Завтра д/р Николая БУРЛЯЕВА. Из нашей с ним беседы:
— За последние годы отрасль претерпела фундаментальные изменения — и американское кино, и отечественное. Вы отмечаете эти тенденции?
— Конечно. Наш президент открыл для меня то, чего я не знал: в Америке, в тридцать там каком-то году был принят Кодекс Хейса — этический кодекс, по которому продюсеры определили, что можно и чего нельзя (принятый в 1930 году Ассоциацией производителей и прокатчиков фильмов, Кодекс стал неофициальным действующим национальным стандартом нравственной цензуры кинематографа в США. В 1967 году был отменен. — Е.Д.).
И когда я прочитал об этом, то подумал — наши люди, что ли, работали над этим кодексом? Там абсолютно все прописано — отношение к государству, к религии, к семье, к детям, к насилию — нельзя много крови на экране просто так проливать...
И американцы жили более 40 лет с этим кодексом, но потом отменили, и теперь мы видим практически упадок американского кино.
Но мы все равно пытаемся их догнать, чтобы заработать эту, как я часто говорю, желтую болванку под названием «Оскар», которая абсолютно девальвирована, а сейчас тем более, когда в кино должны обязательно присутствовать гомocekcуалисты, тpaнсвecтиты и прочие... Это практически партийная диктатура, которая приведет к полной деградации американского кино.
— Вы знаете, что вам на это ответят? Что о деградации Америки еще коммунисты говорили. Она все деградирует и деградирует, но по-прежнему остается страной, куда с удовольствием эмигрируют в том числе...
— Я не знаю, кто туда с удовольствием нынче будет эмигрировать.
— Вот Алексей Серебряков в Канаду уехал, прославленный наш актер.
— Он все равно работает здесь больше, чем там.
— Почему?
— Да потому, что здесь он популярен, востребован, а там, я думаю, он не очень нужен.
— Ну а где грань между кодексами продюсерскими и цензурой? Вообще цензура нужна, как вы считаете?
— Обязательно нужна. И это не я так считаю. Я, кстати, против тоталитарной государственной цензуры, потому что мы от нее все натерпелись — и Тарковский, и Высоцкий, да и я, в общем, все абсолютно. Но я поддерживаю мысль Александра Сергеевича Пушкина о цензуре. Я ее просто выучил: «Нельзя позволять проповедовать на площадях каждому, что ему в голову взбредет, и государство вправе остановить раздачу рукописей». Я бы уже добавил сюда и кино, и театр и все прочее.
Обязательно должен быть контроль. Но общественный. И в этом плане опыт у меня есть, поскольку я последние пять лет был первым заместителем председателя Общественного совета Минкультуры. И вот у совета по положению, по уставу полномочий гораздо больше, чем у министра культуры Российской Федерации. Именно мы (а это 36 компетентных людей в области и драматургии, и оперы, и театра, и кино) сказали свое слово, поглядев антихристианскую постановку оперы «Тангейзер».
Мы высказали свое мнение, опираясь на которое бывший министр Мединский предложил директору Омского театра убрать эту провокацию и уволил его.
— А в Америке, допустим, есть аналог Министерства культуры?
— Этого я не знаю.
— Но получается, что там люди искусства, люди кино сами для себя понимают, что можно, а что нельзя? А у нас существуют какие-то институты, которые все-таки художников направляют.
— У них отсутствуют эти механизмы нравственной самоцензуры, иначе бы не было такого непотребства в их кино.
— Ну, насчет непотребства, по-моему, в нашем кино тоже все в порядке, мы на эти американские стандарты вышли задолго до «Левиафана», мне кажется…
— Вышли после того, как Ельцин издал закон о том, что государство не должно никак вмешиваться в вопросы культуры. Все направили в поток вседозволенности — делайте что хотите. Я беседовал с одним из прежних министров культуры, и я ему прямо говорил: «Зачем вы поддерживаете вот эти выставки так называемой современной живописи, где куры гадят на голову Льва Толстого, а посетителей заставляют топтать Евангельские тексты, проецируемые на пол?» Он мне ответил, этот министр: «Должны цвести все цветы». Я говорю: «Но зачем помогать сорнякам?!» Нужно очень задуматься нашему руководству, государству, потому что от министра ничего практически не зависит, не может он, каким бы прекрасным ни был, это регулировать.
Министры только деньги дают. Вот сейчас мы на пороге принятия закона о культуре. Я читал то, что вышло из недр администрации президента, и, по-моему, проект закона делали все те же люди, которые считают, что «должны цвести все цветы», что государство никак не должно вмешиваться, что люди творческие имеют право на любую трактовку исторических событий… И к чему мы так придем? К деградации полной, а она уже идет, мы это видим.
— Вы когда говорили о своем диалоге с министром, почему-то не назвали его фамилию. Это самоцензура?
— Ну, понимаете в чем дело — этот человек, к удивлению моему, и до сих пор действует во власти…
— Побаиваетесь?
— Не-е-ет, нет! Я же ему прямо говорил, я же требовал его отставки у президента — подписывал документ вместе с Михалковым, Свиридовым, Распутиным…
Это Швыдкой, он огромный ущерб нашей культуре нанес. Он уничтожил детское кино, подписал приказ о ликвидации Киностудии детских и юношеских фильмов.
Ее нет, но свято место пусто не бывает, поэтому наши дети сегодня воспитываются на заморском чужебесии. Образы Гарри Поттера, циклопы, монстры и так далее. Вот на чем они растут. А российского детского кино у нас нет по-прежнему.
Именно — по словам одного бывшего министра культуры, «культуру надо подвинуть на панель». Теперь я пытаюсь достучаться до высших эшелонов власти, объяснить, что «культура» и «рынок» — понятия несовместимые, у них разные задачи. Культура должна просветлять, возвышать, гармонизировать, а не делать деньги, чем занимались все тридцать лет, что пагубно отражается на возросших на рыночной продукции поколениях. Пагубность этого пути я осознавал с самого начала перестройки — так и оказалось: как только с экрана перестали говорить о высоком, упала нравственность, увеличилась преступность, а главное, пороки стали восприниматься как норма. Пришла пора менять «доходный промысел» на культуру.