Вот и прошел Ильин день! Сенокос окончен, пора готовится к жатве. По пыльному тракту бежала старая кляча, тянувшая за собой телегу. Колёса немилосердно скрипели, ступицы, обильно политые дёгтем, набрались песку и издавали жалобную песнь. На телеге, боком, свесив ноги сидел старичок. Лет ему было, на глаз, около пятидесяти. Тёмная борода лопатой подёрнулась сединой. Гречневик сдвинут на затылок, а из-под него вырвался седой вихрь. Рубаха, портки, онучи и лапти, вот и весь костюм. На всем этом сером запыленном фоне резко выделялись глаза. Темно – карие, глубоко посаженные, и слегка прищуренные. То ли летнее солнце слепило, то ли мысли в этой деревенской голове бродили совсем некрестьянские. Вожжи были брошены на солому, застилавшую доски телеги. Лошадка шла мелким шагом знакомой дорогой. Егору Ивановичу не было никакого интересу смотреть на её облезший хвост, и он смотрел в сторону, туда, где за скошенными лугами виднелись верхушки деревьев. Егор никогда не был за теми лесами, но и не стремился. После реформ царя – освободителя он стал вольным. Надел земли, доставшийся при отмене крепостничества его кормил, поил и одевал. Повезло! Дети свили свои гнёзда, баба померла от горячки, когда рожала последнего. Бобыль…
- А, ну, шагай веселей, Маруся! – заговорил Егор с лошадью. Кобыла, услышав голос хозяина отвела уши назад, но шагу не прибавила. Егор посмотрел на её уши, и увидел между ними молодого парня. Паренёк шёл по обочине, вид у него был не крестьянский. Сапоги на ногах, сюртук, рубаха с косым воротом вышитая на груди и картуз на голове. За плечами странник нёс сундучок, кожаными ремнями державшийся на плечах. В руке струганная палка с загнутым концом как посох. Когда телега с Егором поравнялась с прохожим тот остановился и приподнял картуз. Егор коснулся шапки, но снимать не стал.
- Здоровья вам, хозяин! – поприветствовал парень Егора.
- Здравствуйте! Тпру у, Маруся, отдохни! – Егор прикоснулся к вожжам, и лошадь остановилась.
- Простите, что интересуюсь, а куда путь держите? Не в город ли?
- Как раз угадал! В город.
- Возьмите попутчика…
- Можно и взять, если хорошо попросишь…
- Ничего, хозяин, кроме «пожалуйста, Христа ради!», у меня нет…
- А, да ладно, на нет и суда нет, полезай!
Прохожий с усилием снял сундук с плеч, положил в телегу, и сам, встав на спицу, залез. Опершись на сундук парень вытянул ноги, закрыл картузом глаза. Приготовился отдыхать. Егору было скучно, и он справедливо решил развлечь себя разговором.
- Куда, попутчик направляешься?
Прохожий снял картуз, посмотрел на Егора.
- Не представился я. Сеня, меня зовут. Странствующий сапожник.
- Мастеровой? Мещанин?
- Не знаю, хозяин. Обучал меня ремеслу мамкин брат. Подрос я, он и отправил меня в люди. Сам, мол, дальше свою судьбу определяй. Иду, дорог много, городов много, а встать негде. Ни кола, ни двора. Постою на площади, ремонт башмакам чужим дам. Да сколько их? Пять, десять… Вот и кончилась работа. Делаю я ремонт на совесть, лучше новых ходят!
- Лапти плетёшь?
- Нет, из чужого товару хотел было шить сапоги. Дело прибыльное. Но господа у своих заказывают, на базаре брезгуют, а вдруг с товаром сбегу? Опять на счет оплаты. Мне бы вперёд, а то начнет барин придираться, тут не так, там морщит, а чуть что городовым и острогом стращают. Лучше ремонт. Вот осяду, будет мастерская каменная, стану шить господам.
- Свои, яловые, сам смастерил?
- Сам.
- Дорого встали?
- Товару на полтора рубля. Работа – даром.
