Найти в Дзене

Пудель | Олег Золотарь

Однажды его пожилая соседка завела себе пуделя. Женщина была без ума от своего питомца, водила его на выставки и постоянно, как своими, хвасталась его достижениями. Однако возраст начал брать своё, и она задумалась, что же станет с пуделем после её смерти. К какому решению пришла женщина? И какое отношение сам герой имеет ко всей этой истории с совершенно чужой ему собакой? Читайте рассказ «Пудель» Олега Золотаря, в котором для осуждения со стороны окружающих не всегда нужен весомый повод. Помню, как соседка пуделя этого завела. Заглянула ко мне под вечер, в дверь торжественно постучала. Решила радостью своей поделиться. — Хороший, — сказала, — пудель! Породистый!
— Хороший! — ответил я. Ну а что ещё в подобной ситуации ответишь? — Подрастёт — на выставки ездить будем!
— В добрый путь! В добрый путь! Соседка — бабушка. Совсем старенькая. Всё прижимала к себе дрожащего щенка, успокаивала. Картина милая, до сих пор перед глазами стоит. Честно сказать, не придал я тогда особого значения э

Однажды его пожилая соседка завела себе пуделя. Женщина была без ума от своего питомца, водила его на выставки и постоянно, как своими, хвасталась его достижениями. Однако возраст начал брать своё, и она задумалась, что же станет с пуделем после её смерти. К какому решению пришла женщина? И какое отношение сам герой имеет ко всей этой истории с совершенно чужой ему собакой?

Читайте рассказ «Пудель» Олега Золотаря, в котором для осуждения со стороны окружающих не всегда нужен весомый повод.

Иллюстрация Катерины Кушнарёвой
Иллюстрация Катерины Кушнарёвой

Помню, как соседка пуделя этого завела.

Заглянула ко мне под вечер, в дверь торжественно постучала. Решила радостью своей поделиться.

— Хороший, — сказала, — пудель! Породистый!
— Хороший! — ответил я.

Ну а что ещё в подобной ситуации ответишь?

— Подрастёт — на выставки ездить будем!
— В добрый путь! В добрый путь!

Соседка — бабушка. Совсем старенькая. Всё прижимала к себе дрожащего щенка, успокаивала. Картина милая, до сих пор перед глазами стоит.

Честно сказать, не придал я тогда особого значения этому пуделю. Пудель как пудель, ничего особенного. Всего лишь ещё один маленький, испуганный комочек жизни, на который люди возлагают неоправданные надежды.

Но уже через пару лет этот самый пудель уверенно смотрел на меня с газетной фотографии. Образец своего биологического вида. Эталон этого жанра. Медалист!

Соседка гордилась, нос задирала. Ясное дело — такого пуделя в жизни достигла! Как говорится, не каждый день и не каждому чину!

В добрый путь! В добрый путь!

Меня даже к себе приглашала, чтобы я воочию грамоты питомца её увидел. А я и не отказывался — не хотел обидеть старушку. Старушка-то она сама по себе хорошая была. Сплетен лишних не разводила, курение моё в квартире не ругала, хоть в совместном тамбуре оно наверняка хорошо ощущалось.

В тамбуре мы с ней обычно и виделись. Она часто гуляла со своим пуделем. Я часто гулял без пуделя.

Вот и сказала однажды, как бы невзначай:

— Зайди, полюбуйся, какой пудель у меня! Ты, наверное, таких и не видал?!
— Не видал! — подыграл я старушке.

Старый настенный ковер в комнате соседки к тому времени уже был густо завешен медальными кругляшами, а сама стена — проплешинами вымпелов и грамот.

Пока я разглядывал эту мешанину из почёта и собак, соседка рядом на диване сидела, взгляд гордый переводила с вымпелов на пуделя и с пуделя на вымпелы. Ну и на меня иногда посматривала. Не иначе как мнения ждала.

Я действительно не встречал столько пуделя на стенах обычной квартиры и поэтому честно признался, что пудель соседки удался на славу.

