Добрыня Никитич поправил булатный меч на поясе, погладил верного коня по шее. Сивка тряхнул гривой и посмотрел на друга большим карим глазом. Впереди раскинулся ухоженный лес, каких на Руси-матушке отродясь не было. Огромные деревья стоят друг от друга на почтительном расстоянии, раскинув могучие кроны. Словно высажены умелой рукой. Земля красиво присыпана прошлогодней листвой, а бегущие вдали волки больше похожи на холёных псов и княжеской псарни.
Похоже, правы были купцы новгородские, красива чужбина! Облагорожена умелой франкской рукой и ромейским гением. Да что там, даже в столице мира, Царьграде, нет ничего сравнимого! Добрыня приосанился в седле, приложил ладонь козырьком. Кольчужная рукавица лязгнула по шлему. Надо бы подыскать место для терема, хотя. После ссоры с пресветлым князем на Руси не сидится. А тут и красиво и люди какие, пресветлые! Куда там боярам, тут даже простолюдины выглядят благороднее!
Хотя для начала нужно совершить подвиг, что б к местному князю... кхм, королю, не с пустыми руками явиться. Там и надел дадут, и злата отсыплют...
Ниже у холма идёт согбенная бабка с вязанкой хвороста на спине. Богатыря не замечает, уткнулась носом в землю, будто золотой потеряла. Добрыня коснулся повода, и конь послушно пошёл вниз.
— Эй, старая! — Окрикнул богатырь на полпути. — Ты чего тут делаешь?
Старуха дёрнулась с такой прытью, что хворост посыпался на землю. Подслеповато щурясь вгляделась в незнакомца и облегчённо выдохнула:
— Фух... ты чего пугаешь, молодой? Я уж думала рыцари! А ты у нас... сарацин будешь?
— Русич я, бабка.
— Русич? А... лесной сарацин! Ну, всяко лучше, чем рыцарь...
— Эм... ну... наверное. А чем тебе рыцари-то не угодили?
— Ох, мил человек, никогда не знаешь, что от них ожидать! То подол задерут, то ещё чего...
— Ну дык, подол и я мастак задирать.
— Так они себе.
— Э... — Протянул Добрыня, пытаясь вникнуть в тонкости чужого языка и отчаянно надеясь, что ослышался. — Ладно, бабка, скажи, в чьих я землях, какого короля?
Старуха собирает хворост, замерла и огляделась, ткнула скрюченным пальцем в сторону леса:
— Тама, значится земли Святой Римской Империи, а там сидит король Ричард, там король Франц, а тама сам император Вильгельм!
— Ого! Так я на Стыке великих держав!
— А то, милок, самом что ни есть! Самые великие в мире! Лучше них нет и не будет никого! В святой Римской аж пять городов!
— Стоп... что? Пять? Я думал у ромеев их... побольше будет.
— А при чём тут римляне? Это германская империя!
— А почему тогда римская?
— Для солидности.
— Эм... ладно. А сколько земли у короля Франца?
— О! У него пять деревень, самый богатый король окрест!
— Пять?
— Да! Вижу и на тебя, дикаря лесного, впечатление произвело! Вон как глаза выпучил!
Добрыня усилием воли не дал челюсти упасть на грудь. Пять деревень у короля? Да у распоследнего дружинника поболя будет! Даже у Добрыни больше десятка. Выходит по местным нравам он император? Хм... ну, должно быть, тут деревни богачи всей Руси, вместе взятой...
— Ладно, а чей это чёрный замок вон там, вдали? — Спросил Добрыня, указывая на громаду, возвышающуюся над лесом.
— А... там злая ведьма живёт. Не ходи туда, сгубит!
Богатырь выпрямился в седле, выпятил грудь колесом и молча проехал мимо старухи. Сивка прибавил шагу чуя подвиги впереди.
***
Вблизи впечатление от замка слабеет. Камни не такие чёрные, хоть сложены хитро, с выдумкой. Но даже у Кощея твердыня солиднее и мрачнее. Ну, наверное, у ведьмы другие предпочтения.
Богатырь въехал в распахнутые ворота, одной рукой держа повод, а другую положив на рукоять меча. Спина прямая, гордый взгляд устремлён вперёд на массивные двери главной башни. Челюсть выдвинул, как подобает герою, готовый рубить и топтать конём прислужников злодейки.
Во дворе пусто, даже захудалый бес с копьём не выбежал, даже конюх не показался. Добрыня огляделся с недоумением, вспоминая стычки с тем же Кощеем. Там ещё на подходе к замку на него с каждого дерева по татю прыгало, да чудища всякие из земли лезли.
Дверь башни величаво распахнулась и на порог, горделиво вскинув голову, вышла статная женщина. Огненно-рыжая, с крупной грудью и пухлыми губами. Острастки добавляет облегающий наряд из чёрной, лаковой кожи. В одной руке держит плётку, а в другую упёрла кулачком в бок.
— Ну, здравствуй, незнакомец. — Томно протянула она, оглядывая богатыря и коня. — С чем пожаловал?
— Эм... — Замялся Добрыня, окончательно сбитый с толку. — Мне бы подвиг совершить...
— О, сладкий, это запросто! Всего две золотые монеты и подвигов будет о-о-очень много. — Проворковала ведьма, указала плёткой на богатыря. — Уверяю, будешь только рад.
— Хм... эм... кхм... я несколько про другие подвиги.
— О! Так ты у нас ценитель? Что ж сразу не сказал? Это у меня тоже есть!
Ведь с улыбкой достала нечто больше похожее на палицу Ильи Муромца. Глядя в глаза богатырю, прицепила чуть ниже живота.
— Ну же, проходи раздевайся! Настоящие рыцарские подвиги заждались!
Сивка, чуя настроение хозяина, попятился, развернулся и сорвался в галоп, стелясь над землёй как птица.
***
Кощей Бессмертный опрокинул чарку и покачал головой, глядя на понурого богатыря. В палатах горной крепости натоплено, в окно бьёт холодное солнце. Добрыня сидит сжав кружку в ладонях и не отрывает взгляда от собственного отражения на поверхности хмельного мёда.
— А я тебе говорил, они там все того, пришибленные. — Вздохнул Кощей. — А ты заладил, заграница-то, да сё. Лапотным не понять.
Добрыня стыдливо отвернулся. В сторонке захихикала Баба-Яга, мирно вяжущая шарф в кресле. Внизу, судя по шуму, прибыл кто-то из гостей.
— Что, ещё тянет на подвиги забугорные? — Хихикая, спросила ведьма.
— Нет. — Буркнул богатырь и ещё сильнее сгорбился.
— Ну и что теперь будешь делать? — Спросил Кощей, подливая мёда.
— К князю поеду, каяться. — Вздохнул Добрыня. — Повинную голову меч не сечёт.
— Ага, секут другое место. — Засмеялась Яга и, утирая выступившие слёзы, добавила. — Да не бойся, не по-европейски!