В своём первом эссе я уже достаточно немало говорила о ПРЛ. Но, перечитав его сегодня утром, я поняла, что не затронула один из важнейших симптомов.
Это - импульсивность. Это та черта, которая может иногда неверно навести на мысль о гипомании у пациента, - слишком уж быстро может принимать решения человек с пограничным расстройством. В отличие от гипомании импульсивность при ПРЛ далеко не всегда сопровождается повышенным настроением. Скорее в её основе при ПРЛ зачастую лежат тревога и постоянный уровень внутреннего напряжения, этакая сжатая пружина, которая в любой момент готова дать залп.
В чём может быть порвист человек с ПРЛ? Как я уже и говорила, в принятии любых решений.Будь то выбор партнёра и формирование привязанности, или желание употребить запрещённое вещество, или, просто сделать татуировку или покрасить волосы в экстремальный цвет. Дело в том, что у пограничного человека практически отсутствует пауза между импульсом и действием, даже при заведомо отрицательном результате этого действия. Лекарства при ПРЛ нужны в том числе и для того, чтобы легче было с помощью отработки навыков на ДБТ или другой психотерапии контролировать импульсивное поведение.
Импульсивность умножает боль. Ведь многие из импульсивных поступков при «пограничности» вызывают скорое чувство вины. Постоянно присутствует ощущение, что человек делает то, что ему не нужно, вредит себе в самом широком смысле. За некоторые такие поступки очень быстро становится стыдно (за проявленный гнев, излишнюю откровенность, трату избытка денег, вступление в отношения, которые не планировались и т.п.). Боль в свою очередь, будучи периодически следствием импульсивности, повышает риск самоповреждений. Вот такой замкнутый пограничный круг.
Что такое самоповреждение? О, это очень широкое понятие. Речь идёт не только о нанесении самопорезов, ожогов и т.п. Это может быть множество разных форм поведения, все из которых приводят к причинению себе физического или морального страдания. Подчеркиваю, селфхарм это не всегда физический вред. Например, нахождение в абьюзивных отношениях и невозможность их завершить - тоже одна из форм самоповреждающего поведения. Ведь человек страдает, когда на него оказывается эмоциональное давление, когда к нему применяют физическое насилие. Но выйти из этого - значит сделать себе хорошо, позаботиться о себе, а это, как правило, при ПРЛ, невозможно без лечения (психотерапия, иногда лекарства).
Именно ввиду того, что я сказала выше лечение ПРЛ зачастую не сдвигается с места без изменения условий жизни, окружающего контекста. Пока пациент находится в уничтожающих его отношениях - антидепрессанты не помогут или помогут только лишь легче переносить очередные унижения и ограничения. Нужно ли начинать лечиться, пока пациент находится в неподходящих ему условиях? Да, однозначно. А всё потому, что терапия помогает снижать тревогу и эмоциональное напряжение, что в свою очередь влияет на импульсивность и снижение интенсивности суицидных мыслей. В таком «облегчённом» состоянии, особенно при наличии психотерапии, легче принимать субъективно верные решения. Легче уйти из отношений, которые не приносят ничего, кроме умножения боли, легче уволиться с работы, где пациента не ценят и где он/она хронически переутомляется без получения адекватной награды. То есть лекарства могут стать первым звеном в цепи событий, улучшающих повседневность человека с ПРЛ. Они помогают чуть спокойнее, без привычного мрака и напряжения, взглянуть на жизнь, чтобы постепенно сделать её лучше, подстроить её «под себя». Они могут дать ту самую паузу между мыслью/эмоцией и действием, которая так необходима, чтобы перестать постоянно себе вредить.
Можно ли обойтись при ПРЛ одними лекарствами, без психотерапии? Как правило, нет. Ведь те новые мысли, которые появляются во время лечения, надо как-то экологично перерабатывать. Ввиду отсутствия или извращения определённого опыта в детстве, человек с ПРЛ часто не может самостоятельно применить на практике тот новый опыт, который способны дать лекарства. Психотерапевт в этот момент выступает в роли в общем смысле безопасной среды, в которой можно и нужно становится делать то, чего никогда не делал(а) раньше. Например, заботиться о себе. Зачастую пациент с ПРЛ это ребёнок, о котором не заботились, либо заботились так, что ему становилось только хуже. Конечно, психотерапевт или психолог или психиатр не в состоянии стать родителем, но все эти специалисты в тот или иной момент выполняют роль заботливого родителями для взрослого ребёнка с пограничным радикалом. Лекарства и терапия также помогают пациенту с ПРЛ стать заботливым родителем для самого себя.
Это длинный путь, я никогда не обещаю пациентам, у которых подозреваю ПРЛ, что будет легко в лечении. Нет, зачастую побочные эффекты в начале лечения усиливают тревогу, могут привести к более частым сменам настроения. Но, во-первых это бывает не всегда, а во-вторых это лишь этап лечения, лишь повод задуматься о новой схеме или подходе. Станет ли когда-нибудь легче при ПРЛ? Да, станет. Но на это могут уйти годы. И не обязательно, что это будут годы лечения именно лекарствами. Как правило, это годы психотерапии. Может показаться, что все усилия, приложенные пациентом к лечению своих пограничных особенностей - бесполезны, ведь пока такой человек лечится, его приятели, одноклассники, непрерывно чего-то достигают, делают успехи в карьере, в личной жизни, обзаводятся прочными отношениями и всячески самореализовываются. Но дело в том, что всё вышеперечисленное, возможно и для пациента с ПРЛ. Только на это уходит больше времени и сил, это даётся через новый, не всегда позитивный опыт, через очередную боль, но я убеждена, что результат того стоит.