- Хороши! Жаль ты мне потом не попался, я в город еду узнать цену на сено. В этом году сена полно! Вот я и думаю, сдать казённому закупщику, или купцу? Закупщику проще, сами приедут забрать, да бумажку дадут, а мне неохота ту бумажку, мне серебром охота. А купец хитрая бестия, будет цену ломать. Вот и думаю всю дорогу. Что скажешь, Сеня?
- Раздели поровну! Возьми часть государевой бумажкой, часть купеческим серебром!
- А, ты Сеня, не промах! Голова при тебе! Эй, Маруся, заснула! – радостно закричал на лошадь Егор. Тпрруу, родимая! Засиделся я, пойду, разомнусь. – сообщил Егор и спрыгнул с телеги. Сеня потянулся, поджал под себя ноги, и поднявшись полез из телеги в другую сторону. Так попутчики разбрелись по разным сторонам дороги поправить свою нужду.
Егор, подвязав поясок портков, стал осматриваться. Земля как земля, кусты, деревья, поля. Белыми пятнами плывут лёгкие облака. Хорошо, да и только! Надо возвращаться к дороге. Вскарабкавшись по косогору Сеня ухватился одной рукой за верстовой столб, чтоб не поскользнуться. Видит в траве подкова лежит. Почему не взять? Потянулась рука, а рядом с подковой мешочек, маленький, бархатный. Поднял Сеня и мешочек и подкову. Узелок сразу за ворот рубахи кинул, а подкову несёт.
- Что там у тебя? – спрашивает Егор уже сидя в телеге.
- Подкову нашел, говорят, на счастье.
- Врут. Я этих подков уже насобирал много. Потом кузнецу снёс. Думал мне простит пару копеек. А он смеётся. Говорит: брось, не годятся. А я думаю – обманул. Потом взял, да перековал. Эх Сеня, все врут, окромя Господа Бога! Вот будем мимо часовни проезжать надо бы помолиться. Я всегда в этой церкви молюсь. И знаешь, Бог не оставил меня ни разу, разве что с Дарьюшкой, женушкой моей так вышло, но роптать грех, прости меня Господи… Всё за грехи наши нам испытания посылаешь!
- Ты грамоте учен?
- Учен, у нашего помещика доброе было сердце, не обижал. Деток крепостных по воскресеньям, после службы собирал, ситным баловал, но азбуке учил. Сначала урок задаст, потом спросит, если кто не сдаст, пожурит, заставит повторить, однако от стола не гнал и не порол. Многие крепостные так и остались при нём после шестьдесят первого. Если бы не мой надел, хороший, сытный, тоже бы остался. Золотой был барин!
- А, я всегда был вольным. Куда хочу туда иду…
Телега медленно катила по тракту. От одного верстового столба до другого. Только давит на душу Сеньке мешочек. Улучил он момент, когда Егор не смотрит, и достал узелок. Мягкий бархат было приятно держать в руке. Завязан узелок тесьмой, с вплетёнными серебряными нитями. На одном боку герб. Сверху герба смешной медведь с розочкой в лапах. «Вот чудные люди, где они только видели медведя с цветком?» подумал сапожник. Медведь вроде как сидел в царской короне, одетой на пугало без лица. Ниже четыре картинки: пчелки, воронье крыло на золотой вышивке, сабля в золотом венке, на серебряной вышивке и аист с гнездом в лапах. «Дорогой я узелок нашел! Посмотрим, что внутри…» Развязал тесёмку Сенька. Запустил в узелок пальцы. Холодное в мешочке, а руку обожгло! «Деньги! Вот те раз, что же делать теперь? А что если скажут: вор Сенька? Кандалы, Сибирь! Нет, таиться надобно!»
- Ты чего притих? Задремал? – повернулся к сапожнику Егор Иванович. Сенька торопливо лег на бок, подложив под щёку кулак с мешочком.
- Да, хозяин, пригрело.
- А, подкова твоя где?
- Бросил. Говоришь ведь без надобности?
- Так, то мне, а тебе может повезти?
- Так уже повезло! – произнёс Сенька и запнулся. «Чуть не каркнул на свою голову!» подумал он про себя.
