8 августа 1945 года в советском посольстве в Токио сжигали секретные документы, коды и шифровальные блокноты. Из центра поступило сообщение о том, что Красная армия начнет боевые действия против Японии утром следующего дня. Шифртелеграмма информировала, что в 17 часов по московскому времени Народный комиссар иностранных дел Вячеслав Молотов объявит японскому послу Наотакэ Сато о вступлении СССР в войну. Советскому послу в Токио Яков Малику было поручено одновременно, то есть в 23 часа по токийскому времени, передать текст советского заявления премьер-министру Кантаро Судзуки.
Война с Японией ‒ ее называют «Августовской бурей» ‒ во многом стала неожиданностью для советских дипломатов. Их не ставили в известность о ее подготовке и о соглашении, принятом на Крымской конференции еще 6 месяцев назад. В переписке с Москвой об этом ни слова ‒ обсуждались организационные и материально-бытовые вопросы «на перспективу» ‒ о замене сотрудников (дипломатических и технических, включая «нерадивого» повара, которым был недоволен посол), о назначении японского военно-морского атташе в Москве, запрашивались деньги на различные нужды и т.д. Особенно волновала проблема бомбоубежища. Это была хоть какая-то защита от массированных налетов американской авиации, практиковавшей ковровые бомбардировки столицы и других японских городов. Жертвами становились десятки тысяч мирных жителей. В депешах посольства эти бомбежки характеризовались, как «огненный каток».
Во время налета в ночь с 25 на 26 мая в результате попадания зажигательных бомб полностью сгорели здание консульского отдела, жилой домик и гараж. Чудом избежало разрушения главное здание посольства, находившееся в пяти метрах от консульского отдела. Тушили пожар ведрами, воду зачерпывали из колодца, вырытого на территории миссии. Централизованное водоснабжение из-за налетов работало со сбоями.
Часть работников с семьями эвакуировали. Последняя партия в 29 человек отбыла на родину 3 августа. Оставшихся женщин и детей вывезли за город и поселили в отеле «Гора», в курортном районе Хаконэ. Посольство просило Москву передать американцам – не бомбить отель и «условиться для этого об условных знаках», которые можно было бы изобразить на стенах отеля. Это было многоэтажное здание, единственное в том месте, оно бросалось в глаза. Неизвестно, как американцы отреагировали, но отель и его обитатели уцелели.
В посольстве бомбоубежище построили японские инженеры и рабочие еще в конце 1944 года. Но не слишком хорошо. Выяснилось, говорилось в донесении в Москву, что оно «не обеспечивает защиту от прямого попадания фугасных бомб даже самого небольшого калибра (100 фунтов)». В январе сооружение обвалилось. Малик просил направить в Токио специалиста для восстановления всей конструкции. К запросам прилагались схемы, чертежи. Бомбоубежище планировалось накрыть «тюфяком», или железобетонной «подушкой», чтобы сделать его сверхнадежным.
В общем, судя по переписке с центром дипломаты исходили из того, что им еще долго предстоит жить и трудиться в обстановке повышенной опасности.
Не нужно объяснять, почему подготовка к войне велась в строжайшем секрете. Удар следовало нанести внезапный, застать противника врасплох, чтобы в считанные дни разгромить его в Маньчжурии, Корее, на Сахалине и Курилах.
Весной-летом 1945 года положение для Японии сложилось критическое. Пришлось оставить Бирму, Филиппины, Гуам. Но возможности для сопротивления оставались. Предполагалось измотать американцев и англичан навязать им затяжную войну, вынудить сесть за стол переговоров и решить дело миром.
СССР мог на корню разрушить подобные планы и Токио убеждал Москву соблюдать пакт о нейтралитете, заключенный 13 апреля 1941 года. Он обязывал стороны «поддерживать мирные и дружественные отношения между собой», «взаимно уважать территориальную целостность» и не вмешиваться в конфликт, если одна из них «станет объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав».
Между тем, сами японцы не отличались последовательностью. После нападения Германии на Советский Союз они поддержали союзника и от прямого вмешательства в конфликт их удержал не пакт, а другое обстоятельство ‒ провал германского блицкрига и яростное сопротивление Красной армии.