— А то! — удовлетворённо хмыкнула она.

Чтобы поддержать разговор я даже поинтересовался, сколько в мире имеется разновидностей пуделей, каковы их основные отличия, естественные ли это собаки или они результат привычного для современного мира скрещивания? На это соседка уверенно ответила, что её интересует только собственный пудель, а до всех остальных ей совершенно нет дела.

Вот так!

Но даже тогда о самом пуделе я не задумывался, времени и мыслей на него не тратил. Просто у кого-то по жизни получается эталонный пудель, а кому-то вместо торжественных выставок достаётся один угрюмый быт. Жизнь — сложная штука, и её не всегда можно объяснить наличием или отсутствием пуделей.

Через некоторое время изменилась жизнь и моей соседки. Я заметил, что её состояние резко ухудшилось. На улицу она стала выходить редко, передвигаться совсем медленно. От её медальной подвижности не осталось и следа. Временами из тамбура до меня доносилось её тяжёлое дыхание, и ещё она, кажется, часто плакала.

При очередной встрече я поинтересовался, всё ли у неё в порядке, здоров ли её питомец, могу ли я им чем-нибудь помочь.

— Здоров, слава Богу, здоров! — перекрестилась соседка. — Не в нём беда, а в старости моей! Мне ведь его не пережить. Сколько уж мне осталось? На кого оставлю, когда помру? Думала, хоть щеночку помогу, заботиться о нём буду, а на самом деле в сироты записала его старостью своей! Как же ему придётся без меня? Сладко ли в приюте, на казённых харчах?

Я не знал, как лучше в такой ситуации следует поддержать пожилого человека, и поэтому просто пожелал соседке не падать духом. Штампованная банальность этой фразы только сильнее подчеркнула всю глубину отчаяния старушки, и я начал всерьёз опасаться, что своим сочувствием сделал ей только хуже.

Но всего через пару дней соседка опять стала прежней и вновь обрела уверенную бодрость, которой большинство пожилых людей может только позавидовать. На этот раз о причинах столь разительных перемен спрашивать даже не пришлось. При очередной встрече в тамбуре, она сама с воодушевлением сообщила:

— А мне Клавдия из третьей квартиры подсказала, как со смертью своей быть! Ты, говорит, как умирать будешь — подушкой пуделя своего придуши, если оставлять жалко. Быстро придушишь — он ведь и не поймёт ничего! Зато мучиться не будет! Вот теперь я и успокоилась — как стану помирать, подушкой его придушу!

И, как всегда, не попрощавшись старушка звучно щёлкнула замком двери, скрывшись в своём двухкомнатном мире пуделей.

Сперва я был искренне рад за соседку, за вновь обретённый ей покой, чёткое представление жизненных целей и доступных перспектив. Но лично для меня её решительность достаточно быстро обернулась весьма неприятной головной болью. Теперь любая ночь, наполненная бессонницей и многими жизненными сквозняками, дополнялась для меня вопросом — уж не в этот ли самый момент за стеной моей комнаты умирающая старушка душит подушкой пуделя — вершину её жизненных достижений? Мне было одинаково жаль и пуделя, и соседку. А ещё подобные размышления совершенно точно не помогали уснуть.

— Вы, Софья Вениаминовна, — сказал я ей при следующей встрече, — как помирать будете, пуделя своего всё-таки не душите! Маленький он, жизни ещё не нарадовался! Вы лучше мне его тогда оставьте. Я и кормить его буду, и к ветеринару водить. Пусть себе живет, вас с благодарностью вспоминает.

Соседка на меня недоверчиво посмотрела, поводок сильнее в кулачке сжала.

— А справишься? — спросила, глаза прищурив.
— Все усилия приложу! — заверил я её. — У меня в детстве хомяк был, Семёном звали. Хороший такой хомяк, ласковый. Только от старости и умер. А хомяки до старости доживают только если заботятся о них хорошо. Очень уж нежные существа.
— Ну, сравнил хомяка с пуделем, — махнула рукой старушка. — Подумать тут надо. Крепко подумать.

