Машка не могла вспомнить, когда она начала недолюбливать мачеху, а вот отца она возненавидела в двенадцать.
Впрочем, редко кто любит мачеху. Когда эта тетка впервые появилась в их доме в компании веснушчатой девчонки, младше Машки на два года, Маша обрадовалась, ведь гости у них бывали редко. Женщина принесла с собой домашние орешки, наполненные густой сгущенкой, и это обеспечило ей первоначальную симпатию со стороны Марии.
Маша, бойкая от природы, стала руководить маленькой гостьей, та послушно следовал ее указаниям. Так что день знакомства прошел неплохо. На следующей неделе они все вместе ходили в парк, что Машу тоже порадовало. А потом Машин папа сказал, что тетя Вера и ее Лидочка будут жить с ними. И с этого дня жизнь восьмилетней Машки резко изменилась.
Впрочем, когда-то давно жизнь Маши уже менялась, причем тоже кардинально и неожиданно. Маша смутно помнила, что когда она была совсем маленькой, они жили втроем, мама, папа и она, Маша. Очень смутно она еще помнила скандал, мама кричала, била посуду, а потом мама ушла, хлопнув дверью. Вскоре папа и Маша уехали в папин родной город, и с тех пор девочка больше не видела мамы.
Расспросов о бывшей жене Машин папа не любил и отвечал всегда односложно: мама ее любит, но приехать к ней не может. Со временем Машка перестала спрашивать, и только в глубине детской памяти жил образ светловолосой женщины с мягкими руками и длинными красными ногтями. Слабая надежда, что мама вернется и они снова будут жить вместе едва теплилась до того дня, когда Машин папа и тетя Вера расписались.
Вселившись в небольшую квартирку, тетя Вера стала наводить свои порядки и менять привычный Маше жизненный уклад. Светлую комнату с нежно голубыми обоями в белый цветочек Маше пришлось делить с веснушчатой Лидочкой. Перспектива эта Марию не порадовала, но пришлось смириться.
Тетя Вера сделала в квартире перестановку, в детскую купила кресло-кровать, в кухне повесила новые шторы. В следующие выходные полюбоваться на семейное гнездышко пришли сразу две гостьи, Машина бабушка, мама ее папы и бабушка Лидочки, мама тети Веры.
Обе бабушки на Машу смотрели косо, впрочем, к косым взглядам папиной мамы девочка привыкла. Внучку от сына старушка не любила и у себя не жаловала. Новоприобретенная родственница, бабушка веснушчатой Лидочки Машку в упор не видела. Зато зло шептала на кухне дочери:
- Это что же делается, чужого ребенка на жену вешать? Скажи мужу, что бы вернул девчонку матери!
- Мама, это его дочь! Если я хочу, чтобы мою Лидочку приняли, то и я должна Машу принять.
- Ииии, сравнила, божий дар с яичницей. Девчонка не понятно откуда, неизвестно какие гены. Наплачешься ты еще с ней, помяни моё слово… Ох как наплачешься…
Поздно вечером, после ухода гостей, когда ее папа с женой смотрели телевизор, а Лидочка спала сладким сном, Маша тихонько плакала, накрывшись с головой одеялом. Так случилось, что она слышала разговор взрослых, и в ту ночь слезы долго не давали ей уснуть.
Жизнь потекла своим чередом, в чем-то она даже стала комфортнее. Тетя Вера заплетала Маше французскую косу, такую же, как у ее Лидочки, собирая в прическу много тоненьких прядей. Девочке всегда хотелось такую косу, но до папиной женитьбы приходилось довольствоваться простым хвостиком.
В выходные женщина пекла домашнее печень или шарлотку, учила этой премудрости Машу, и не ругала ее, когда та рассыпала муку. Тетя Вера показала девочке, как набирать петли на спицах и с ее помощью Маша связала кукле шарф.
Если бы не было Лидочки и ее бабушки, жизнь Маши можно было бы назвать почти счастливой. Во всяком случае настолько, насколько может быть счастлив ребенок, живущей без мамы. Но в те дни, когда в доме появлялась бабушка Лиды, тетя Вера всегда сердилась. И хотя сердилась она не на Машу, девочка принимала ее недовольство на свой счет.
Старушка уходила, и тогда Лидочка куксилась, капризничала и дулась на Машу. Иногда, после науськиваний бабушки она затевала ссору, а потом горько плакала, повторяя, что мама ее не любит, и чужой ребенок маме дороже, чем она, Лидочка.