26 июня 1941 года советский посол Константин Сметанин пришел к министру иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуоке, тому самому, который подписывал пакт. Тогда Мацуока признавался Сталину и Молотову в своих дружеских чувствах, на радостях выпил и распевал «Шумел камыш, деревья гнулись». Теперь же уклонился от прямого ответа на вопрос, будет ли Япония соблюдать пакт, и «подчеркнул, что основой внешней политики Японии является тройственный пакт, и если настоящая война и пакт о нейтралитете будут находиться в противоречии с этой основой и с тройственным пактом, то пакт о нейтралитете “не будет иметь силы”». Сметанин резюмировал, что вся беседа «проходила в сухом тоне со стороны Мацуоки (не то, что было недавно)».
Через два дня после этого Мацуока «сказал германскому послу Отту, что нет сомнений, что после некоторого времени Япония выступит против СССР». Эту информацию передал в центр советский разведчик Рихард Зорге. По оценкам посольства, Мацуока занимал «открыто прогитлеровскую позицию на первых этапах советско-германской войны».
Сведения о том, что Япония собиралась напасть на СССР поступала из самых разных источников, например, от президента Китая Чан Кайши («Япония готовится выступить в течение одного месяца против СССР в Сибири). В Токио передумали, когда стало очевидно, что германское наступление потеряло темп. Но это еще не означало окончательного отказа от нападения. Во второй половине 1942 года в Манчьжурию направился генерал Томоюки Ямасита, которого за победы в Юго-Восточной Азии прозвали «Малайским тигром» и «героем Сингапура». Ему поручили готовить Квантунскую армию к боевым действиям на Дальнем Востоке. «Однако трагедия немцев у Сталинграда, ‒ докладывало посольство, ‒ и поражение японцев у Соломоновых островов отрезвили японцев, и они отказались от сумасшедшей затеи ‒ воевать с СССР». 1943 год советские дипломаты назвали «годом окончательного крушения надежд и планов японского империализма».
Любопытный штрих. Японские официальные учреждения десятки раз запрашивали для просмотра документальный полнометражный фильм «Сталинград». 27 сентября 1943 года была устроена его демонстрация в Министерстве иностранных дел, для 200 сотрудников. Поразительно, что это произошло в годовщину подписания Тройственного пакта, сразу после завершения официальной церемонии по этому поводу. Вдумаемся: отпраздновав свое «единство» с нацистами, японцы бросились в кинозал ‒ смотреть ленту о победе Красной армии!
В новых условиях Токио спешно принялся «наводить мосты» с Москвой. В марте 1944 года подписывалось двустороннее соглашение о ликвидации японских концессий на Северном Сахалине, и японцы пытались добавить в него «политическое введение», чтобы закрепить пакт о нейтралитете. Советская сторона сочла это неприемлемым.
13 апреля 1944 года Сато пришел на пришел на прием к Молотову, чтобы передать официальные поздравления с третьей годовщиной (!) подписания пакта. Одновременно в Токио министр иностранных дел Мамору Сигемицу устроил ланч с приглашением Малика. Однако тот сразу не согласился – нужно было запросить санкцию центра. Чтобы потянуть время, использовал известный дипломатический прием – сослался на плохое самочувствие: «Г-н Посол весьма благодарен г-ну Министру за его любезное приглашение и просит передать ему, что Посол сейчас страдает острым заболеванием глаз и усиленно лечит их у врача. Поэтому, если примерно к 9 или 10 апреля Посол будет чувствовать себя лучше, то в этом случае он будет весьма рад принять приглашение и встретиться с г-ном Министром 13 апреля с.г.». Добро из Москвы было получено, Малик ланч посетил, но принципиальных корректив в отношения это не внесло.
В середине февраля 1945 года состоялась его встреча с прибывшим из Харбина генеральным консулом Японии в Харбине Фунао Миякавой, бывшим советником посольства в Москве. Он заверял Малика, что японо-германский военный союз никогда не был направлен против СССР, что пришла пора покончить с войной на Тихом океане и Советский Союз мог бы выступить в роли миротворца. При этом выражал тревогу в связи с тем, что Москва, дескать, попадает под все большее влияние США и Великобритании, и пытался выяснить – о чем же говорилось в Ялте.
