– Ванюшка, вставай, внучок.
Ванька с трудом очнулся от сладкой, предутренней дремоты и недоуменно уставился на старика.
– Подымайсь, говорю, – усмехаясь в рыжеватую, с седыми проблесками бороду, старый Кузьма стащил с внука домотканый зипун и потрепал Ваньку по белокурым завитушкам на голове. – Нам еще верст двадцать, а то и поболе топать до избушки, кабы к вечеру управиться.
– Деда, еще маненько! Да и темень какая, – Ванька, сонно хлопая глазенками, вновь попытался натянуть зипун на себя, но старик решительно откинул его в сторону.
– Вставай, – уже громче и настойчивее произнес Кузьма. – Ополосни мордаху, чайку попьем, да в путь.
Ванька нехотя поднялся и, позевывая, побрел к ручью, весело журчавшему неподалеку в небольшой ложбинке, а Кузьма, неторопливо раскурив небольшую трубку, принялся разливать в жестяные кружки ароматный чай, заваренный на смородиновых листьях.
«Эх, Ванька, ты, Ванька, - мрачно размышлял старик, мелкими глотками прихлебывая обжигающий напиток. – Коровка ты Божия. Вот помру я, и что ждет тебя в жизни? Машка, она ведь баба, а тебе мужицкий догляд обязательно нужон. Сирота и есть сирота, да еще и при живых родителях.
- Дед! – прервал его тягостные мысли звонкий голос внука. – Тут гнездо и птенчики в нем!
- Ну и не трогай их, - старик с трудом оторвался от дум. – Время нынче такое, теплынь стоит, всякая тварь потомство выводит и высиживает. Вот и тебя мамка, тоже в это время родила, - ворчал он, протягивая кружку с чаем, порозовевшему после умывания, внуку, которому не далее как два дня назад исполнилось семь лет.
- А мамка там, куда она уехала, знает, куда мы с тобой идем? – Ванька отпил глоток и, отставив кружку в сторонку, натянул накануне изготовленные лапотки и теперь ловко обматывал их веревочными онучами.
- Конечно знает, - утвердительно кивнул Кузьма. – И мамка и батька твой тоже. Видят и радуются за тебя.
- А чо ей радоваться-то? - недоверчиво пробормотал Ванька. – В церкву ты меня не пущаешь, грамоте обучаться, из ружья пальнуть - не даешь, - он недовольно засопел, исподлобья поглядывая на старика и осторожно касаясь дедовской кремневки. – Даже Манька сопливая, которая младшее меня и то стреляла. Третьего дня за околицей бахвалилась, а я... Эх... - он нарочито вздохнул и пытливо посмотрел на Кузьму.
- Дураки, потому и стреляют, - отмахнулся старик. – Неча зазря палить, да воздух сотрясать! А в церкви тебе делать неча! Грамоту ты и дома осилишь, а там только поклоны бить обучат, да толсторясым поклоняться! Хватит болтать, давай-ка в путь-дорожку! Не больно охота в тайге еще ночку ночевать, глядишь, к вечеру и доберемся до избушки. А вернемся с тайги, возьмусь тебя грамоте обучать.
Обрадованный Ванька быстро вскочил, схватил холщовую торбу со скудными припасами и теперь нетерпеливо переминался с ноги на ногу, наблюдая как старик натягивает старенький зипун и закидывает на плечо ружье.
- Ну, с Богом, - Кузьма широко перекрестился и они направились дальше по каменистой, переплетенной корневищами вековых сосен тропинке.
Они шли уже с час, лишь пару раз останавливаясь для короткого отдыха. Несмотря на то, что едва заметная тропа поднималась в гору, Ванька вприпрыжку бежал впереди, поминутно оборачиваясь и засыпая немногословного Кузьму многочисленными вопросами.
Старик, опираясь для надежности на суковатую палку, шагал размашисто, иногда останавливаясь и зорко озираясь вокруг. Что-то тревожило старого лесовика, да и в воздухе, в притихшем лесу, в природе чувствовалось нарастающее напряжение и непонятная тревога.
- Солнышка еще нет, - пробормотал Кузьма, беспокойно оглядывая небо, затянутое пугающими, свинцовыми тучами. – И облака нынче странные, как будто старуха перьев с курицы нащипала, да разбросала по избе, - он усмехнулся про себя такому сравнению.
- Деда, вот тут каменюка огроменный и полянка! Отдохнем маненько?
