Недавно, работая с российскими и японскими документами второй половины XVIII века, я наткнулся на два примечательных случая, которые наглядно показывают, какую важную роль играли айны Курильских островов в ранних российско-японских отношениях. Известно, что они зачастую выступали проводниками российских и японских экспедиций по Курилам, Хоккайдо и Сахалину, были переводчиками на переговорах между российскими и японскими чиновниками, торговыми посредниками. Но оказывается, что они играли ещё и роль информационного канала между двумя странами — в эпоху, когда ещё не было ни интернета, ни радио, ни даже телеграфа.
Курильские айны — это не одна группа
Во-первых, нужно сказать, что курильские айны не были единой субэтнической группой, как о них часто пишут, противопоставляя айнам Сахалина и айнам Хоккайдо. С точки зрения языка и типа хозяйства курильские айны разделялись на две большие группы: северокурильские, населявшие острова к северо-востоку от Урупа вплоть до Камчатки, и южнокурильские, жившие на южных Курилах (Итуруп, Кунашир, Шикотан), а также в северо-восточной оконечности Хоккайдо. Первые назывались чупкаункур («люди, [живущие там], где восходит солнце»), а вторые — симэнасункур («люди, [живущие] далеко на востоке»).
Северокурильские айны, жившие от о. Шумшу до о. Симушира, занимались преимущественно промыслом морских животных: мясо и жир шли в пищу, шкуры — на одежду и на продажу айнам южных Курил, а через них — японцам. Также была распространена охота на птиц, а вот рыбная ловля (в отличие от айнов Хоккайдо и Сахалина) в меньшей степени. Добываемые ими шкуры калана, пенис морского котика и орлиные хвосты входили в официально утвержденные списки подношений японского князя Мацумаэ сёгунам Токугава, а потому торговля с ними имела большое значение для властей княжества.
При этом японцы не имели прямых торговых отношений с северокурильскими айнами: посредниками выступали упомянутые выше симэнасункур — айны, населявшие северо-восточную оконечность Хоккайдо и Курильские острова к югу от Урупа. Российские источники 1760–1770-х гг. свидетельствуют, что местом встречи двух групп айнов был остров Уруп, где не было постоянного населения, но зато было много каланов, на которых охотились обе группы. Айны южных Курил же встречались с японцами в северо-восточной части Хоккайдо.
Как русские узнали о восстании айнов Кунашира 1789 года
В июне 1789 года на острове Кунашир и в прилегающих районах Хоккайдо началось стихийное выступление айнов — они нападали на японские торговые стоянки и убивали всех попадавшихся на пути японцев, всего более 70 человек (я уже писал об этом событии отдельно). Восстание было быстро подавлено, причём не только войсками княжества Мацумаэ, но и поддержавшими их айнскими вождями. С их помощью японцы выявили и казнили 37 зачинщиков. Произошло это в местечке Ноккамаппу, в самой северо-восточной оконечности Хоккайдо.
Спустя чуть более трёх лет в то же самое местечко прибыло российское судно во главе с посланником Адамом Лаксманом — он доставил на родину троих японских моряков, потерпевших за 10 лет до того кораблекрушение и попавших в Россию. Но что интересно, в инструкции, данной Лаксману иркутским губернатором И. А. Пилем одним из пунктов значилось:
Вы должны... неприметно разведать, не было ли в 1789 г. летом с японцами у курильцов какого несогласия, ибо по дошедшим сюда сведениям, известно, что [...] [японцы] произвели с ними [курильцами] ссору и курильцы японцев до 70 чел. побили. [...] то по сему не происходит ли ещё и поныне каких между ними несогласий.
В документе имелась сноска о том, что "Тоён Слободчиков, в бытность на 18-м острове (Урупе. — В. Щ.), слышал о том от мохнатых (айнов южных Курил. — В. Щ.) и, возвратившись, донёс в Большерецкую канцелярию". Словом «тоён» в XVIII в. называли вождей или старейшин коренных народов Тихоокеанского региона, поэтому Слободчиков — очевидно, один из вождей айнов северных Курил.
