1 часть. 2 часть. 3 часть.
Солнечные лучи бесцельно бродили по городу, скользя по шершавым неровным стенам зданий, перепрыгивая бликами с одного окна на другое, на секунду замирая, притаившись, рассматривая каменные мостовые, поблескивающие серыми брюшками булыжников
Добропорядочные горожане, окутанные летней духотой, лениво плавали между узкими улочками, прячась от полуденного зноя в тени высоких строений.
Вот уже четвертый день он приходил к своему убежищу, чтобы тайно наблюдать за площадью, но балкон второго этажа был по-прежнему пуст. Маленькую прелестницу слуга больше не выносил, чтобы усадить в кресло, а она, сияя, любовалась клокочущей неистовой энергией жизни города. Лишь единожды пожилой человек, ухаживающий за нею, вышел, окинув печальным взглядом беспечных людей, расхаживающих по площади, тут же скрылся в комнате, противясь гаму человейника.
Что-то произошло, что-то непонятное и нехорошее. Он чувствовал это. Такое же чувство было у него и тогда, давно, когда она – худая взрослая женщина, приютившая его ребенком в катакомбах, не проснулась, так и оставшись лежать в их потайном убежище – неутолимое чувство утраты.
С отсутствием девочки дом опустел, и жизнь в нем незамедлительно угасала. С каждым днем он все больше и больше превращался в склеп с полуживыми бродячими людьми, имитирующими жизнь.
Житель катакомб потерял к этому дому интерес, но в памяти его навсегда осталась счастливая улыбка милого ребенка, задорно смотрящего с балкона.
***
Жужжащий гомон лился рекою из шатра, не способного вместить такое количество удовольствия одновременно. Задорный визг, кричащие, возбужденные голоса, смех, восторженное улюлюканье – все смешалось под куполом и выхлестнулось наружу невидимой, но ощутимой субстанцией, переполняя площадь кипучим весельем.
Фабрика эмоциональных наслаждений работала бесперебойно, поглощая все новые и новые порции жителей города. Психически опустошенные, но счастливые, они выходили из вздымающегося над домами сооружения с колышущимися от ветра стенами и разбредались по своим каморкам, чтобы забыться в них счастливым сновидением.
И напротив, изможденные ежедневными выступлениями лицедеи, понуро опустив головы, наводили порядок на арене, очищая места для зрителей. Они выполняли рутинную работу, отдав самих себя публике, оставив лишь телесную оболочку для следующих выступлений.
Дурант Давелюи
Нужно ли говорить, что и те, и другие трудились ради блага одного человека. Одни несли звонкие монеты, чтобы получить удовольствие – отвлечься, другие годами оттачивали свое мастерство, чтобы продать его подороже. Но обе ниточки, соединяющие талант и зрителя, крепко засели в одних руках, в руках Дуранта Давелюи, старого, хитрого и премерзкого человека, сумевшего сколотить труппу из оборванцев, проходимцев и просто заблудших людей, не способных найти себя в обычной жизни. Беспрестанно помыкая ими, он сумел скопить в итоге неплохое состояние.
Вот и сейчас его неприятное лицо, покрытое язвами, с приклеенной благородной улыбкой состоятельного человека, дотошно осматривало арену. Круглый большой нос беспрестанно шмыгал, выдавая внутреннее раздражение своего хозяина, искавшего малейший повод, чтобы разразиться виртуозной бранью.
Ждать долго не пришлось, ибо как мошка обреченно летит на огонь, так и слабовольный человек бессознательно тянется к тирану, дабы снова ощутить свое ничтожество и окунуться в гремучую смесь жалости, несчастья и самобичевания как единственно доступное для него средство самоощущения.
Жаклин, старая ирландка из забытой всеми богами деревушки, стремительно мчалась к своему деспоту через всю арену, но оступилась и, опрокинув ведро с водой, охнув, упала в центре манежа, облив при этом только что свеженасыпанные опилки.