Внезапный, шквалистый порыв ветра в неподвижно висевшем мареве сбил мальчонку с ног и если бы не огромный валун, за который мальчуган успел зацепиться, покатился бы Ванька по скалистому склону вниз, в яростно-клокотавшую реку.
Старый Кузьма одним прыжком подскочил к не успевшему испугаться внуку и, схватив его за руку, помог усесться за камнем.
- Эт чо такое было, дед? – прошептал Ванюшка в оглушительно наступившей тишине.
- Да мне и самому неведомо, - озадаченно пробормотал старик, тревожно осматривая темнеющий небосвод. – Почитай шейсят годков с хвостиком землицу топчу, а такое диво впервой вижу. Давай-ка, внучок, переждем эту нехристосову погоду, - он уложил внука в небольшую, естественную ложбинку возле валуна, а сам прилег рядом.
- Ну, вот, - обиженно проворчал Ванька, сладостно вытягивая ноги и утыкаясь носом в дедов зипун, пахнущий табаком и тайгой. – Такой большой, а дождя испужался, - сонно бормотал он, проваливаясь в крепкий и безмятежный сон.
"Поспи, поспи, - удовлетворенно подумал старик и, осторожно стащив с себя зипун, укрыл сладко сопевшего внука. – И я дух переведу. Совсем загонял меня, - он усмехнулся и прислушался к пугающей, звенящей тишине. – Ох, не к добру все это, - подумал он и, прикрыв глаза, погрузился в тревожную дремоту."
Во взбудораженном мозгу старика, бешеным калейдоскопом закрутились его тяжелая и безрадостная жизнь. Сначала промелькнули картинки счастливого детства на вольнолюбивом Дону, незаметный переход из юношества в отрочество, его первая любовь, черноглазая и статная казачка Глаша, неудавшаяся женитьба, когда его прямо со свадьбы забрили на службу.
С этого момента и началась черная полоса в жизни бравого казака Кузьмы Полозова.
На третьем году службы в казачьей сотне, которая стояла под Псковом, в яростном споре он, случайно, убил штабного офицера и, опасаясь жестокой расправы, подался в бега.
Вдоволь наголодавшись и намотавшись по лесам, Кузьма примкнул к ватаге таких же бедолаг, которые совершали дерзкие набеги, грабя почтовые кареты да зажиточные именья, а когда власти взялись за них всерьез, объявив огромную сумму за поимку лиходеев, их главарь, одноглазый Семен, принял решение податься в сибирскую тайгу.
- Родом я из тех мест, - уговаривал он своих сотоварищей. – Места там глухие, леса опять же, да и жандармов один на сто верст, - Семен многозначительно поправил замызганную повязку на глазу. - А знающие люди мне донесли, что там золотишко начали мыть в ручьях. Ручьев-то там навалом, а стало быть, - горячо вещал он, - а стало быть и с золотом не промахнемся. А нет, так, - он немного помолчал, - а нет, так ремесло у нас прибыльное, - он вытащил из холщового мешка пригоршню золотых украшений и, взвесив их в руке, ссыпал обратно.
- Вам решать, а то поделим да разойдемся, - Семен откашлялся и замолчал.
Мнения разделились. Большая половина ватаги, забрав свою долю, подались восвояси, а они втроем тронулись в неведомую тайгу.
Вышли в конце марта, когда снег, подгоняемый ярким, весенним солнышком, ретиво принялся покидать насиженные за зиму места, а добрались до невиданной доселе тайги, аж к середине сентября. Шли, в основном, ночами, обходя деревеньки и городишки окольными путями. Изредка, какой-нибудь сжалившийся крестьянин подвозил их на подводе, а в основном… Поначалу были кое-какие харчи, а когда стало совсем туго, начали приворовывать мелкую живность из крестьянских хозяйств и подворий, да довольствовались подножным кормом.
Как бы там ни было, но когда листья на деревьях покрылись багряным узором, а ранним утром прихватывал ощутимый морозец, они, уставшие и вымотанные, с трудом брели по переплетенному бурелому, и внезапно вышли на крутой, скалистый берег, откуда их изумленному взгляду открылась водяная гладь, слегка подернутая мелкой рябью. Семен пафосно воскликнул:
- Здравствуй, Сибирь-матушка, Енисей-батюшка и Ангара-сестрица!
