. Некоторые из этих мыслей, впечатлений опубликованы в газетах, журналах, вошли в книгу «Судьба и Служба. Тюркские контуры России».
Важнейшей пружиной этой книги стали наши долгие беседы с классиком советской и российской литературы, народным писателем Якутии Николаем Алексеевичем Лугиновым. Его слова: «Жизнь и выживание на Севере давали якутам кроме физических, солидные интеллектуальные нагрузки. Напряжение мысли позволяло выжить», — по настоящему будоражат, вызывают напряжение и собственных мыслей, желание вместе с ним преодолеть многие привычные штампы восприятия. Ведь часто даже самое искреннее восхищение богатством и красотой природы Саха настраивает сугубо «на экзотику»: здесь-де прекрасная азиатская природа, а организующая мысль — там, ближе к Европам.
Но нет, нынешний «поворот России на Восток» должен широко вводить в общегосударственный поток древнеазиатскую мудрость и свежие идеи таких мыслителей, как Лугинов. Надеюсь в этом очерке представить хоть малую их часть…
Литературный ясак Лугинова
Ясак — не просто дань, налог, это проекция Ясы (небесного Закона, дарованного Тенгри) — на определённую территорию принятие её, завёрстывание в общую службу. Главный ясак сибирских татар знаменит: «рухлядь», пушнина, но была и военная служба: мурзы со своими отрядами шли за тридевять земель, сражаться за русского хана, возвращать Москву в 1612 году.
Тома книг Николая Лугинова похожи на ясак, что он исправно отдает истории Евразии. Они, книги, тоже суть, проекция закона, Ясы на миллионы читателей, зрителей фильма, снятого по его «Чингисхану». И сообразно его не раз повторенным мною словам «главное — поэзия», пропустив вперёд саха-пиитов, теперь пересмотрим его «ясак», как подносили к свету спинки соболей, лис, оценивая, дунув, любовались игрой меха.
Книги переведены на многие языки мира. За французский перевод повести «Таас Тумус» («Каменный мыс») в 1987 году Лугинов получил Международную премию. На русском языке изданы его книги: «Роща Нуоралдьыма», «Песня белых журавлей», «Таас Тумус», «Дом над речкой», «Пути небесные, пути земные», «Хуннские повести», «Восхождение», «Время перемен».
Особенная статья — эпический роман «По велению Чингисхана», ставший основой международного «блокбастера» «Тайна Чингис Хана» (Россия —Монголия — США, 2009).
Вклад Лугинова во всемирную… «чингисханиану» (мой аналог ленинианы) велик: не только яркий пластичный образ героя, страницы азиатских красот, но и живая мысль Чингисхана.
Как-то в беседе с Николаем Алексеевичем я просуммировал штампы «экзотического» подхода: «Им всё равно, что Чингисхан, что Чингачгук! А ведь сегодня зримый крах европоцентризма, глобального либерализма — должен заставить вчитаться в твои книги, разглядеть как древнеазиатская мудрость отвечает на жгучие вопросы XXI века».
В 2018 году Н. А. Лугинов привёз в Москву только что вышедший роман в повестях «Время перемен». Здесь, отступив на тысячу с лишним лет от любимых времен Чингисхана, он представил историю Хунну (гуннов) в момент их относительно спокойной жизни.
Откуда есть пошло Великое переселение народов?
Первое впечатление. Новый роман автора известного «По велению Чингисхана» изначально проигрывает именно отсутствием такой заглавной, супер-фигуры, исторического мега-брэнда. Точней, один знаменитый, и даже весьма знаменитый, персонаж внезапно появится — в самом конце книги.
Ещё больший «минус» — выбор эпохи. Ведь тютчевское «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые» в наибольшей мере касается пишущего брата… и написанного им. Разгар битв, столкновения или рождения Империй — самые выигрышные темы.
А тут примерно IV век до н. э., Ил хунну (империя гуннов) на пике спокойного могущества, типа Британии в конце века королевы Виктории. Вся великая степь покорилась гуннам, Китай (все семь воюющих меж собой царств) исправно платит дань. Но, первый «звоночек»:
— Бедные хунны. Добропорядочный и доверчивый народ. Они слишком уверовали в свою исключительность и ещё не знают, насколько ощущение превосходства опасно для них самих.