Маска благородства презрительно дрогнула, застыв в уголках рта открытой неприязнью и нескрываемым уже раздражением.
– Вот же божедурье... – сквозь зубы процедил он и гаркнул на весь зал. – Что ты, бесплюха раззявая, разлеглась на арене-то?!.
И сплюнув под ноги порцию изжеванного табака, показал ей здоровенный кулак, весь покрытый неровными рубцами. Жаклин, перепугавшись, подхватила пустое ведро и скрылась за ближайшей занавесью.
– Одолжил же Бог помощничков... – заворчал Дурант, похрустывая бычьей шеей.
Рассерженный, он направился к выходу выкурить под лунным сиянием сигару, которую он так долго вертел в руке, но тут же остановился, удивленно разглядывая крупного человека в лохмотьях, стоявшего у входа в шатер. Тот молча рассматривал из-под широкого капюшона арену и, вероятно, был свидетелем недавней сцены.
– Что тебе надо, оборванец? – прорычал хозяин цирка, приготовившись раздавить несчастного, как клопа. Ответом ему было молчание, человек даже не пошевелился на его возмущенную реплику.
Дурант Давелюи, не привыкший к такому обращению, сжал кулачища и, осклабившись двинулся к незнакомцу. Но тот не спеша развернулся и исчез за портьерой, отделявшей ночной город от потаенного мира шатра.
Давелюи отдернул полу занавеса, но незнакомец уже растворился в ночной прохладе города.
***
Столбики франков, освещаемые оплавленной на макушке тонкой горящей свечою, медленно росли в высоту. Аккуратно раскладывая монеты из кучи, рассыпанной на середине стола, на пять столбцов, Дурант с пристрастием разглядывал каждую из них, вертя в толстых лапищах.
– Этот слишком тусклый для третьей стопки. Вшивые горожане затерли свои деньги чуть ли не до дыр, – возмущался он, укладывая монету поверх второго столбца.
Больше всего монет было в первом и во втором столбцах. Первый состоял из самых затертых, покоцанных и полусплюснутых монет (приходилось брать и такие, их отлично принимали конюхи в обмен на овес). Второй ряд представлял собою монеты более ровные и посветлее (самые ходовые, на них уже можно было купить продукты). Третий, четвертый и пятые снижались поочередно к столу. На пятом столбце, сверкая, стояло всего семь свеженьких монет, еще не утративших свой блеск. Это говорило о том, что всего несколько господ посетило его заведение сегодня. Господа считали ниже своего достоинства прилюдно расплачиваться тусклой монетой. В их представлении франк в руках должен был блистать, подчеркивая неоспоримый статус владельца и притягивая завистливые взгляды ротозеев и прочих неудачников.
Отхлебнув вина из глиняного кувшина, он бухнул его об стол и проскрипел полупьяным голосом:
– Что за дыра этот городок. Видать, что сам Господь Бог давненько не заглядывал сюда...
С легким шумом портьера его кибитки откинулась, и к столу подошел высокорослый клоун Жак, востроносый и жадный до денег, в этот раз он даже не обратил внимания на монеты, рассыпанные на столе, и аккуратно тут же расставленные столбцы с франками.
– Чего тебе, несчастный? – по привычке буркнул Давелюи, даже не удостоив того взглядом, узнав его долговязую фигуру боковым зрением.
Рядом с Жаком выросли Себастьян и Филипп, а между ними протискивалась пышногрудая Катрин, сзади толкались еще, слышно было тяжелое дыхание Пьера.
Давелюи откинулся на спинку стула, посмотрел на столбики монет на столе, прищурившись, на циркачей, окруживших его и впившихся в него немыми взглядами. Вздохнул, сделал несколько больших глотков вина, и устало сказал:
– Сучье племя... – иронично засмеялся. – Я знал, что рано или поздно это произойдет, но не думал, что вы так скоро решитесь ограбить бедного дядюшку Дуранта, который вытащил каждого из вас, неблагодарных свиней, из придорожной канавы, где вы питались объедками всю свою никому не нужную и неинтересную жизнь...
