Купля-продажа скотины в наших краях обычное дело.
Чтобы обновить породу, решили мы с женой обменять годовалого бычка Мишку на корову, с доплатой, естественно. Деревня у нас большая, надеемся, обивать пороги долго не придется. Односельчане добрые, разнонациональные. Отсюда, в одном дворе разводят лошадей, в другом — свиней, в третьем — коз, овец.
Не успели как следует распространить весть о своем желании, как дед Иван, тот, что живет через три улицы, согласился обменять свою корову семи отелов на нашего бычка. Понятно почему: мясо старого животного с трудом переваривается желудком. А еще у деда Ивана рука не подымается зарезать ее, так как она долгие годы кормила их молоком и маслом.
Сперва со своей супругой Матреной Тимофеевной осмотрели они нашего питомца. Досконально: до кончиков ногтей, вернее копыт. Дед Иван измерил толщину шеи животного, воткнул пальцы в спину, чтобы проверить жирность: зажимал ладонью то одну, то другую часть тела. Затем, прокашлявшись, обратился к супруге:
— Ну, старуха, что скажешь? Сразу видать — хоро-ош бычок. Поменяем?
Матрена Тимофеевна всегда прислушивалась к мнению мужа:
— Хозяева хорошо кормили. Это я сразу приметила. Я согласна.
Потом мы все вместе зашли в дом. Я и жена моя угостили гостей по-своему: душистым чаем да с башкирским бишбармаком. Похвалили Мишку, пожелали, чтобы он стал для них вкусной едой, чтоб аж слюнки потекли. По мусульманскому обычаю прочитали молитву на благополучие и пригладили обеими руками лицо.
Дедуля Иван с супругой, хотя и не знали по-нашенски, повторили те же движения, пригладили руками свои лица и поблагодарили нас за гостеприимство. После чаепития опять вышли в сарай. По обычаю я положил на спину бычку белое полотенце, привязал на рога веревку и, передав ее в руки новому хозяину, пожелал всего доброго, что есть на свете, проводил до ворот.
На другой день вместе с женой и восьмилетним сыном Аюханом пошли мы к деду Ивану за коровой. Хозяева сперва повели нас в сарай. Увидев огромную корову красно-белой масти, мы обомлели. Откормленная, важная буренка неторопливо пережевывала сено. Особо интересовавшая нас часть тела — алое вымя с четырьмя сосками напоминала гроздья рябины. По душе пришлось животное и жене, и мне. Если даже хозяева повысят сумму, не откажемся. Но, слава Аллаху, взяли то, что было заранее оговорено. Потом пригласили в дом, усадили за стол, угостили чаем.
— Не молоко будете доить, а сметану, — обрадовала Матрена Тимофеевна. — Если мне не верите, спросите у Святой Девы Марии, — кивком головы указала на икону, украшавшую угол избы, и несколько раз усердно перекрестилась.
— С моей легкой руки пусть коровушка принесет вам только добро! — сказал дед Иван и перекрестил меня, жену и сынка нашего.
Когда вышли во двор, дед Иван перекрестил нас уже вместе с коровой — будущим членом нашего домашнего хозяйства:
— Субботка, эти люди хорошие. Слушайся их, молока не жалей!
Потом опять обратился к нам:
— У нашего народа тоже существует свой обычай. Прежде чем возьметесь за веревку, перекреститься надобно. Тогда корова вдвойне даст вам молока. Не обессудьте!
Мы с женой пока размышляли, на помощь пришел сынок наш. Он взялся за узду и усердно начал креститься.
По пути домой сын спрашивает:
— Пап, а какую религию мы исповедуем?
— Только что перекрестились, значит, христианскую, — отвечаю, улыбаясь.
— Не шути, — говорит. — Мы не христиане. Потому как дед Иван носит крест на груди, а мы — нет. Мы иудеи, да?
— Откуда услышал это слово?
— От тебя. Как только с мамой начинаешь ссориться, всегда кричишь «иуда».
— Нет, — возражаю. — Мы — мусульмане.