Автор любовно описывает жизнь сёгуна (главкома хуннской армии) Турара. Император (саархаан) ценит его, умоляет остаться на посту. А у старика только две заботы: его три жены дружно заставляют принять, наконец, в семью и четвёртую, Кыыс-Хотун, и два уцелевших внука Быбыр и Акол.
Семнадцатилетний Бабыр стал мегенеем (командиром тысячи), а слепой от рождения Акол вдруг решил уйти паломником в горы Кунь Линя…
— Мужчина-хунн обычно никогда добровольно жениться не хочет: ни в первый раз, ни в последний, его всегда к этому принуждает сама традиция… Средняя (жена): Мы должны предвидеть, кто вскоре будет обозом командовать? По нашему обычаю, его ещё никто не отменял — одна из младших жен сёгуна. Нам с вами это почти не по силам уже. Она же ещё не жена, а пока простая распорядительница, потому что вот уже три года так и не допущена до постели. И неуверенность её голоса при отдаче приказов все слышат. Время идёт, кто знает, какие старческие напасти нас ждут. Семья не должна зависеть от этого. Мы взяли эту девочку в надежде, что со временем она войдёт в силу, обретёт женскую мудрость и на неё будет возложено не только руководство походным обозом, но и, возможно, забота обо всей нашей семье…
По опыту Турар знал: старухи сейчас поспешат женить и внуков. Не прихоть женщин, а издревле сложившийся обиход, устройство жизни. Дух воина всегда на острие — меча ли, стрелы или копья… Мгновение — и нет тебя, а с этим прервётся связующая прошлое с будущим нить, умрёт род. А среди мужчин обычай ранней женитьбы радости особой не вызывает. Но вот благодаря обычаю этому Турар имеет теперь потомков от сына, который погиб в неполные восемнадцать лет».
Великий полководец Турар, в пределах традиций домашнего обихода хунну — обычный подкаблучник. И сумел отложить только свадьбу Акмола: женится, как вернётся из паломничества.
У саархаана Турар выговорил себе мини-поход в сторону Кунь Луня: взыскать недоимки с разбойничьего недо-царства Саратая, и быть поближе к Акмолу, взявшего с собой в паломничество единственного спутника, ненадежного поводыря Хойгура (бывшего пленника, оказавшегося сыном одного из свергнутых царей Саратая). В сравнении с Хунну и Китаем, чьё столкновение вскоре повернёт ход мировой истории недо-царству уделено мало строк. Но как они колоритны!
— Из наживших состояние в Саратае мало кто доживал до старости, а ещё меньше — умирал своей смертью. Как правило, и наследники из того же авантюрного племени не умели сохранить, а тем более приумножить нажитое, и сразу пускали всё по ветру… Так и перетекали эти богатства от одних к другим, никому не принося счастья и покоя, только делаясь всё грязнее. Удивило Турара, как это сборище грабителей с большой дороги сумело преподнести окружающим странам свою банду как обычное благочестивое государство. Ввели даже некое подобие законов, утвердили правила поведения и завели подразделения людей, следящих за порядком, охраняющих общественный покой. Делалось вроде бы всё правильно, да только не было у них никакого понятия о незыблемости родовых устоев и об ответственности перед соотечественниками. Почувствовав свою узаконенную силу, новые охранники тут же начали обирать всех подряд, особенно тяжко пришлось состоятельным людям, которые их сами и выдвинули. Богатым срочно пришлось договариваться с кочевыми племенами, чтобы они за солидное вознаграждение, собранное со всего населения, навели порядок и следили за ним впредь…
А мы вслед полководцу Турару, который сам идёт вслед слепому сыну, ударившемуся в непонятное паломничество, подходим к великому, оказавшемуся поворотным моменту. Рассылая по дороге лазутчиков Турар вдруг:
— Был чрезвычайно обескуражен: выяснилось, что якобы воюющих между собой китайских царств уже несколько лет нет, войска Цинь разбили царства Хань, Чжао, Вэй, Чу, Янь, всех, кроме ещё сопротивлявшегося царства Ци.
Это ван (правитель) Ин Чжен, хитрейший глава Цинь платил гуннам дань и за шесть других царств, так что та борьба (в официальной историографии: «Период Сражающихся царств») была долго скрыта. Но какова китайская хитрость! Платить за шестерых, что б раньше времени не раскрыть нового своего могущества. В самосвежайших сегодняшних новостях не мелькают ли отголоски того древнего приёма? И не покажется ли звёздно-полосатый президент мальчишкой, азартно наскакивающим на хвост тысячелетнего дракона?