Когда всхлипывания девочки переходили в икоту, тетя Вера не выдерживала и начинала ее утешать. Потом Лидочку утешал и Машин папа, а сама Маша сидела в детской, еле сдерживая слезы. Вот в один из таких вечеров и зародилась Машина нелюбовь к мачехе.
В то время, когда Лидочка, вволю наплакавшаяся, спала, Маша мечтала о том, как будет хорошо, если за ней приедет мама. Ведь если бабушка Лидочки говорила, что надо отдать ее матери, значит, мама хочет ее забрать. И она бы жила вдвоем с мамой, и мама заплетала бы ей косу, учила печь шарлотку и вязать на спицах.
Отца Машка возненавидела в двенадцать, и причину этой ненависти она знала хорошо. В то воскресное утро Маша доделывала задание по английскому, когда раздался дверной звонок. Всей семьей, кроме годовалого Максимки, они должны были пойти в цирк. Ждали бабушку Маши, обещавшую посидеть с внуком.
Против Машиного ожидания бабушка в квартире не появилась. Отец девочки вышел на площадку, тщательно закрыв за собой дверь, а тетя Вера, с плотно сжатыми губами, без лишних церемоний втолкнула вышедшую в коридор падчерицу в комнату и прибавила звук радио на кухне.
Но все равно Машка услышала обрывки разговора, тем более что говорившие перешли на крик:
- Девочку ты не заберешь… Знаю, как ты ее любишь… Да, она тогда таблеток наглоталась, ребенка еле спасли… Она тебе не нужна…
- Я приезжала… Твоя мать не отдала… Она меня с первого взгляда невзлюбила…
В другой комнате заплакал проснувшийся Максим, и тетя Вера ушла к сыну. Машка вся превратилась в слух. Она не все понимала, но о чем-то догадывалась. Неожиданно к спорившим присоединилась бабушка Маши:
- Конечно не отдала… Люблю или не люблю тебя не касается, можно подумать ты ее любишь… Угробишь девчонку… А появишься еще раз – на алименты подадим… Уходи, не рви душу ребенку!
Машка поняла все. Мама, там, на лестничной площадке была ее мама, она пришла за ней, за своей дочкой. И ее не пускают бабушка и папа. Они и раньше ее не пускали, на отдавали ее, Машу.
Маша выскочила из комнаты, оттолкнула пытавшуюся ее схватить тетю Веру, проскочила мимо охнувшей от неожиданности бабушки, а потом остановилась, перехваченная сильной рукой отца. Она билась в его руках точно птичка, отец удерживал ее, извивающуюся и выворачивающуюся. Он, суровый и скупой на слова от природы, называл ее доченькой и Машенькой. Но ласковые слова не остановили ее. Девочка извернулась, и в как была, в домашнем платье и тапочках выскочила на площадку и побежал вниз.
Внизу мамы уже не было, она ушла, так и не увидев своего ребенка. Машка как сумасшедшая бегала по двору, не находя мамы, и только пьяная женщина в старом грязном пальто спешила в сторону автобусной остановки.
В тот день они не пошли в цирк. Лидочка хотела поплакать по этому поводу, но на нее цыкнули, и она предусмотрительно замолчала. Машка просидела в комнате весь день ни с кем не разговаривая и не выходя на кухню.
Тете Вера приносила ей еду на подносе, а поздно вечером, когда все легли спать, сидела на краешке Машиной кровати, гладила падчерицу по голове и плакала. Лидочка смотрела на это блестящими глазами, ревновала, но молчала, понимая, или чувствуя, что у Маши случилось настоящее недетское горе. Потом Лидочка встала со своего раскладного кресла, шлепая босыми ногами подошла к Машкиной кровати, и, боясь вызвать гнев матери своим поступком, нырнула к Машке под одеяло, обняла ее, и они уснули крепко обнявшись.
С того дня Мария почти не разговаривала с отцом. Она, неожиданно для других и для себя самой подружилась с Лидочкой, терпела, по-прежнему недолюбливая, мачеху, с радостью играла с Максимкой, неохотно разговаривала с бабушками, но упорно игнорировала отца.
Тетя Вера пыталась ей что-то говорить о том, что отец ее любит, что не каждый мужчина после развода будет воспитывать ребенка, и любой бы другой… Тут Машка перебила мачеху:
- Что любой бы другой? Отдал ребенка матери, как твой муж? Так я бы не возражала. Только бы сказала «спасибо».
Даже мать тети Веры, вредная бабушка Лидочки встала на защиту зятя:
- Зря ты так, Машенька. Ты еще ребенок, и многого не понимаешь. А когда поймешь, будет уже поздно.