Еще один большой глоток вина. Тишина. Слышно возбужденное дыхание ночных гостей. Давелюи спокойно смотрит на свечу, переводит взгляд на франки, в его зрачках отражаются столбики тускло поблескивающих монет. Крепкое вино ударяет в голову, он стискивает зубы, лицо свирепеет, вена на шее неестественно вздулась, кажется, еще чуть-чуть, и она лопнет. Дурант выхватывает нож из-за сапога, вскакивает и с криком: «Подлые свиньи!», бросается на лицедеев...
«Надетый» на обоюдоострый нож толстяк Филипп, закатив глаза, рухнул на стол, франки мелким дождем разлетаются по кибитке. Остаток свечи падает на пол и затухает под чьим-то каблуком. Слышна возня. Зверская ругань и звонкие затрещины. Наконец, все утихло. Связанного и яростно рычащего в кляп Давелюи, выносят из его логова.
Среди разбросанных монет на полу лежит Филипп, из его искаженного от боли рта, сочится струйкой кровь, она стекает на блестящий новенький франк...
Искупление
Дурант уже перестал стонать, глаза почти привыкли к темноте. Он чувствовал, как его несли несколько пар рук, уже не сопротивлялся, а только прислушивался к шуму воды от многочисленных ног и думал, куда это его несут. Зловония выдавали канализационные катакомбы. Но что они тут забыли и каких врагов он сумел нажить себе в подземелье незнакомого города? Вопросы вертелись в голове, превращаясь в бессмыслицу, а за ней и вовсе в путаницу.
Его внимание привлекло странное жужжание или даже бормотание, которое, казалось, раздается отовсюду сразу. Но больше всего Дуранта удивляло поведение его некогда наемной труппы. Обычно словоохотливые, они не издали ни единого звука в этом прискорбном для него "походе".
Но только успел он разобраться с местоположением, как появилось новое обстоятельство – тонкий назойливый звук. Давелюи прислушался, он точно знал этот звук – это писк. Да, да – писк озлобленных и голодных полчищ крыс. С каждым шагом-хлюпаньем в воде, он нарастал, все больше и больше превращаясь из отдельных пищащих островков в один огромный всепожирающий голодный вопль.
Не успел он осознать всю степень опасности, как подчиненные небрежно положили его на некое подобие острова, образовавшегося посреди сточной канавы из листьев, веточек, обломков мебели, одежды и прочего мусора. Дурант чувствовал, как сквозь штаны и рубашку на спине, просачивалась холодная влага.
Лицедеи, уложив своего тирана, мучившего их годами, молча развернулись и направились в сторону, откуда только что пришли. Дурант Давелюи заметил, как в свете факела одного из циркачей к ним примкнула мощная фигура, будто отколовшаяся от стены тоннеля. В ней он узнал недавнего посетителя.
Странное жужжание-песнопение прекратилось, но на смену ему пришло еще нечто более ужасное – бесчисленное клацанье острых зубов, бесконечное хлюпанье воды под маленькими лапками, которые стремительно приближались. Давелюи от страха завопил, но кляп апатично поглотил все ноты ужаса и страдания этого некогда деспотического человека.
Так волею случая, зло покинуло облюбованное место совершенно легко, неожиданно уступив его более тонкому и развитому существу.
***
На следующий же вечер шатер снялся и покинул город. Проснувшиеся жители, уже привыкшие к забавным клоунам и шуму, с удивлением обнаружили опустевшую площадь, а старшая сестра приюта для сирот нашла у ворот мешочек, набитый франками.
Что стало дальше с труппой, точно неизвестно, но, вероятно, она ушла дальше, в поисках новых счастливых детских улыбок...
Конец.
Популярные истории:
- Мистика: «Ягодка»
- Мистика: «Фауна»
- Мистика: «Ведунья»
- Мистика: «Мельник»