- Где повезло? Когда?
- Вот везёшь ты меня, значит повезло!
- А, ну да , ну, да … Вот и часовенка. Тпрууу, старая! Идём, по Христианскому обычаю, приложился к образу…
- Идём, дядя.
Вошли путники в часовню. После яркого, солнечного дня в полумраке Храма было темно. Возле икон мерцали тонкие, на четверть копейки свечи. Егор пошарил в кармане, достал полкопейки, подошел к столику, взял клочок церковной бумаги, карандаш и стал писать. Отдал Божьей старушке записку и денежку. Та дала ему две свечи. Егор зажёг свечи от одной горящей и поставил свои в песок рядом. Стал Егор Иванович молиться, в пояс кланяться. Сначала держал гречневик в левой руке, а потом бросил на глиняный пол, и встал рядом на колени. Перекрестится и лбом до земли склоняется. Сенька тоже картуз снял. Стоит на паперти, войти не решается. Потом, робко, несмело вошел. Посмотрел, как Егор Иванович крестится и перекрестился один раз. Оглянулся. Такой свет с тракта в часовню идёт, яркий, манящий. Двери Храма его обрубают тёмной рамой по краям, а он рвётся, раздвигает эти оковы, и бежит лучами к самому алтарю. Развернулся Сенька и вышел. Ходит, камешки пинает. Вскоре и Егор появился.- Долго ты… - обратился к Егору сапожник.
- Долга молитва, коротка смерть! – наставнически произнёс Егор.
- Это как понять?
- Если человек Господа не молит о прощении, да так, чтобы душа сама просила. Не на словах! Словами можно на праздники песни орать, а тут душой надо. Так, чтобы плакала она, зная, что грешная. Вот от такой молитвы Бог простит, и быстро, без мук приберёт. Будешь без толку молиться замучает тебя привратник Пётр. Вечно может быть будешь жить, только в гиене огненной!
- Откуда знаешь? - робко, с испугом, спрашивает Сенька.
- Батюшка наш, в храме так учил, перед каждой исповедью!
- А, скажи, ты про Христа – Спасителя знаешь?
- Знаю. Только проповедовать – грех. Чтобы проповедовать надо благословение получить. Ты читать на славянском можешь?
- Буквы знаю, могу по слогам…
- Тпрууу, постой Маруся. – лошадь остановилась. Егор Иванович подвинулся, разгрёб солому, и достал книгу.
- Дам прочесть, только пока едем! По наследству перешла, от деда, к отцу, от отца ко мне. Елизаветинская. Везде со мной! – и Егор Иванович передал Сеньке книгу.
- Би – Бли – А. Си – речь кни – ги Свя – щен – ого Ветх – аго и Но – ва –го За – ве – та. – с трудом прочитал сапожник.
- То-то, смотри не слюнявь пальцы!
- Не бойся, понимаю, Святая книга.
- Читай пока, уже скоро будет город.
Наступила тишина. Егору Ивановичу казалось, что это не Сенька читает, а он сам. Строчки так и плыли перед глазами. Стих за стихом. Всё в памяти отпечаталось как на бумаге. От этого стало легко, было чувство Веры, продолжения Молитвы. Егор улыбался. В его карих глазах появились слезинки, быстро просохшие на палящем солнце. Прошло немного времени, и Егор опять осадил лошадь. Сенька оторвался от книги.
- Приехали! Постоялый двор, мне сюда. Надо Маруську накормить, напоить, о себе не забыть. А ты пойдешь дальше?
- Нет, я тоже остановлюсь…
- Так чем же ты платить будешь?
Спохватился сапожник. «Что я за дурень? Чуть второй раз ворону не поймал!»
- Может у трактирщика сапоги прохудились? Спрошу. Обменяю работу на постой…
- Ну, коли так, давай Библию, и прощай! Помогай тебе Бог!
Егор занялся лошадью. Из другого угла телеги достал большой узел, сделанный из вышитой скатерти. Развязал, положил туда книгу. Подошедшему человеку дал денежку медную, хотя написано на ней было «рубль серебром». Человек поклонился Егору Ивановичу и пошел распоряжаться насчет постельного и воды для лошади. Егор вытащил торбу с овсом и нацепил на морду Маруське.