Малик отвечал обтекаемо. О секретном соглашении он не знал, но, даже обладая информацией, конечно, не стал бы ею делиться. Сами японцы допускали, что лидеры Большой тройки о чем-то договорились. Догадки на этот счет делались в СМИ и официальных кругах. Но надежды на «понимание» и содействие со стороны Советского Союза сохранялись. Их внушала и дипломатическая поддержка, оказывавшаяся с советской стороны японским дипломатам и обыкновенным гражданам. Например, в марте 1944 года без проволочек выдали визу японскому послу в фашистской Италии для проезда через СССР на родину (чтобы навестить тяжело заболевшую престарелую мать).
На помощь СССР рассчитывали японские дипломаты весной 1945 года, которые «застряли» в Германии и других странах, занятых войсками антигитлеровской коалиции, а также в Турции и Болгарии (после разрыва Анкарой и Софией дипломатических отношений с Токио в январе 1945 года).
Из Берлина и прочих немецких городов вывозились целые группы японцев. В полном составе вывезли японскую торговую миссию (16 человек во главе с посланником). В Кенигсберге советские военные спасли японского вице-консула Ода и его слугу, а из Болгарии эвакуировали посла и другой дипломатический персонал. Предоставили свободный транзит на родину через территорию СССР.
В апреле 1945 года посол Сато информировал НКИД о 400 или 500 японских подданных, покинувших Францию и находившихся в районе Дрездена. Просил помочь найти и отправить на родину. Отвечая на просьбу Сато, заместитель наркома Соломон Лозовский с сарказмом замечал, что «если японцы найдутся в районе Дрездена, то мы не станем держать их у себя три года, как это делали японские власти в отношении советских граждан». «Дрезденских японцев» удалось найти и эвакуировать через СССР, а намек Лозовского Сато пришлось «проглотить» ‒ как горькую пилюлю.
В начале Великой Отечественной войны японцы долгое время удерживали экипажи советских кораблей, интернированных в Шанхае, Кантоне (Гуанчжоу) и Гонконге. Не лучшим было обращение с десятками других советских граждан и даже с дипломатами, которых старались полностью изолировать. Вопиющим случаем стала попытка в мае 1943 года обнести консульство в Хакодатэ (о. Хоккайдо) высоким забором. Когда в январе 1942 года посол Сметанин возвращался домой после завершения командировки, «ему не дали в пути даже стакана воды, а на ст. Мукден не предоставили места на очередной поезд, отходящий в Харбин, и он вынужден был в течение нескольких часов ожидать в условиях зимней стужи очередного поезда».
Потом, конечно, все изменилось. К Малику, направлявшемуся после отпуска в Токио, проявлялись «необычная предупредительность и нарочитое подчеркивание почетной любезности». В поезде не было вагона-ресторана и на станции Нагойя военные предложили угостить его обедом. Советский посол гордо отказался, но совсем увернуться от угощения все-таки не получилось. На перроне «пунктуально точно против окна моего купе выстроились три сержанта под руководством лейтенанта». В руках они держали подносы со всем необходимым для чайной церемонии. Пришлось выпить чай, но, чтобы не чувствовать себя обязанным, Малик подарил сержантам и лейтенанту сто папирос «Казбек». Он их вез из Москвы для министра Сигемицу и других официальных лиц, которым русский табак пришелся по вкусу.
В феврале-марте 1945 года Сато упорно добивался встречи с Молотовым. Однако нарком под разными предлогами не принимал главу миссии. Сато не скрывал, что хочет обсудить сохранение и пролонгацию пакта о нейтралитете. Лозовскому он говорил, что «был бы счастлив, если бы В.М.Молотов принял его до своего отъезда в Сан-Франциско» − на конференцию союзных держав, посвященную созданию ООН. Лозовский вначале отвечал уклончиво: нарком, мол, «обещал вернуться к этому вопросу, как только найдет подходящее время», а позднее вообще перестал обнадеживать посла, указывая на «занятость» Молотова.
