52
Домой ехали молча. Сил говорить не было. Думали о том, как рассказать свалившиеся на них новости жене и матери. Да и как жить дальше, зная, что двоих из их семьи уже не вернёшь? Павел вспоминал, как растил сыновей, как учил, как воспитывал.
«Зачем ты со мной так, Господи? - думал мужчина, - зачем ты забрал к себе моих сыновей? Вместе с ними к тебе ушли частички меня. Как мне теперь дальше жить? Как верить и надеяться? И на что?»
Ответов не было, а вот пустота в душе только росла. С каждой минутой она становилась больше и к моменту возвращения домой заняла собой всё, до чего могла дотянуться. Даже родной двор показался Павлу пустым, разорённым, совсем не таким, каким он был при его деде и отце.
Остов недостроенного дома, чернеющий в дальней части участка, только добавлял горечи. Они с Иваном много чего в нём уже разобрали. И от этого остатки выглядели ещё более жалкими. Он взглянул на последнего оставшегося в живых сына. Ваня смотрел в землю, казалось за всю дорогу он ни разу не поднял глаза в небо. Что ему было там искать? Кого и о чём просить? Боль потери застилала всё вокруг.
Если с гибелью Миши они смирились, так как давно не видели его, то Макару он совсем
недавно пожимал руку и хлопал по плечу. А ещё Ивана не покидало чувство вины, ему казалось, что брат наказан за то, что помог ему, вытащил из ада, а сам попал в него.
До белизны сжимая кулаки и больно прикусывая губы, молодой мужчина пытался физической болью перекрыть боль душевную, которая была огромна.
Павел тем временем думал о том, что род его скоро совсем прервётся. У Вани нет детей, а остальных сыновей не осталось. Впервые за многие годы он разозлился на Аню за то, что она так и не можешь родить ребёнка.
«Внуки были бы нам утешением, - думал он, - надо же было взять в семью такую бабу, которая единожды потеряв ребёнка, больше понести не может».
В деревне часто случались происшествия с детьми. Ещё они болели, и в одной семье из десяти рождённых часто выживало не более трёх. У них с Александрой тоже были потери, и у его родителей. А здесь вообще ни одного ребёнка.
Не сговариваясь с отцом, Ваня тоже подумал об этом. Он считал, что когда вокруг смерть и разруха, детские голоса в доме придают сил и возрождают желание жить дальше. Ведь тогда есть ради кого жить. Делать это только для себя, работая с утра до вечера за буханку хлеба, не имело для мужчин никакого смысла.
Но они оба гнали от себя эти мысли, понимая, что это просто бегство от боли. Искать смысл своего существования надо внутри себя, ничто снаружи не может заметить его. Так и добрались до дома. Когда они вошли, женщины ждали их, сидя за столом. Ане было достаточно одного взгляда, чтобы понять, с какими новостями вернулись родные, она вскрикнула и покачнулась. Александра тоже заметила тяжёлый взгляд мужа и сына, но в отличие от невестки, она не видела того, что Анна прочитала в голове Ивана: картины того, о чём ему удалось узнать.
Саша вопросительно смотрела на вошедшх. Каждый боялся произнести то, что надо было сказать.
- Потеряли мы обоих сыновей, - наконец произнёс Павел. Увидев, как побледнела жена, он подошёл к ней и крепко обнял. К Ване Анна подбежала сама, прижалась к нему и задрожала.
Несмотря на недавние размышления о несостоятельности жены, Иван обнял её, позабыв о своих претензиях. Это всё равно была его любимая жена, с которой он хотел прожить всю свою жизнь и которая ни раз доказала ему свою преданность и любовь. Потом оба повернулись к матери. Александра безудержно рыдала.
Следующие дни прошли в тишине. Домашние почти не говорили между собой. Аня попросила мужа рассказать ей, что произошло с Макаром и он пересказал ей то, что услышал в городе.
- Как уезжал твой брат, я видела над ним тёмную дымку, - сказала она, - такая бывает, когда человек обречён. Никто из тех, у кого я видела подобный знак, не оставался в живых. И причиной для Макара была вспышка гнева - безудержного и беспощадного. Я пыталась предупредить его, но это не помогло. Ничего бы не помогло... - молодая женщина помолчала. - Знаешь, Ваня, я не понимаю, зачем мой дар, если я не могу помочь людям. Зачем мои способности, если я не могу помочь себе и родить ребёнка.
Иван напрягся. Он избегал этой темы в разговорах с женой. Обвинять её не хотелось, а поддержать уже не получалось.
- Я же вижу, как вы все ждёте этого, - продолжала Аня, - как стараетесь меня не обидеть лишним взглядом или вопросом. Я ведь всё понимаю, и сама вся извелась. Не знаю, чем провинилась я и как отмолить грех, но я так и не могу понести.
Она закусила губу и опустила голову. Ваня впервые не обнял её во время такого разговора.
- Если хочешь, я могу уехать в город, - сказала она, поднимая глаза. - Я слышала, что теперь есть развод. Батюшка наш этого не одобрит, но ради тебя я готова взять на себя грех оставления мужа и уйти. А ты сможешь привести в дом другую жену. За тебя многие пойдут, про меня и не вспомнят.
- Аня, ты что! - замотал головой Иван, - мне никто, кроме тебя не нужен, да и родители никогда не одобрят нашего расставания. Сказано же было при венчании: «Оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое как одна плоть».
Ваня подошёл в жене, взял её лицо в свои ладони, взглянул в полные слёз глаза и продолжал:
- если не дано нам детей, значит так тому и быть. Аня вздохнула и прижалась к мужу. Больше этой темы в семье не поднимали - работали, учились жить при новой власти, поминали ушедших, и надеялись на лучшее.
Так прошло несколько лет. Лебедевы жили замкнуто, почти не общались с соседями, участия в деревенской жизни не принимали, трудились на своём наделе и сидели тихо. Желая, чтобы окружающие забыли о том, что Ваня уходил воевать за Белых, а два других сына сгинули в лагерях. Соседи, как-то прознавшие об этом, сначала шушукались, а потом перестали. У каждой семьи были свои тайны, и многие успели побывать на фронте за обе враждующие стороны, и осуждать других было не с руки.
Когда в двадцать четвёртом году Петроград переименовали в Ленинград, это известие вызвало всплеск обсуждений в народе. Многие были возмущены, другие, наоборот, приветствовали это решение. Лебедевы восприняли эту новость, как окончательное прощание с прошлым, которое никогда не вернётся.