- Поешь, милая, и я пойду.
После трапезы Егор Иванович пришел в людскую, где уже было несколько крестьян.
- Здравствуйте, люди Православные! Скажите проезжему, где его уголок?
- Держись Иваныч меня!
- Ой, Антон Михайлович! И вы здесь! Рад, как рад!
- Ложись рядом. Потолкуем тихонько, что бы братцы не осерчали.
- Да, мы тихо. Как всегда, так на чем мы остановились по весне?
- На озимых.
- Да ну их. Давай о душе? Мне после похорон Дарьи, очень беспокойно на душе. Поговорим, а?
- Поговорим, сосед…
И началась неспешная беседа. Говорили долго, человек уж погасил масло в лампах, а они всё говорили и говорили
Егор, зайдя в трактир, сбросил с плеч сундук. Расправил плечи, и обвел всех холодным испытывающим взглядом. Подошел мальчик лет четырнадцати в фартуке.
- Чего изволите?
- Поесть и выпить.
- Присядьте к столу. – произнёс мальчик и указал рукой на маленький столик в углу.
Через некоторое время на столе стояла каша с куском говядины, кувшин кваса, два ломтя серого хлеба. Стеклянный стаканчик водки. Сенька, как был, в картузе, взял двумя пальцами стаканчик и опрокинул в рот, слегка запрокинув голову. Водка, теплая, с резким запахом, обожгла всё нутро. В голове зашумело, закружилось. На лбу выступили капельки пота. Сенька стал жадно хватать из миски кашу. Каша была сухая и застревала в горле. Сапожник проталкивал её квасом.
- Эй, братец, а подай как огурчик солёный, и стаканчик беленькой! – громко, так что бы все слышали прокричал Сенька. Разночинный народ, обедавший в трактире, обратил на сапожника внимание. Мальчик принёс блюдце с огурцом и графин. Налив из графина водки в пустой стакан, мальчик сказал:
- Трактирщик денег спрашивает!
- Сколько?
- Четвертак за кашу, пятак за водку.
- Погоди! – произнёс Сенька, и залпом опрокинул второй стаканчик. Поморщившись он полез за пазуху. Достал мешочек, развязал, опустил руку и вытащил несколько кругляков. В пальцах были монеты по десять рублей серебром. Две монеты на двадцать рублей! Сенька в год имел расходу в десять! Богатство, натурально богатство привалило! Сапожник смотрел на мальчика круглыми глазами. Открыв рот.
- Держи, одну… - шепотом произнёс сапожник.
- Вели трактирщику номер сделать, с мягкой периной, с кувшинчиком для умывания. И пусть на утро похлёбки сварит, и квасу, и ещё стаканчик налей!
- Слушаю с, барин, — проговорил мальчик и налил третий стаканчик.
После третьего стаканчика Сенька стал плохо соображать. Кашу он отодвинул, и таскал из миски только мясо. Водку запивал квасом, и закусывал огурцом.
«Ну что, Егор Иванович? Отвернулась от меня удача? А это видел?» и пьяный Сенька скрутил из пальцев фигу, и стал этаким образом тыкать во всех присутствующих. Потом он стал кричать, про вред от книг, про то, что в церкви темно, а бродить по свету хорошо, что вокруг одни свиньи, не знающие какой он мастер, а если бы знали, на руках бы носили. Потом приказал подать всем выпить, расплакался и упал лицом в недоеденную кашу. Вышел трактирщик и подняв под плечи потащил Сеньку в номер.