Аудиенция все же состоялась, но только 5 апреля, и речь пошла не о «сохранении действия пакта», а о его денонсации. Посол был ошеломлен, присутствовавший при встрече Лозовский отметил: «для него явилось неожиданностью сообщение советского правительства о денонсации пакта».
Вместе с тем формально пакт оставался в силе. Следуя статье III, денонсация означала лишь отказ от его продления на очередной пятилетний срок. Подобный вывод можно было сделать и из самого текста советского заявления, указывавшего на невозможность продления пакта, а не его аннулирование: Таким образом, японцы могли рассчитывать на то, что он будет соблюдаться до апреля 1946 года, и Сато именно в этом ключе высказывал свою точку зрения: «пакт о нейтралитете будет сохранять свою силу еще в течение целого года» и являться основой «нормальных» и «дружественных» отношений между двумя странами.
Молотов и Лозовский с Сато не спорили. Иначе японцы с легкостью сложили бы «два и два», сделав вывод о том, что Советский Союз планирует вступление в войну на Тихом океане.
Токио тщетно пытался побудить советское правительство взять на себя миротворческие функции и договориться с американцами и англичанами о прекращении военных действий на условиях какого-либо компромисса. Однако в Москве не стремились идти на выручку режиму, который нес ответственность за развязывание войны, военные преступления и проводил прогерманский курс. Даже весной 1945 года тому находились примеры. Официальная японская пресса выражала глубокое сожаление в связи со смертью Адольфа Гитлера. Газета «Ниппон таймс» (советское посольство характеризовало ее как «рупор японского МИД») разразилась по этому поводу статьей «Бессмертное влияние фюрера Гитлера». Он превозносился как «величайший апостол просвещенного прогресса», «идеолог концепции нового мирового порядка» и «организатор рационального контроля в Европе, который должен был заменить старую эпоху самоубийственного эгоизма и анархии». Крах гитлеризма объявлялся результатом происков «черных сил реакции», то есть, Советского Союза и его партнеров по антигитлеровской коалиции.
В июле 1945 года получило отказ предложение Токио прислать в Москву с «миротворческой миссией» принца Фумимаро Коноэ. Тогда же Сато передал в Народный комиссариат иностранных дел послание императора, в котором объявлялось о стремлении Японии к миру. На советских руководителей оно не произвело должного впечатления, в частности, в связи с формой этого документа. Молотов заметил, что послание «никак не адресовано». Японскому послу пришлось подтвердить: да, «оно не адресовано особо кому-либо». Как видно, в Токио опасались, что официальная просьба к СССР о содействии могла быть воспринято как нечто унизительное.
18 июля центр информировал советское посольство: «высказанные в сделанном императором Японии послании соображения имеют общую форму и не содержат каких-либо конкретных предложений». И указывал, что поэтому никакого «определенного ответа» на послание дано быть не может.
Малик старательно избегал контактов с министром иностранных дел Коки Хирота, но в отдельных случаях был вынужден соглашаться на встречу. Протокол есть протокол. Впрочем, предложения, которыми Хирота пытался «соблазнить» советскую сторону, едва ли могли ее устроить. Главным из них было заключение двустороннего соглашения «о взаимном поддержании мира в Восточной Азии и ненападении». При этом СССР предлагалось довольствоваться весьма скромными уступками со стороны Японии – «нейтралитетом» марионеточного государства Маньчжоу-Го и более широкими правами в области рыбной ловли.
Впрочем, Москва могла заставить Токио пойти и на более серьезные шаги, заставив отдать Южный Сахалин и Курильские острова. Японцы могли заплатить высокую цену за мирное посредничество. Однако не в интересах Советского Союза было сохранять режим, который длительное время угрожал его национальной безопасности, и рисковать ухудшением отношений с США и Великобританией (которые и без того развивались по нисходящей). Победоносное участие в Тихоокеанской войне должно было упрочить влияние СССР на Дальнем Востоке, распространить его на Китай, Корею, а возможно и Юго-Восточную Азию.