Да, покой (и профиты) хунну были связаны с долгой внутрикитайской войной, но в описываемый момент подходило, как и сказано заглавием Время перемен. Европы это не скоро, но всё же коснётся: грозная «беззаконная комета» — ещё в 800-х годах пути от Европы. Но грядущее: великое переселение народов, гибель Античного мира, столь грандиозно, что, отложив роман, уточним.
Википедия: Великое переселение народов — поражение хунну в Китае привело к откочёвке их… К эффекту домино, когда переселение гуннов вызывало переселения народов, оказавшихся на их пути, что в свою очередь вызывало переселения уже других народов…
Миграция тюрков. В Википедии нет статьи с таким названием. Нет… я не собирался писать статью «Миграция тюрков», меня захватил роман Лугинова! Цитировал примеры его стиля: «Шёлковый шатёр Акола был сильно натянут, и трепет ткани на лёгком ветерке напоминал мелкую нервную дрожь, бегущую по коже необъезженной лошади».
Но… выражаясь в армейском духе: «А Великое переселение народов — никто не отменял!» Я знаю, сколь ныне ангажированы (хоть и говорят «актуализированы») история, литература, и вопрос «Кто виноват?» перестал быть чисто «русским вопросом» — оставаясь «проклятым». Скоро уже на всех ток-шоу заполощет стяг: Кто виноват в падении Римской империи, Античного мира? Наступлении Средневековья? В создании Испанской инквизиции? — потому и сверялся с Вики-вердиктом пересказывая исторический роман.
Это был, как написано: «домино-эффект». Рим развалили германцы, которые сами в страхе бежали от гуннов. Которых погнали воспрянувшие, объединившиеся китайцы.
В книге много места уделено анализу китайских порядков, постоянные сравнения: у нас (хунну, тюрок) — и в Китае. Это взгляд даже не лично Николая Лугинова, а всех якутов, тюрок, накопленный за тысячелетия войн, торга, заглядывания поверх Великой Стены, взаимного приёма беженцев — интеллектуальный капитал ценный для всего мира, задавшегося ныне «китайским вопросом».
Лу Туан, китайский воин, попавший в плен, ставший незаменимым генерал-квартирмейстером, другом Турара, воспитателем его внуков, — лучший эксперт:
— В Китае, если у начальника склада выявлялась недостача, сразу отдавали под суд. А у хуннов это считается весьма нежелательным упущением, и только. Мол, что поделаешь — слаб человек, разбазарил имущество по невнимательности или не устоял перед просителями, уступил по доброте душевной. Лишь при крупной недостаче, бывало, отстраняли от должности. Там, в Китае, главное — ничем не выделяться в толпе, не отличаться от других и тем более — не попасть под малейшее даже подозрение. Оказаться осуждённым лично — ещё полбеды, самое страшное, что и вся семья, родственники тоже понесут тяжёлую кару. Главная крамольная для него поначалу мысль: здесь, в хуннском плену он несравнимо более свободен, чем на родине...
Ещё Л. Н. Гумилев цитировал отчёты китайских начальников: «Люди бегут на север, ибо у тюрков — веселее жить». Великая стена работала в обе стороны: и от набегов, и от побегов! Но не будем поспешно тянуть цепочку фактов к выводу о преимуществе тюркского уклада жизни, цивилизации перед китайскими, где (легкопроверяемый, поверхностный факт) на каждый городской квартал назначались официальные соглядатаи, тайные доносчики и т. д. На водоразделе стены тысячелетиями формировались идентичности, в доисторические времена одна группа людей разделялась: кому приволье, кому порядок. Как в Библии Лот с Авраамом: «Теперь разойдёмся, если ты налево, то я — направо».
Осталось дойти да заявленного единственного брендового исторического персонажа. В главе «Юная мать двух стариков» паломник Акмол добирается до заветных гор Кунь Луня и встречает Лао-цзы, значение имени которого — «старый философ», «старый ребёнок». Беспечная и необъятная религия кочевников тенгрианство особо «не заморачивалась» такими проблемами, как грехи, издержки великих деяний. Но собеседник Акмола, китаец Лао-цзы, уроженец одного из сгинувших царств — Чу, был ещё и создатель великой концепции, известной сегодня миру как У-вэй (недеяние). Он потихоньку и раскрывает глаза юному представителю слишком деятельного племени хунну.