Сенька лежал на перине в сапогах, не умытый. Подушка была сырой, текло изо рта. Хотелось пить. Севши, сапожник взял с тумбочки кувшин с водой и напился. За окном взошла огромная кровавая луна. «Не прокутил ли я всех денег», пришла первая мысль в голову. Сенька, сквозь рубаху пощупал живот. Мешочек на месте. Достал и развязал тесьму. Перевернул мешок. Меди не было. На ладони словно отразилась луна. Таким же красным светом светилась золотая монета. Сенька вскочил, и шатаясь, подошел к окну. Потер монету о рукав сюртука. Плюнул на неё, и ещё потер. «Чи – ста- го зо – ло – та семь, зо – лот – ни – ков три, двадцать пять рублей, золотом! С.П.Б один восемь семь шесть! Ну Егор Иванович! Это тебе не твои подковы, это моя! Молись сколь тебе надо! Вот оно! В руках! Золото!» и Сенька пустился в пляс. Но водка еще не вышла, и он, качнулся и рухнул на постель. Глаза закрылись. Снится сапожнику сон: опять возле той версты, где деньги нашел. Лезет, карабкается на склон, хочет выйти на тракт, там его Егор ждет. Падает, больно коленям, руки в крови. Опять встает, ударяется лицом о землю. Из носа кровь. Надо идти, надо выйти на дорогу! Там Егор Иванович, там, на широкой простой дороге – спасение. Тут видит часовню. Из часовни вроде Егор Иванович выходит. Нет, не он. Старуха, вся в черном, на лице вуаль, в правой руке коса!
- Где мой золотой? Ты взял? Отдавай! Тебе он уже не нужен! Ты покойник! Отдай моё золото! Отдай, выкупи за золото свою душу! Отдай, говорю!
- На, забери, только оставь в живых! – бросил монету Сенька в старуху. Монета попала ей прямо в грудь. Запылала старуха огнём и сгинула.
Возвращался Егор Иванович той же дорогою. «Хороший был у меня попутчик, мастеровой, смекалистый. Как ловко придумал. Говорит разделить на две части.» Вот и часовня. Помолился Егор Иванович по обычаю, и дальше поехал. «И Антон, друг мой, сосед, молодец, как успокоить умеет! Ты, говорит не печалься, скорбь от Веры отвлекает, уводит, ты, говорит, возрадуйся, Дарья твоя блаженствует, ждет тебя, воссоединитесь и будете вечно счастливы! Только, говорит, не спеши, у Бога для тебя есть забота, сделаешь, можешь помирать! Вот голова! Дай Бог ему здоровья и здраво мыслить!» Вдруг видит, возле верстового столба лежит мертвец! Соскочил с телеги Егор прямо на ходу, подбежал. Ай, Сенька! Не узнать! Битый, перебитый. Побежал Егор опять к телеге. Потянул вожжи, развернул, подъехал к сапожнику. Напряг все силы, а поднял. Положил в телегу бездыханное тело. Сбежал с кручи. Вот и ящик. Притащил, положил рядом с сапожником. Достал из узла воду, и Библию. Библию на грудь, воду на голову. Покатилась вода по ране на голове, стекает струйкой со лба к губам. Затекла капля в трещинку на губе, зачмокал Сенька. Живой! Стал Егор Иванович поить его. Пьет, ну и человек! Век жить будет!
- Ты ли это, дядя Егор?
- Я, Сеня, я!
- Спас меня? Егор Иванович?
- Да, наверно… От кого, сынок?
- От старухи, с косой…
- Видать спас, но я не один, я с Богом. Это он меня вовремя привёл!
- С Богом… Прости меня, дядя Егор…
- Обязательно, а как иначе, за все, прощаю!
- Обманул я тебя…
- Вижу, были видать у тебя деньги, скрыл. А написано «Нельзя скрывать, что тебе даровано!», оправишься – почитаешь.
- Ты меня не выдашь?
- Нет, не возьму на себя грех… Отвезу тебя к себе, живи. Будет у тебя дом. У нас тоже сапоги имеются, конечно не такие, как у тебя, но с подмётками, на гвоздях. Починишь?
- Обязательно, и без денег.
- Ну, это как сложится, кому за деньги, а кому и так…
Вот, так, с разговорами, и доехали до села. Поселился Сенька у Егора Ивановича. Жили они долго, но видно не было больше дел у Бога для Егора, вот и позвал к себе, быстро, во сне. Что снилось Егору в последний раз нам не ведомо.