Несмотря на реакцию Москвы, японцы до последнего сохраняли надежду на ее мирные «услуги». Незамеченным не осталось то, что Советский Союз не сразу присоединился к Потсдамской декларации США, Великобритании и Китая от 26 июля 1945 года, требовавшей от Японии безоговорочной капитуляции. На самом деле это был элементарный расчет: не раскрывать свои карты раньше времени. К декларации СССР присоединился 8 августа – это указывалось в Заявлении советского правительства об объявлении войны.
10 августа император Хирохито заявил, что правительство Японии готово принять условия Потсдамской декларации, но с оговоркой, что «упомянутая Декларация не будет содержать в себе каких-либо требований, ущемляющих прерогативы Его Величества как суверенного правителя». Молотов получил текст этого заявление от Малика, оно также было распространено в прессе. Затем пригласил к себе послов США и Великобритании (в документах НКИД эта встреча датируется 24 часами 10 августа) и сообщил о «скептическом» отношении СССР к императорскому заявлению. На вопрос британского посла Кларка Керра о позиции советского правительства, Молотов уточнил: «Советское правительство ответило японцам продолжением наступления. Это конкретный ответ Советского правительства».
Во-первых, СССР исходил из буквы и духа Потсдамской декларации, где говорилось, что «навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул и ввел в заблуждение народ Японии, заставив его идти по пути всемирных завоеваний». Во-вторых, не собирался прекращать боевые действия, не достигнув всех поставленных стратегических целей.
Через 15 минут после начала беседы послу США Авереллу Гарриману доставили телеграмму из Вашингтона, в которой фактически выражалась поддержка позиции Москвы. Американцев не устроила оговорка в заявлении императора. В телеграмме подчеркивалось: «С момента капитуляции власть Императора и Японского правительства в отношении управления государством будет подчинена Верховному командующему союзных держав, который предпримет такие шаги, какие он сочтет нужным для осуществления условий капитуляции».
Реальная капитуляция императорской Японии последовала 15 августа, а боевые действия Красная армия продолжала до 20 августа.
С началом войны посольство и все его сотрудники (примерно 40 человек, с семьями.) были интернированы. Если персоналу японского посольства в Москве (тоже интернированному) разрешалось свободно выходить в город, покупать продукты и прочие необходимые вещи, то советские дипломаты и технические сотрудники держались фактически взаперти. Японцы обещали снабжать посольство продовольствием, но в течение трех дней ничего не завозили. Продукты, которые потом поставлялись, были низкого качества и не всегда годились в пищу.
Ситуация улучшилась только после 15 августа. Молотов направил на имя Малика телеграмму: «Горячо поздравляю Вас и всю советскую колонию в Японии с нашей победой над Японией и с достижением полного мира для нашей родины и для всех народов».
23 августа Малик был назначен Молотовым советским политическим представителем в Японии, чтобы в этом качестве «встречать союзное командование». Он присутствовал при подписании Акта о капитуляции Японии 2 сентября. Однако посольства зарубежных стран, аккредитованные при прежнем правительстве, утратили правовые основания для своего существования. Кроме того, командующий союзными оккупационными войсками генерал Дуглас Макартур предпочитал общаться не с Маликом, а с генералом Кузьмой Деревянко, представителем Главного командования советских войск на Дальнем Востоке и уполномоченным от имени Советского Союза подписать Акт о капитуляции Японии.
Решение об отзыве Малика было принято 7 сентября. Он получил указание Молотова: «Ваше теперешнее положение весьма неопределенное, поэтому Вам следует немедленно выехать с семьей в Москву. В необходимых случаях объясните, что Вы выезжаете по вызову Правительства для доклада». При этом подчеркивалось, что сотрудники посольства должны оставаться в Токио и продолжать свою работу.
Официально советско-японские дипломатические отношения возобновились в 1956 году, после подписания совместной декларации, прекратившей состояние войны между двумя странами.
Читайте другие публикации в моем канале
И подписывайтесь на него. Впереди много нового и интересного
