Следующий народ – белорусы – также не могли оставаться в стороне от военных событий. Города подверглись двойному грабежу при наступлении и при отступлении: Гродно, Новогрудок, Щучин, Полоцк, Бабиновичи, Минск, Могилёв, Витебск, Орша.
Перейдя границу России и вступив на территории Западных губерний, французские солдаты ринулись во все стороны искать продовольствие и корм для лошадей. Поля были вытоптаны, крестьянские избы разбирались для бивуачных костров. Виленский помещик Эйсмонт вспоминал о первых днях войны: «Войска, заняв окрестности города, истребили тотчас прилегающие к нему обывательские дачи..., забирая... всякую провизию, скот, лошадей, движимое имущество, истребляя двери, окошки и мебель, находившиеся в строениях; а для завершения крайнего разорения, кавалерия, запасшись косами, скосила всякого рода дворовый и крестьянский хлеб для корма лошадей». Некоторые командиры Великой Армии откровенно поощряли своих солдат на подобные действия. Особенно одиозной личностью в этом плане был командир Вестфальского корпуса генерал Вандам. После занятия белорусских городов он давал распоряжения солдатам грабить жителей.
Грабежи и разбои были непременными спутниками французской армии на всем пути ее следования через Беларусь. Это было каждодневное занятие всех воинских частей, пожалуй, за исключением гвардии, которая в грабежах не участвовала, но и ее снабжение резко отличалось от армейских подразделений своей привилегированностью. Идти грабить стало обычным распоряжением в войсках. Лейтенант 1-го швейцарского полка, входившего в корпус маршала Удино, Леглер вспоминал впоследствии: «29 июля 1812 года, когда мы стояли лагерем при Дисне на Двине, я получил приказание отправиться на мародерство...». И таких отрядов бродило множество.
Параллельно с грабежом осуществлялось и прямое разорение крестьянских жилищ. Французские солдаты не утруждали себя поиском или заготовкой дров для бивуачных костров. В практику их походной жизни прочно вошла привычка использовать для этого крестьянские избы. Лаконично и бесстрастно пишет об этом лейтенант итальянской гвардии Ложье: «Дома, не занятые офицерами, подвергались разорению, причем, выгоняли лиц, нашедших себе там пристанище, а здание разбиралось и шло для костров».
Особенно сильно пострадали селения, расположенные вблизи важнейших дорог, прежде всего идущей из Вильны на Сморгонь - Молодечно - Борисов - Оршу. По ним беспрерывным потоком шли войска. Так, например, в одном лишь Копысском повете, который лежал на важном стратегическом направлении и простирался примерно на 100 верст от границы Минской губернии до Орши, только вдоль главной дороги было полностью уничтожено 10 местечек и деревень.
Население Беларуси страдало не только от насильственных действий проходящих войсковых подразделений. Настоящим бедствием стали бесчисленные группы солдат, отставших от своих частей, или дезертиров. Имея оружие, они занимались самым настоящим разбоем: грабили, убивали, насиловали. Такие действия с самого начала войны стали настолько массовыми, что вызвали серьезное беспокойство у Наполеона. И уже 21 июня он вынужден был подписать специальный приказ, который начинался словами: «В тылу армии совершаются преступления бродягами и солдатами недостойными имени французов. Они затрудняют сообщения и препятствуют устройству продовольствия»[7].
Однако, несмотря на строгие меры, предпринимаемые французским командованием, насилие со стороны военных над мирным населением продолжалось. Воинские команды могли захватить лишь незначительную часть мародеров, действовавших вблизи городов. В сельской же местности их действия оставались безнаказанными. Опасность от их бесчинства была так велика, что не только крестьяне, но и многие помещики, зарыв в землю все самое ценное из имущества, вынуждены были прятаться в лесах, ведя жизнь, полную лишений. Пользуясь неразберихой военного времени, к грабежам приобщилась и часть местных жителей. Они наводили шайки французских мародеров на объекты грабежа и вместе с ними участвовали в разбое.
В ноябре - декабре 1812 г. отступление французской армии через Беларусь ознаменовалось еще одним бедствием для населения. Дело в том, что Наполеон, возмущенный сожжением Москвы, приказал поступать подобным же образом со всеми русскими поселениями. Этот приказ, как вспоминал впоследствии витебский интендант маркиз де Пасторе, «...выполнялся с таким усердием, извинить которое могут только суровые морозы». В Беларуси, которую Наполеон рассматривал как часть бывшей Речи Посполитой и таким образом не ассоциировал ее с Россией, он распорядился прекратить это опустошение под страхом сурового наказания. Но отступающая армия не выполняла приказы своего императора.