— Ну, довольно возмущаться, — вдруг вмешался в разговор до этого молча ужинавший Лао-Цзы. — Все мы — люди… или были когда-то людьми. А у людей изначально было много пороков. Вообще человек — существо очень порочное, к великому сожалению, но не это главное…
— А что же тогда главное? — почти в один голос выкрикнули братья.
— Главное? А то, что у человека есть иное, вроде бы и безобидное, качество, которое усугубляет его мелкие ошибки, превращая их в крупные, а порой — и во вселенские пороки.
— И что же это за качество такое?
— Пристрастность… — Речь о том, каким смыслом человек наполняет свои деяния, как он объясняет совершённое им. Почти всегда человек любой ценой старается оправдать своё поведение, это и есть пристрастие к себе. Корень многих бед и несправедливостей кроется в этом. Из мелочей таких слагаются великие несчастья. Вот возьми хотя бы Сара Кумы, переходя которые, ты чуть не погиб. Помнишь?
— Как же, конечно, помню.
— А Сара Кумы из чего состоят? Не из глыб же каменных? — сделал паузу старец. — Из маленьких песчинок. Из мизерных грешков. А ты говоришь: мелочи...
Барса кэлмэс — место, откуда не возвращаются, — так в Великой степи именуются пропащие уголки земли, их с таким названием множество. Тёмные, загадочные места, и не зря люди, опасаясь, обходят их стороной. Это и загадочные горы, где бесследно пропадают целые роды, и необжитые, девственные острова в великих озёрах — байхалах, и даже зелёные оазисы в пустынях, такие привлекательные внешне, но пугающие путников своей недоброй славой.
И подобная участь — уйти, кануть в веках без возврата — выпадает в будущем хуннам. И странно: как такие великие, даже величайшие из великих, могут уйти куда-то и не вернуться?
Беседы со знаменитым автором книги «Дао-дэ-цзин» довершили духовный путь Акмола. И он говорит поводырю Хойгуру, не раз его предававшему, взятому в паломничество, как христианские подвижники надевают вериги:
— Я чувствую. Страшные беды постигнут народы, страны, даже те, которых ещё нет сейчас. И начало несчастьям этим положено… Царство Цинь победит, его армия вытеснит нас, хуннов, из Ордоса… в «барса кэлмэс». И когда Хойгур узнал о грядущих бедах хуннов, он вдруг почувствовал кровное единство с ними. Все инородные присоединенные племена, несмотря на их внутреннее мироощущение, порой недовольство хуннским Илом, со стороны считались — хуннами! (как сегодня за границей: все выходцы из СССР — русские!) Оказывается, мало значило, кем какой народ себя считает. Куда важнее — кем тебя считают враги, и в случае чего они, особо не разбираясь, не преминут воспользоваться и твоим национальным беспамятством, и твоей государственной беспомощностью, и возросшей разрозненностью.
Непонятный всей родне поход Акмола оказался — богомольем. Он просил прощения за грехи и насилие создателей кочевых империй, за более близкого потомка — Аттилу (он же «Бич Божий») и более дальнего Чингисхана. Но какова ирония истории! Объединившийся Китай, как и опасался Акмол, «вытеснил хуннов, из Ордоса в Барса Кэлмэс», но этим барса кэлмэсом в дальнем итоге оказалась... Европа!
Такие дела…
Время перемен
Замечание, возможно еретическое для автора и его читателей, поклонников книг Лугинова. Но мне «Время перемен» кажется более значительным, важным или актуальным произведением, чем признанный экранизированный шедевр, десятки раз здесь упомянутый: «По велению Чингисхана». Одно объективное отличие: в «Чингисхане» автор весь в тюркско-монгольской стихии. Купается, живописует. А во «Времени перемен» явлен и Китай. Даже не утверждая, что Лугинов дал самый яркий, пластичный образ Китая, отмечу главное: явлена диалектика, пружина истории. Геродот с первых же строк своей «Истории» признаётся, что для него смысл и двигатель мирового сюжета — борьба греков с Азией. У Лугинова эта диалектика: отношения тюрок (хуннов, монголов, кочевников…) и Китая. И не только войны — вспомним, к ак дети хуннского вождя учатся у Лао-цзы. Само слово «перемены» в заглавии весьма диалектично. За художественным полотном, вымышленными персонажами (картину в очаге Папы Карло по другому поводу, но уже вспоминали) — подлинная, сверяемая история: от «Великого переселения народов» до сегодняшних топ-новостей.