И снова скрылась за своей дверью.

То, что я слишком легкомысленно относился к соседскому пуделю, стало понятно довольно быстро. Уверенный в том, что старушкам не следует душить своих питомцев, я даже не предполагал, что для других людей соседские пудели — материя куда более злободневная. Как оказалось, моё предложение соседке сильно обеспокоило коренных обитателей нашего подъезда.

Теперь при встрече с ними мне приходилось выслушивать много неприятных фраз, небрежно брошенных мне в спину, а на самом деле аккуратно направленных прямо в мой мозг. Смысл этих фраз сводился примерно к тому, что прежние съёмщики квартиры были куда лучше и надёжнее — вели себя скромнее, на пуделей чужих не засматривались, щетину прилюдно не чесали.

Громче всех возмущалась та самая Клавдия из третьей квартиры — грузная алкоголичка, чей потёртый махровый халат постоянно мелькал на просторах двора и у нескольких ближайших гастрономов.

— Пусть душит и даже не думает отдавать! — громко восклицала она, сидя на скамейке возле подъезда. — Пусть душит, и всё! Душит, и всё!

Весь скамеечный актив, состоявший из бабушек и нескольких пропитых лиц неопределённого возраста, горячо поддерживал Клавдию и предлагал периодически насылать на меня участкового, чтобы он уличил меня в несомненной наркомании и тунеядстве, а заодно научил меня с уважением относиться к чужим пуделям.

Не знаю, сколько ещё мне бы пришлось терпеть подобное отношение, постепенно перерастающее в открытую агрессию (вскоре Клавдия уже обещала выцарапать мне глаза, если у нас в подъезде ещё хоть раз забьётся мусоропровод, а её сожитель, старик по кличке Карандаш, при каждой встрече пытался ударить меня своим костылём, ссылаясь на повсеместное неуважение молодёжи к ветеранам), если бы не печальная случайность, в результате которой вопрос с пуделем был решён. И решён, разумеется, совершенно без моего участия.

Умерла соседка тихо, во сне.

Хотя своего питомца она так и не придушила, оставаться сиротой ему пришлось недолго. Всего через пару дней после похорон соседки пудель был пропит. Преуспела в этом деле всё та же Клавдия из третьей квартиры. Она загнала пуделя за двести баксов первому попавшемуся собаководу, вместе со всеми медалями и грамотами. Насколько я мог судить, этот факт не вызвал у окружающих даже малейших признаков неодобрения. Мне же оставалось только догадываться, от чего у людей зависит обоснованность их притязаний на чужих пуделей.

В любом случае, как только пудель сменил своё место жительства, отношение соседей ко мне снова изменилось и на этот раз изменилось в сторону благоприятную.

Тяжесть их взглядов я ощущаю на себе до сих пор, но теперь это уже тяжесть совсем другого рода. Так смотрят на потерпевших крах конкурентов, простаков и неудачников, оказавшихся неспособными пропить чужого пуделя.

Вместе с тем мои пакеты с мусором, насколько я могу судить, перестали застревать в мусоропроводе, а уважение к ветеранам достигло приемлемого уровня. И меня это полностью устраивает.

Да и о самом пуделе я вспоминаю редко. Просто увижу где-нибудь любого другого пуделя, вот и придёт на ум питомец соседки, который где-то и сейчас гуляет на поводке совершенно незнакомого мне человека, приносит ему медали, грамоты, а возможно даже и душевное спокойствие вместе с вечерними тапочками.

Но сам по себе этот пудель по-прежнему совершенно мне безразличен, как был безразличен всегда. А это, как мне кажется, и есть самое нормальное отношение ко всем без исключения чужим пуделям.

Редактор Никита Барков

Корректор Дарья Ягрова

Другая современная литература: chtivo.spb.ru

-3