— В самом деле, — вмешивается жена, — как-то не по-нашему доить крещеную корову. Немедленно надо перевести ее в нашу религию. Пригласи бывшего парткома Гайнави, который ходит нынче в муллах. Пусть прочтет молитву, а заодно и кличку сменит.
С женой поспорить, что зимой в огороде картошку сажать. Пришлось раскошеливаться выпили с муллой на троих бутылку, и русская Субботка навеки превратилась в мусульманку Санию.
В наше бренной жизни человеку всегда чего-нибудь да не хватает. Не успели обзавестись коровой, позарез понадобилась машина, потому что жена начала продавать на рынке то молоко лишнее, то масло. А я собираю грибы, ягоды и стараюсь превращать их в деньги. И вскоре на накопленную сумму купили легковушку — «ВИЧ» называется.
— Еще при Сталине сделана, — сообщил дед-чувашин лет восьмидесяти с козлиной бородой, передавая ключ. — Пятьдесят лет на ней ездил, пятьдесят раз лоб о лоб ударялся, пятьдесят машин искалечил, а у моей и вмятин не видать. Только вот кусочек названия отломился. Раньше был «Москвич».
— Пятьдесят раз ударилась, но почему до сих пор не сломалась? — удивляюсь я.
— Секрет на заднем стекле, — указал старик жестом. Я обернулся и на стекле увидел большой крест величиной с ястреба. Внизу приписано: «Береженого Бог бережет». Вот какой магической силой владеет вера! — И он показал рукой: — Как увидят название — три уцелевшие буквы «ВИЧ», все дорогу уступают.
Во время купли-продажи старик многократно перекрестил машину, начиная с передних фар, кончая глушителем.
Примчался на ней я домой. Радости, естественно, предела нет. Жена сперва тоже обрадовалась, но, увидев крест, губы надула, завелась:
— На крещеной машине себе крест хочешь заработать, что ли?!
С этими словами соскребла крест со стекла, не успел я глазом моргнуть, как нарисовала полумесяц зеленый, а внизу написала: «Аллах всемилостив».
— Сбегай за парткомом, то есть я хотела сказать, за муллой Гайнави. Пусть прочтет машине молитвы из Корана.
В это время, нечаянно зацепив коленом торчащий глушитель, порвала себе колготки.
— Автомобиль-то, оказывается, мужского пола. Заодно с муллой подвергни обрезанию. Все должно быть по-мусульмански.
У меня язык отнялся. Объясняю ей функцию глушителя, она мои слова ни в грош не ставит. Пришлось уговорить Гайнави прочитать Коран. Он расстелил белую скатерть перед машиной и запел молитву:
— Спасибо Аллаху, Ленину, нашей славной партии, — протянул он громким басом. Тут же напильником обрезал немалую часть глушителя. Теперь не машина, а вертолет — при выезде затыкаем уши пробкой.
Жена говорит:
— Знаешь баптиста, который в конце деревни проживает? Оказывается, он обменивает гусака на индюшку. Может, поговоришь с ним? А то наш гусь все время старается залезть под петуха.
Отправился к баптисту. Оказался вежливым, порядочным человеком. Спрашивает:
— Сейчас унесешь?
— Сейчас, — отвечаю.
— В таком случае, — говорит, — исполним наш обычай.
— Исполняй, нам обоим на радость.
Он долго не заставил ждать. Гусака сунул мне в руки, затем почему-то достал длинный кнут, и, голова садовая, задал мне жару — начал сечь кнутом. От боли ору как свинья недорезанная. Хорошо что ворота были открыты — едва ноги унес. Он и в ус не дует, кнутом щелкает:
— Ты, — кричит, — не обижайся. Так велит наш обычай. Именно после исполнения этого обряда много народится у тебя гусей. А завтра приду за индюшкой. Смотри, готовься!
После всего, что пережил, как не готовиться. Обязательно подготовлюсь! Сразу достану толстую двухпудовую дубину и, как только войдет баптист через калитку, наброшусь на него, как индюк. Пусть моя птица кладет ему ежедневно по пятнадцать яиц и высидит столько цыплят, сколько ударов баптисту от меня достанется.
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор; Камил Фазлый
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.