Праздник Преображения Господня в 1991 году выпал на понедельник. Никто из нас тогда не осознавал и не понимал Божиего промысла, что этот день, 19 августа, станет началом нового периода русской истории – крушения большевистской власти и второго крещения Руси.
В середине дня я входил в кабинет первого заместителя командующего войсками Туркестанского военного округа генерал-лейтенанта Георгия Кондратьева. Вид генерала подтвердил правильность моих ощущений: случилось что-то очень серьезное. В то время я служил постоянным корреспондентом журнала «Советский воин» по Туркестанскому военному округу.
С утра происходило что-то непонятное. До редакции в Москве не дозвониться. По телевизору страшилки рассказывают. Заявления ГКЧП зачитывают. Поэтому я и приехал в штаб округа. Выпив зеленый чай и обсудив обстановку, Кондратьев говорит:
– Подежурь здесь на телефонах, я к командующему, адъютант уехал.
С этими словами он ушел, а я, усевшись в генеральское кресло, стал дозваниваться до редакции в Москве. Вдруг в кабинет заходит начальник политотдела штаба и управления округа генерал-майор В.М. Кузь.
– Где Георгий Григорьевич?
– У командующего.
– Ну и хорошо. Ты мне поможешь.
– Конечно, помогу, а что делать?
– Снимай портрет Горбачева.
– ???
– Он отстранен, и власть перешла к ГКЧП. Я уже у всех членов военного совета снял его портреты. Остался только Кондратьев.
Генерал-лейтенанта Кондратьева хорошо знали все душманы в Средней Азии. Только совсем недавно железной рукой он остановил ошскую резню, подавил ферганский и таджикский мятежи. Без его приказа даже мухи в Туркестане не летают. А тут переворот в Москве, и я должен сделать за него выбор: на чьей он стороне. Нет, такого просто быть не может, потому что не может быть никогда.
– Товарищ генерал, я не могу снять портрет Верховного главнокомандующего.
– Ну тогда я сам.
– Не позволю. Этот портрет имеет инвентарный номер. Его адъютант получал на складе. И он за ним числится. Только он может его сдать или передать по накладной.
Начпо меня тоже знал. Выругался, махнул рукой и пошел к выходу. В двери столкнулся с адъютантом.
– Володя, снимай портрет Горбачева и приноси ко мне в кабинет.
Володя Уманец был блестящим адъютантом. Посмотрел на меня и все понял.
– Есть, товарищ генерал, только накладную выпишу.
Портрет так и остался на стене.
Через несколько дней после ареста ГКЧП в Ташкент прилетела комиссия из Москвы искать предателей. Видные демократы из Генштаба и ГлавПУра работали в округе, но ничего компрометирующего найти не смогли. Тогда в акте указали, что командующий и члены военного совета за исключением генерал-лейтенанта Кондратьева сняли в своих кабинетах портреты Михаила Горбачева. Это и приравняли к измене. Все они были освобождены от занимаемых должностей. Командующим войсками ТуркВО указом Горбачева был назначен генерал-лейтенант Георгий Кондратьев. Вскоре ему будет присвоено очередное воинское звание генерал-полковник.
Туркестанский военный округ дислоцировался на территории Узбекистана, Туркмении, Казахстана, Киргизии, Таджикистана и Афганистана.
В боевой состав округа входили: 40-я армия, 73-я воздушная армия, 12-я отдельная армия ПВО, два армейских корпуса, две учебные дивизии, восемь общевойсковых дивизий, две зенитно-ракетные бригады, две ракетные бригады, окружной и армейский комплекты войсковых частей. Численность личного состава составляла около 500 тыс. человек. Штаб Туркестанского военного округа с 1867 по 1992 год находился в Ташкенте.
В Москве редакция «Советского воина», с ликованием поддержав Бориса Ельцина, с радостью избавлялась от своих постоянных корреспондентов в военных округах за пределами РСФСР. Позвонил начальник отдела корсети:
– Готовится приказ. Тебя в распоряжение начальника ГлавПУра или командующего?
Я понимал, что в Москве буду никому не нужен и меня быстро уволят.
– В распоряжение командующего войсками ТуркВО.
Вскоре пришел приказ. Иду к генерал-полковнику Кондратьеву:
– Товарищ командующий, подполковник Лучанинов. Представляюсь по случаю назначения в ваше распоряжение. Могу командовать артиллерийским дивизионом, полком, бригадой.
– Нет у меня сейчас для тебя, Александр Васильевич, свободных полков и бригад. Иди ты лучше ко мне порученцем.
– Никогда еще журналист не становился офицером для особых поручений у командующего фронтом. Разве что Синцов у Серпилина, но и тогда только адъютантом у командарма и то в романе Симонова.
– Да ты корреспондентом всего пару лет, а так всю службу в войсках и в оперативных штабах. Вот и будешь Болконским, как у Толстого. Ты мне здесь нужен.
Командующий снимает трубку:
– Начальника управления кадров ко мне с приказом о назначении Лучанинова порученцем командующего.
Через пять минут я стал последним офицером для особых поручений последнего командующего войсками Туркестанского военного округа.
Но все это будет потом. А пока, дождавшись Кондратьева и узнав обстановку, поехал в Ташгорсовет.
Почему туда? Потому, что я был его депутатом.
Ташкент с населением 2,5 млн человек был четвертым городом Советского Союза после Москвы, Ленинграда и Киева, и городской Совет народных депутатов имел статус, аналогичный Моссовету.