Сенька был грамотный и, справедливости ради надо заметить, обучал грамоте любознательного Кузьму, поэтому иногда вворачивал в свою простецкую речь высокопарные словечки.
- А это батюшка, матушка, аль сестрица будет? – язвительно прохрипел едва стоявший на ногах от усталости Макарка, третий их сотоварищ.
- А Бог его знает, - недоуменно пожал плечами Сенька. – Одно знаю - это Тунгуска. А нам бы чуток подальше надобно продвигаться. Тунгусы там проживают, нация это такая, - пояснил он, - оленей они пасут, да пушниной промышляют, а мясо и шкурки сдают в фактории, коих в тайге немало! А мы с нашим капиталом в самый раз ко двору придемся. И ружьишко прикупить можно, да и много чего нужного, без чего в тайге не перезимуешь.
- Да зачем нам куды-то далее иттить, - Кузьма рухнул на бурый островок травы и привалился спиной к корявой сосенке, чудом цепляющейся корнями за край обрыва. – Нас и здесь ни одна лихоманка не сыщет. Построим избушку, да будем промышлять помаленьку.
- Не, - упрямо мотнул головой Сенька. – Надо идти далее. Сказывали мне, что именно там народец золотишко намывает. И поспешать надобно, а не то морозец вдарит, реки встанут, да зимники откроются и пойдут царские холуи по заимкам шарить, пушнину собирать, да беглых вылавливать.
- А ты откель про это, про все знаешь? – лениво спросил Кузьма и подозрительно покосился на Семена.
- Знаю, коль говорю! - резко ответил Сенька и вскочил, давая понять что разговор окончен. – Айда, мужики. Еще недельку тепло постоит, а потом с нашей одежонкой, да без какого-то припасу много по тайге не набегаешь. Вдоль реки и двинем! Все одно, на какое-то становище наткнемся, аль на деревушку какую захолустную!
Они, спотыкаясь и падая от усталости, шли уже третий день, питаясь мороженой клюквой и брусникой, которая обильно осыпала скалистые берега этой глухомани. Ближе к вечеру Макарка, самый молодой из них, обессилено рухнул в покрытую ледяной изморосью траву и прохрипел:
- Все, братцы! Что хотите со мной делайте, а больше с места не сдвинусь!
Они развели костерок, заварили отвар с брусничным листом и, с трудом протолкнув в себя осточертевшее, пахнущее болотом пойло, примостились у весело-потрескивающего костра, угрюмо размышляя о своей дальнейшей судьбе.
А ночью выпал снег... Чертыхаясь, Кузьма откинул замызганную мешковину, служившую ему вместо одеяла и с удивлением смотрел на крупные снежинки, плавно опускающиеся на его лицо, на едва дымивший костер, на сотоварищей, тесно прижавшихся друг к дружке и напряженно вслушивался в звенящую тишину, нарушаемую только отдаленным стуком дятла, да журчаньем бешено-клокотавшей речки.
С трудом поднялся Макарка и, трясясь от утреннего морозца, принялся раздувать почти затухший костер.
- Вот и зимушка пожаловала, - прохрипел Кузьма, изумленно осматривая усыпанные снегом прибрежные скалы. – Что делать будем, братцы? Тихо! - внезапно прошептал он и, округлив глаза, приложил палец к губам. – Слышите? – беззвучно шевельнулись его губы.
Вдалеке послышалось приближающееся, тяжелое дыхание, перебиваемое заунывным пением и ленивыми покрикиваниями: "Чух! Чух!"
Мужики испуганно переглянулись, а Кузьма непроизвольно стиснул рукоять самодельного ножа, сделанного из старой косы.
- Спокойно, - Сенька жестом остановил своих подельников, – это тунгусы. Иль оленей перегоняют, иль в факторию едут, – он облегченно выдохнул.
И точно, из-за невысокой скалы показалась оленья упряжка с доверху гружеными нартами, которую тащили два оленя, а сзади, на деревянных полозьях, меланхолично покуривая длинную трубку, примостился невысокий, узкоглазый тунгус в оленьей парке.
Увидев дымящийся костер и троих истощенных, бородатых мужиков, он издал гортанный возглас и олени, тяжело поводя боками, послушно остановились. Абориген неуловимым движением вытащил из-под тюков кремневое ружье и направил его в сторону костра.
- Мы мирные, - умоляюще выкрикнул Семен и, подтверждая, вскинув руки, направился навстречу. – Мы с добром!