- Зато Вы все понимаете, - огрызнулась Машка.
После восьмого класса Маша поступила в экономический техникум и уехала в другой город. Поступила не потому, что очень хотела быть бухгалтером, просто хотелось уйти их семьи. А еще Маша знала, что когда-то давно в этом городе жили они все вместе, пока отец не увез ее от мамы, и вполне возможно мама ее по-прежнему живет здесь.
Набравшись храбрости, пошла Маша в милицию, может там помогут, нет, просто должны помочь. Но в милиции ее отругали, ходят тут всякие, от дел отвлекают, раскрываемость повысить не дают. Правда потом высокий пожилой милиционер, чем-то напоминавший изрядно постаревшего дядю Степу пообещал дать адрес матери. Приходи, говорит, завтра, так и быть, помогу.
На следующий день страж закона встретил Машу нерадостно. Покачав головой он вытащил из кармана изрядно помятую бумажку, и, протягивая Маше, сказал:
- Держи, дочка. Только много от матери не жди, нормальная баба ребенка сама должна искать, а не наоборот.
В субботу Машка поехала в гости к маме. Она торопливо шла по улице, твердя выученный наизусть адрес. В одной руке у нее астры, в другой торт. Частный сектор, небольшие дома, выкрашенные разными красками заборы, поздние яблоки и гроздья рябины радуют глаз, местные жители копошатся на приусадебных участках.
Маша подходит к покосившемуся забору из редкого штакетника, видно, что живущие за ним не боятся воров. На участке бурьян по пояс, домишко, подпорченный дождями и ветрами, выглядит жалко. Девушка стучит в калитку, но никто не спешит ей навстречу.
- Ты проходи, калитку они сроду не запирают, стучи сразу в дверь. И погромче, эти спать привыкли до обеда, - советует Маше проходившая мимо старушка.
Машка стучит, почти ломится в дом, и ей наконец открывают. Нетрезвая женщина с испитым лицом смотрит на Машу мутными глазами, пытается держаться прямо и цепляется за дверной косяк. Девушка называет имя своей матери, спрашивает, как ее можно увидеть, и тут хозяйка хибары начинает плакать, пытается обнять Машу приговаривая:
- Танюшка, дочушка, как хорошо, что ты пришла. Я ведь тебя и Мишку с Ниночкой в детдом не хотела отдавать, вас по навету злых людей забрали. Я все приехать к вам хотела, да болела сильно.
- Я не Таня, я Маша, Мария… - почти лепечет Машка, протягивая торт и цветы.
- Маша, Машенька? – удивляется женщина, - какая большая выросла. Забрали тебя злые люди, всю душу мне вывернули. Ты торт купила? Охх, лучше бы водочки… У тебя деньги есть?
Маша едет домой, если общежитие можно считать домом. Девушка с ужасом и раскаянием вспоминает то давнее октябрьское утро, когда она металась по двору в домашнем платьице и тапочках, а в сторону остановки пошатываясь шла женщина в старом грязном пальто.
В воскресенье Мария на первом автобусе спешит к бабушке. Потом они вместе плачут, и бабушка рассказывает Маше, как много лет назад встретились ее родители, как боролся Машин отец за свою жену, за семью, за Машкино безусловное право на счастливое детство.
- Он очень любил твою маму, и тебя, Машенька. Любил и любит. И мама тебя тоже любила, только водку она любила больше… Он терпел, прощал ее, даже тогда, когда ты из-за нее таблетками отравилась. Она после этого почти год не пила. А потом сорвалась, и ушла из дома… Ты не сердись на него. И на меня не сердись, и прости меня, если можешь…
Вскоре Маша бросила техникум, вернулась домой и на следующий год поступила в педучилище. А потом встретила хорошего человека, вышла замуж, родила сына и дочку. Она всю жизнь дружила с Лидочкой и Максимом, они все часто навещали отца и тетю Веру.
Марии было сорок пять, когда не стало ее папы, он пережил тетю Веру всего на полгода. Разбирая документы, Маша и Лида нашли свидетельство об удочерении. Вот тогда Мария узнала, что при рождении у нее было другое отчество и другая фамилия.
Эта неожиданная находка выбила Машу из колеи. В тот вечер она долго и безутешно плакала. Ей так много хотелось сказать отцу, но было уже слишком поздно.
Лидия утешала сводную сестру, а потом они уснули на одном диване, крепко обнявшись, как когда-то в далеком детстве.