Солдаты врывались в дома, требуя пищи, денег и водки; часто перерывали в квартирах всё: сундуки, шкафы, ища чего-либо более ценного; даже подымали полы и били стены, подозревая всюду спрятанными богатства. Сохранилось известие, что два брата Бибки принесли лично жалобу Наполеону на бесчинства его солдат, и он отдал приказ усилить патрули. Сами французские власти своими распоряжениями мало способствовали поддержанию порядка.
Кроме скота французские власти постоянно требовали сена, соломы, овса, строевых материалов, рабочих, иногда платя за это деньгами, которые собирались с самих жителей, в виде, например, податей почтовой и поголовной. Наполеон пробыл в Витебске до 1 августа, выступив в этот день дальше к Смоленску, при чем оставил в городе небольшой гарнизон с французскими властями. Французы отчаянно защищались. Принужденные отступить, они зажгли лагерные бараки.
1812 год предстает в народных верованиях как некий рубеж, на котором даже с природными объектами происходят различные метаморфозы. Так белорусские крестьяне рассказывали, что грибы боровики стали малосъедобными валуями во время «рубанины» Отечественной войны 1812 года.
Однако главный след война 1812 г оставила всё же в местной топонимике. Так, о названии деревни Паленовка в Белоруссии рассказывали, что раньше деревня называлась Напаляонаўка. Во время войны 1812 г. здесь стояли французские войска. Но выговаривать такое длинное название было неудобно, и его переделали на Паленаука. На территории Белоруссии и Литвы широко распространены предания о «памятных» камнях или горах, где якобы обедал Наполеон, в честь этого события на камнях оставлены знаки в виде блюда, столовых приборов, вилки.
С нашествием французской армии в фольклоре традиционно связываются рассказы о «французских», «наполеоновских могилках», «курганах», зарытых при отступлении из России кладах, озерах, где утонуло французское войско.
В фольклорных текстах французский военачальник не лишен чисто человеческих черт: так, в легенде-сказке из Слуцкого повета Наполеон разделяет мучения своих солдат: голодные французы «пераелі, паганыя, сабак ды катоў, палавілі мышэй да пацукоў, пастралялі ўсіх варон... Сам Напальён ходзіць сабе на балоце ды ловіць жабы або чарапахі" (ели собак и кошек, ловили мышей и крыс, перестреляли всех ворон... Сам Наполеон ходит по болоту и ловит лягушек или черепах).
Любопытный мотив, связанный с Наполеоном, встретился в литературном произведении, но по сути своей он вполне фольклорный. В 1886 г. в журнале «Киевская старина» была опубликована «Ода на изгнание французов из России в 1812» (по сведениям публикатора «из рукописного сборника кон. XVIII нач. ХІХ в.; владелец сборника служащий Гадячской полковой канцелярии»). В этом сочинении Наполеон описывается следующим образом (орфография и пунктуация сохранены):
Кажуть, пан з себе маленький
Незавидненький щенюк,
Низкий, смуглы и сухенький
Що-ж то? Видно, чорту внук!
Мабуть, клятый, вин одминок,
Мабуль вин мары потимок,
Вин из биса ростом, пес.
Ну, та як-то зажирае,
На ввесь свит рол роззявляе,
Мов-бы хочу ззисти ввесь! [18]
Выделенные нами сравнения практически отождествляют Наполеона с демонологическим персонажем (черту внук, маленького роста, уродливый). Он прямо называется «подменышем» (одмина), порождением мары (ночное существо, пьющее кровь своих жертв и душащее их); его прожорливость (хочет проглотить весь мир) сродни прожорливости демонического подкидыша.
Подводя итог, стоит отметить, что в белорусских исторических мифах Наполеон олицетворял нечто антихристианское и демоническое – как писалось ранее, этот троп был стандартным для восточнославянского фольклора. Он мог наделяться демоническими свойствами намеренно: чтобы таким образом очернить его и лишить божественной поддержке. В нарратив о демонизации французов и императора стройно включается и исторический контекст: бедствия, мародерство, разрушение и насилие описывали войну 1812 года для белорусов. Таким образом, события 1812 года легли в национальный нарратив о страданиях и несчастьях белорусского населения, которое находится на пути у двух военизированных империй.
Автор - Катерина Броцкая