Заседание проходило бурно. Все гневно клеймили Горбачева. Приняли резолюцию в поддержку ГКЧП. Я был единственным представителем Советской армии и поэтому в центре внимания. Мне жали руку и заверяли в своей лояльности. Просили только не выводить танки на улицы Ташкента. Я обещал, что если власть и дальше будет себя хорошо вести, то танков в городе не будет. Мои отношения с Кондратьевым они знали и моему слову поверили.
Выхожу в коридор покурить. Эмоции перехлестывают. Чувствую, что сейчас произойдет что-то очень важное. Но что? И тут я понимаю, что вот сейчас, в этот момент, я могу решить в Ташкенте любой вопрос. А что мне надо? Про личные проблемы даже не думал. Не докурив сигарету, быстрым шагом иду в канцелярию, беру соответствующую папку с документами и захожу в кабинет первого секретаря горкома, председателя Ташгорсовета Атхамбека Фазылбекова.
Глава города открывает документы и молча подписывает. Всё! Свершилось то, что было запрещено в Средней Азии 74 года: советская власть разрешила построить в Ташкенте православный храм.
Здесь надо вернуться на год назад. Обычный прием избирателей в моем кабинете в окружном доме офицеров.
Заходят два священника. В советские времена священник даже на Русской равнине редкость, а здесь, в Туркестане, вообще чудо. Батюшки служили в кафедральном Успенском соборе. По благословению архиепископа Ташкентского и Среднеазиатского Владимира они хлопотали об открытии церкви. Одного звали отец Михаил, второго – уже не помню. Их идея была за гранью реальности. Добиться разрешения на строительство православного храма в стремительно исламизирующемся Ташкенте, что при государственном атеизме советской власти и общей русофобии в Средней Азии было невозможно даже теоретически. Но они были уверены в своей правоте. Обращались уже во все инстанции.
Рассказывали и показывали мне письма и ответы на них. Просили меня решить этот вопрос. Я пытался объяснить, что это нереально, а они только говорили, что с Божьей помощью у меня получится.
На окраине Ташкента в 1964 году по проекту архитектора И.М. Тормашева открыли русское кладбище. Оно стало называться Домбрабадское. Город стремительно развивался, и после землетрясения 1966 года погост превратился в главное место погребения. Но впереди у него была еще одна особая роль. В начале Афганского похода погибших хоронили только в Ташкенте на Домбрабадском кладбище. На родину не отправляли.
Батюшки рассказали мне про Божий промысел. Оказалось, что архитектор был верующим человеком и спроектировал при входе на кладбище церковь. Тормашев верил, что большевистское иго долго в России не продержится и тогда православный народ на его фундаменте построит храм. Проект точно выверен по странам света, а место для алтаря определено по всем канонам. Более того, и колокольня предусматривалась. Советские рабочие заложили фундамент по чертежам классической русской церкви. Но сверху архитектор замаскировал под зал гражданских панихид, к которому у власти никаких претензий не возникло. Этот зал не достроили. Бросили. И открыли деревообрабатывающий цех, а проще – мастерскую по изготовлению гробов. Батюшки показали мне чертежи фундамента. Это меня потрясло. В самый разгар гонений на верующих, во время, когда Хрущев на всю страну обещал показать «последнего попа», когда в Москве взорвали храм Преображенского полка, а в тюрьмы сотнями шли за веру православные священнослужители, в мусульманском Ташкенте русский архитектор спроектировал храм для будущих поколений. Он верил, что храм будет.
И я поверил. Я не знал как, но уверовал, что с Божией помощью мы построим церковь. Я понял, что это мой долг перед архитектором, перед погибшими в Афганском походе, перед всеми русскими Ташкента, живыми и мертвыми. И это Божия воля.
Долго ходил к городским начальникам, писал депутатские запросы, выступал на сессиях горсовета. Всё бесполезно. Конфиденциально мне рекомендовали бросить это и заняться чем-нибудь более реальным. Но я не отступал, и в канцелярии горисполкома было уже большое дело со всеми документами и резолюциями. Вот его я и взял 19 августа 1991 года.
Получив письменное разрешение главы города на строительство храма, я понимал, что это политическое решение, а надо идти дальше. Необходимо постановление горисполкома. А тут власть в Москве опять поменялась. ГКЧП арестовали. Горбачев вернулся. Неужели у меня сорвется?
Три дня подряд я ходил в горсовет. О чем говорил и договаривался? Это уже не важно.
Исполнительный комитет Ташкентского городского совета народных депутатов 23 августа 1991 года выпускает постановление, согласно которому деревообрабатывающий цех на Домбрабадском кладбище передается Ташкентской и Среднеазиатской епархии для строительства православной церкви.
Сейчас мало кто может представить, что такое 23 августа того года. Три дня назад арестовали ГКЧП. Всё. Страна рушится. Через неделю, 31 августа, Узбекистан объявит о своей независимости и выйдет из СССР. На улицах кричат: «Русские в Рязань, татары в Казань». А в это время, бросив все другие вопросы, Ташгорисполком занимается русской церковью. Вы в это поверите?
Но так было!
28 августа 1991 года в великий праздник Успения Пресвятой Богородицы я вместе со своим семилетним сыном передал в Успенском кафедральном соборе отцу Михаилу все разрешительные документы на строительство церкви.
Храм был освящен в честь святого Равноапостольного великого князя Владимира.