Таким образом, мы видим, что о событиях в приграничном с Японией районе российские власти могли узнавать через айнов северных Курил довольно быстро: событие лета 1789 г. стало известным в Иркутске не позднее лета 1792 г. (когда была выдана инструкция Лаксману). В принципе, это неудивительно. Если предположить, что тоён Слободчиков побывал на Урупе в 1790 г. и сообщил о восстании в Большерецкую канцелярию на Камчатке в том же или следующем году, то до Иркутска эта новость могла дойти как раз к 1791 или 1792 г.: путь из Большерецка через Охотск и Якутск в Иркутск мог занимать примерно от трёх до шести месяцев, при этом путь до Охотска был доступен лишь в период навигации.
Как японские власти узнали о российской экспедиции за год до приезда
Что интересно, информация могла проникать и в обратном направлении — из России в Японию, но тем же способом — через курильских айнов. Японский чиновник Могами Токунаи в 1791 году посетил остров Итуруп — там он надеялся встретиться с тремя русскими, с которыми познакомился за пять лет до того. Русских он не встретил, однако от местных айнов узнал, что "по слухам в следующем году Крысы (1792. — В. Щ.) русские приедут, чтобы вернуть в Японию унесенных течением". Несомненно, Токунаи донёс об этом властям в Эдо. Об этом он писал в своих воспоминаниях почти через 10 лет после этих событий, в 1800 году.
Действительно, ровно через год на северо-восток Хоккайдо приехала уже упомянутая выше российская экспедиция во главе с Адамом Лаксманом, который действительно привез японцев, унесенных течением в Россию. Получается, что Могами Токунаи узнал о возможном визите русских осенью 1791 года, за год до её приезда и примерно в то же самое время, когда указ Екатерины II иркутскому губернатору Пилю об её организации и отправке был только издан (это произошло 8 сентября 1791 года).
Могли ли сведения о готовящейся экспедиции просочиться на Курильские острова так быстро? Или же Могами Токунаи присвоил себе заслугу в заблаговременном выяснении сведений о визите россиян «задним числом» — ведь его сочинение было написано уже после приезда Лаксмана?
Здесь нужно вспомнить, что высочайшее решение об отправке экспедиции от имени иркутского губернатора было принято по ходатайству Эрика Лаксмана, отца будущего главы экспедиции поручика Адама Лаксмана. Лаксман-старший отправился для этого в Петербург в самом начале 1791 года, взяв с собой из Иркутска одного из японцев, Дайкокуя Кодаю.
До этого Лаксман-старший и Кодаю трижды отправляли прошения о возвращении японцев на родину. Первое такое прошение было составлено Лаксманом летом 1789 года. В ответ на него из столицы пришло «указание отказаться от мысли о возвращении на родину» и японцам предлагалось «стать чиновниками той страны». На второе обращение по тому же вопросу 3 февраля 1790 года пришел ответ, что если японцы не желают поступать на службу, то могут остаться в России в другом качестве, например, купцов. 7 февраля японцы отклонили и это предложение и направили третье прошение. Ответа на это третье прошение Кодаю не получил, да к тому же губернские власти прекратили денежное довольствие японцев.
Однако, судя по всему, ответ из столицы всё же был получен, но местные власти не спешили передавать его японцам. В одном из писем Лаксман говорил, что Сенат приказал Иркутской казенной палате "доставить способ к возвращению в их (японцев. — В. Щ.) отечество". Очевидно, местные власти не спешили выполнять это поручение, а когда об этом стало известно Лаксману, он и решил отправиться лично в Петербург, чтобы добиться выполнения на высшем уровне.
Однако каким же образом сведения о будущей экспедиции и возвращении в Японию унесенных течением японцев стали известны курильским айнам ещё до официального решения в сентябре 1791 года? Остается лишь высказать предположение, что когда в ответ на третье прошение японцев иркутскими властями было получено предписание «доставить способ к возвращению в их отечество», иркутский губернатор всё же делал запросы на места — в Охотск и на Камчатку, чтобы узнать о возможности подготовить судно для этих целей. Это и могло дать волну слухов.
Это лишь два примера распространения информации между Россией и Японией через курильских айнов во второй половине XVIII века, но они наглядно свидетельствуют о важном месте айнов в ранних российско-японских отношениях. Такие примеры показывают, что устный канал информации в обществах, где не получила распространение письменность, мог функционировать не хуже, чем письма или телеграф, и с неплохой для XVIII века скоростью.
----------------------
Спасибо, что дочитали до конца! Если вам понравилась статья, не поленитесь поставить лайк и подписаться, если вы ещё этого не сделали: на моём канале много интересной информации из истории Японии, айнов и российско-японских отношений. До новых встреч!