Николка, как они узнали чуть позже, опустил ружье и, дружелюбно оскалившись, шагнул навстречу.
- Руский! – звонким голосом выкрикнул он, подходя ближе. – Руский, хоросо, однако! Федька, друг, тоже руский! Но он там, далеко, - тунгус неопределенно махнул рукой, с жалостью рассматривая убогую одежонку путников и их вдребезги разбитую обувь. – Зима, однако, - удрученно пробормотал он и внезапно звонко и протяжно выкрикнул что-то на своем языке.
Из-за поворота показалась еще одна упряжка, где на тюках восседали две женщины, одна постарше, а вторая молоденькая, симпатичная девушка, видимо, мать с дочкой.
- Семья, однако! – горделиво произнес тунгус и шлепнул себя по груди:
- Николка, а это зена моя и доцка, Настья и Маска! Это Федька, мой друг их так зовет! – женщины потупились и стыдливо опустили глаза. – Сецяс мы к нему поедем, а то замерзнете тут! Эх! – он раскурил трубку и направился ко вторым нартам, по пути что-то быстро втолковывая сопровождавшим его женщинам.
Развязав один тюк, Николка вытащил три оленьих балахона и протянул жене, которая покрывшись багровым румянцем, поднесла их мужикам. Ватажники не заставили себя упрашивать и быстро накинули на себя необычное одеяние.
- Жить можно, - негромко пробормотал Кузьма, чувствуя, как по озябшему телу разливается благодатное тепло. – Теперь бы еще обувку справить.
Словно читая его мысли, Николка достал три пары на вид неуклюжих и громоздких бахил и весело улыбаясь, кинул их под ноги ватажникам.
- Вот, теперь хоросо, - он удовлетворенно усмехнулся, глядя, как повеселевшие мужики, плюхнувшись прямо в снег, скидывают с себя вконец развалившиеся лапти и с удовольствием натягивают на свои натруженные ноги не очень удобную, но весьма практичную обувь. - Совсем тунгусы стали! – звонко крикнул он, доставая из небольшого мешка внушительный кусок оленины и предусмотрительно разрезав на три части, тоже протянул мясо изголодавшимся мужикам.
- Кусайте, однако, да поедем дальсе, - тунгус с жалостью смотрел, как изголодавшие с жадностью разрывают желтоватыми зубами жесткие мясные волокна.
- Далеко еще? – невнятно пробубнел Макарка, с трудом протолкнув внушительный кусок.
- Не осень далеко. Три восхода! – коротко ответил Николка и немного подумав, выставил перед собой три пальца. Мозет больсе! Олескам тязело будет. Снацала они едут, - он кивнул головой на жену с дочкой, а потом вы! Ну, тронулись, однако! – властно воскликнул он, и отдохнувшие олени резво потащили нарты по подмороженной земле, покрытой тонким слоем свежевыпавшего снега.
* * *
Послышался странный гул и Кузьма, с трудом разомкнув тяжелые веки, недоуменно огляделся. За время, которое он провел в сонном полузабытье, в природе произошли разительные перемены. Перистые тучи уже не были разбросаны по всей ширине неба, наоборот, собравшись в единое целое, они нависли над самой головой деда с внуком, словно пытаясь укрыть их, защитить от неизвестной, а оттого и еще более страшной катастрофы. Внезапно, чуть поодаль, сквозь плотную пелену проявилось голубоватое свечение, словно неизвестный пытался раздвинуть жуткую завесу и осветить землю голубым, успокаивающим светом. Кузьма еще немного покрутил головой, но, не увидев ничего необычного, списав все на надвигающуюся грозу, снова прикрыл глаза.
Продолжение часть 2
Автор Геннадий Перминов
P.S. Твои книги будут жить вечно! Памяти Гены - моего друга и коллеги...
Во время пандемии он потерял сына. Боль от утраты сильно подкосила его и Гена долго не мог "взяться за перо" и вдруг, бах, словно щелкнуло что-то и он погрузился в работу. В итоге, за три месяца был готов новый "Таёжный роман". Помню, он позвонил утром: "Алиска! Наконец-то я держу свою книгу в руках!" А через день его не стало...
Кто с нами давно, знают и любят творчество Геннадия Перминова. И он бы очень хотел, чтобы "Таёжный роман" увидел свет и как можно больше читателей прожили судьбу героев, следуя за ними по страницам книги.
Так пусть же его мечта осуществится...
