Был у меня друг Серёга. Всё детство мы с ним были неразлучны, учиться пошли в один институт, и даже в армию нас забрали вместе. А служить нам пришлось в Афганистане. И он погиб там при ужасных обстоятельствах. Умирая, он просил позаботиться о его семье. У него была престарелая мать, жена и маленький сын, который в ту пору еще и в школу не ходил. И первые, кого я посетил после окончания службы – были его близкие.
- Самоша! – заплакала Анна Михайловна, едва увидев меня у калитки их дома, и спотыкаясь, побежала мне навстречу. Она обнимала меня и плакала, гладила по голове, как маленького, что-то говорила и говорила, жалуясь на свою беду, а потом, спохватившись, повела меня за руку в дом, вытирая глаза передником. Она долго и вкусно меня кормила, всё любовалась на меня, то и дело поправляя мне то волосы, то воротник на рубашке, то по руке погладит… и приговаривала всё:
- Какой же ты взрослый стал, Самоша!
Ближе к вечеру пришла Татьяна. Увидев меня, она замерла и так и осталась стоять, глядя на меня полными слёз глазами. За ней следом в дом вошёл Глебушка. Долго он выглядывал на меня из-за матери, видимо забыл за время моей службы.
Конечно, я всего им не рассказал – жутко… Сказал о просьбе Сергея и добавил, что они в любой ситуации могут рассчитывать на меня.
Эту первую встречу с ними я помню до мельчайших подробностей – так она меня взволновала тогда и тронула…
Стал я частым гостем в их доме. Глебку при возможности везде с собой таскал, и очень скоро мы стали родными людьми. Как-то за ужином Глеб назвал меня папой. Все замолчали, и глаза обеих женщин устремились на меня. Я улыбнулся, погладил Глеба по голове и ответил ему:
- Что, сынок?..
Вскоре после этого Анна Михайловна слегла и, недолго помучившись, отдала Богу душу. Она как будто жила через силу, ждала того момента, когда можно было бы со спокойной душой покинуть этот мир, вверив в надежные руки семью своего сына.
Татьяна, как оказалось, начала выпивать после смерти мужа. А когда появился я, а затем умерла Анна Михайловна, она совсем расслабилась, стала выпивать чаще. Как-то попросила побыть с Глебкой день-другой. Затем снова. И снова… Приходила за ребёнком помятая, злая и потерянная.
Однажды Глеб не захотел идти с матерью, и она крикнула ему что-то вроде «не велика персона – без тебя как-нибудь проживу!» и, хлопнув дверью, умчалась. Пока был слышен ее быстрый удаляющийся шаг, мы с Глебом молчали, а после - быстро нашли какое-то занятие, которых у нас с ним было множество.
…Не было ее тогда около месяца. А когда пришла, была бледная, худая, жалкая. Было видно, что винит себя, но еще больше чувствовалась, что она чем-то встревожена. Позже выяснилось, что ей грозит заключение – что-то украла. Плакала и просила, чтобы я не бросал Глеба…
…В заключении она умерла от туберкулёза…
Я хорошо понимал, что ребёнок нуждается не только в защите и мужском общении, но и в женской заботе и ласке. Стал присматриваться к знакомым женщинам и даже объявления в газетах читал. Спустя какое-то время я вспомнил о Катюшке, нашей с Серёгой однокурснице, которую не видел ни разу после защиты диплома. В ту пору она была в меня влюблена, а я тогда жениться не собирался вообще: у меня были наполеоновские планы… Мне подумалось: вдруг она еще не замужем… Нашел её, оказалось – у нее так и не было семьи. Помню, спросил я ее тогда довольно дерзко: «Катюха, ты всё еще меня любишь?». Она покраснела и ничего не ответила. Потом я ей всё честно рассказал и предложил стать мне женой, а Глебке – матерью. Думала она недолго и согласилась. Скорее всего, она не за меня замуж пошла, а пожалела сироту. Добрейшей души человек – моя Катенька…
И Катерина оправдала мои надежды: стала заботливой и ласковой матерью нашему сыну. Я же не уставал повторять Глебке, что очень нуждаюсь в его помощи, и он с большой охотой помогал мне во всем, о чем бы я его ни попросил. Помощи, конечно, от него было немного, но зато парень чувствовал себя взрослым, нужным и очень скоро стал самостоятельным.
…Среди прочих увлечений, нам с Глебом очень нравилась резьба по камню, к которой еще в детстве у меня лежала душа, и мы с Серёгой с удовольствием ходили домой к местному умельцу Фёдору Николаевичу на занятия. Кстати сказать, он резал не только по камню, но и по металлу, дереву и всему тому, что поддавалось резаку. И мебель в доме он делал сам. Одним словом, был он мастером на все руки.
…Любовь к резьбе по камню мне удалось привить и Глебушке. Мальчик он был способный, да и усердный не по годам, потому и камень ему быстро поддался. Когда он подрос, руки стали сильными, пальцы ловкими, а глаз – точным, у него стало получаться так хорошо, что многие не верили, что это сделал подросток. А еще через несколько лет он стал резать лучше меня, достиг такого мастерства, что у него появился свой «почерк», и его стали приглашать на всевозможные выставки…
- Я правильно поняла, что второй мастер – это Глеб?
- Конечно, правильно, - ответил грустно Маршак.
- С ним всё хорошо?
- О, да! У него всё замечательно! – Самуил Яковлевич замолчал.
Возникло ощущение, что он не собирается дальше рассказывать, и я не посмела спрашивать дальше: было видно, что ему тяжело вспоминать о тех событиях.
- Дуся, что ж Вы замолчали, ничего не спрашиваете?
- Спрашиваю. Очень спрашиваю!
- Давайте, Дусенька, хлопнем по пятьдесят грамм обезболивающего!
- Давайте…
После «процедуры» Маршак снова задумался и продолжил свой рассказ…
Продолжение:
В начало: dzen.ru/...47b