Лев Николаевич Толстой не помнил своей матери: она умерла, когда Левушке не было и трех лет. Однако он боготворил ее, часто говорил о «культе матери».
Героини двух произведений Толстого обладают чертами Марии Николаевны Толстой, в девичестве Волконской. Это мама Николеньки Иртеньева в «Детстве» и княжна Марья «В войне и мире».
Все знают, что «Детство» — повесть автобиографическая. Лев Николаевич рассказывает о себе, хоть и берет имя старшего брата Николая. И мать он описывает в соответствии с тем, как та выглядела (хотя не сохранилось ни одного портрета, а есть лишь силуэт неизвестного художника, где Мария Николаевна совсем еще девочка, но заметно, что у нее крупные черты лица — современники называли ее некрасивой, что, впрочем, не бросалось в глаза из-за исключительных ее душевных качеств.)
В «Детстве» мать главного героя умирает, когда тот еще ребенок, но уже вполне сознает происходящее и сильно горюет. Исследователи творчества Толстого говорят о том, что этим он как бы восстанавливает ход событий и получает возможность, пусть только и в своем воображении, стать свидетелем трагедии и осознанно получить благословение матери.
Как врачу, мне, разумеется, интересны детали болезни, которая привела к трагическому концу героини. Читаем в «Детстве», как она сама описывает обстоятельства в письме к мужу: «… На прошлой неделе я поехала с детьми кататься; но подле самого выезда на большую дорогу, около того мостика, который всегда наводил на меня ужас, лошади завязли в грязи. День был прекрасный, и мне вздумалось пройтись пешком до большой дороги, покуда вытаскивали коляску. Дойдя до часовни, я очень устала и села отдохнуть, а так как, покуда собирались люди, чтоб вытащить экипаж, прошло около получаса, мне стало холодно, особенно ногам, потому что на мне были ботинки на тонких подошвах и я их промочила. После обеда я почувствовала озноб и жар, но, по заведенному порядку, продолжала ходить, а после чаю села играть с Любочкой в четыре руки… Но представь себе мое удивление, когда я заметила, что не могу счесть такта. Несколько раз я принималась считать, но все в голове у меня решительно путалось, и я чувствовала странный шум в ушах. Я считала: раз, два, три, потом вдруг: восемь, пятнадцать и главное — видела, что вру, и никак не могла поправиться. Наконец Мими пришла мне на помощь и почти насильно уложила в постель. Вот тебе, мой друг, подробный отчет в том, как я занемогла и как сама в том виновата. На другой день у меня был жар довольно сильный и приехал наш добрый, старый Иван Васильич, который до сих пор живет у нас и обещается скоро выпустить меня на свет Божий.»
В этом рассказе чувствуется противоречие: простудилась, занемогла, слегла с температурой. И вот самое настораживающее: появляется спутанность сознания, дезориентация, нарушается элементарный счет. И видно, что снижается критика к ситуации — больную почти насильно укладывают в постель, хоть она и понимает, что путается в счете и хочет, да не может поправиться.
Толстой описывает неврологическую симптоматику, характерную для менингоэнцефалита — инфекционного поражения оболочек мозга, которое быстро переходит на его нервные клетки.
Но вот чудеса — доктор обещает больной быстрое выздоровление, хотя, напомню, дело происходит в эру до антибиотиков. Да и сейчас никто бы не стал делать таких оптимистичных прогнозов, увидев подобную пациентку: очень уж опасен и непредсказуем менингоэнцефалит. И еще деталь: он остается дежурить при больной, живет в ее доме, что означает лишь одно — состояние у нее тяжелое, есть угроза жизни.
В наше время преобладают вирусы как причина менингита и менингоэнцефалита, и формы бывают неявные, со стертой клинической симптоматикой, без повышения температуры. В 19 веке чаще случался бактериальный менингит и менингоэнцефалит, который протекал с лихорадкой, бредом и довольно быстро забирал больного на тот свет.
Неужели мать Николеньки лукавит? Ответ мы получаем, читая далее: в письме есть приписка, сделанная позже. И у нее уже совсем другая тональность: «Я одна знаю, что мне больше не вставать с постели. Не теряй ни одной минуты, приезжай сейчас же и привози детей. Может быть, я успею еще раз обнять тебя и благословить их: это мое одно последнее желание. Я знаю, какой ужасный удар наношу тебе; но все равно, рано или поздно, от меня или от других, ты получил бы его; постараемся же с твердостию и надеждою на милосердие Божие перенести это несчастие. Покоримся воле его.
Не думай, чтобы то, что я пишу, было бредом больного воображения; напротив, мысли мои чрезвычайно ясны в эту минуту, и я совершенно спокойна. Не утешай же себя напрасно надеждой, что бы это были ложные, неясные предчувствия боязливой души. Нет, я чувствую, я знаю — и знаю потому, что Богу было угодно открыть мне это, — мне осталось жить очень недолго.»
Автор акцентирует внимание на том, что у матери главного героя произошло короткое просветление, а вместе с ним пришло явное понимание, что это конец. Читаем впечатления самого Николеньки: «Глаза maman были открыты, но она ничего не видела... О, никогда не забуду я этого страшного взгляда! В нем выражалось столько страдания!.. Нас увели.»
***
В «Войне и мире» описываются события, очень напоминающие обстоятельства жизни реальной Марии Николаевны. В романе княжна Марья живет с властным отцом, который терпеть не может «глупых барышень» и воспитывает дочь в строгости, а также следит, чтобы она занималась географией, математикой, изучала языки.
Князь Волконский, отец реальной Марии Николаевны, вместе с ней поселился в Ясной Поляне. Был он «к ней строг и требователен». Отец старался дать дочери — будущей наследнице своих имений — всестороннее образование. Мария говорила на пяти языках, занималась литературным творчеством, отлично играла на клавикордах и арфе.
Мария вела дневники, где размышляла и анализировала собственные поступки, мысли и недостатки. Эти дневники найдет потом Софья Андреевна, жена Льва Николаевича, и принесет этим мужу огромную радость — он будто получил от матери письмо из прошлого, неожиданное и оттого еще более ценное.
Марии Николаевне было за тридцать, когда умер ее отец. И тут неожиданно появляется граф Николай Толстой из обедневшего рода, которому очень подходит Мария Волконская — она некрасива, немолода, зато богата.
А дальше происходит маленькое чудо. Мария и Николай друг другу по-настоящему понравились. И брак этот оказался счастливым.
Есть мнение, что Мария умерла от родовой горячки, произведя на свет дочь. Даже сам Лев Николаевич говорил о такой кончине своей матери, да вот несостыковка: его младшей сестре Марии было 6 месяцев, когда умерла мать. Полгода родильной горячки — ситуация сомнительная.
На самом деле произошла путаница. И сестра Льва Николаевича, Мария, говорит в своих воспоминаниях уже о другой горячке — нервной: «Мать умерла от воспаления мозга… У моих детей была няня Татьяна Филипповна, она при ней была молоденькая девушка. Она рассказывала, что мать всегда очень любила качаться. У нее были качели, она всегда просила, чтобы ее выше раскачивали. Раз ее раскачали очень сильно, доска сорвалась и ударила ее в голову. Она ухватилась за голову и долго так стояла, все за голову держалась. Девушки крепостные — тогда наказывали — испугались. — «Ничего, ничего, вы не бойтесь, я никому не скажу». Это было вскоре после моего рождения. После этого у нее всегда болела голова…»
Но в этих воспоминаниях мы четко видим историю болезни: травма головы доской от качелей (без потери сознания, однако с громоподобной головной болью), а потом — осложнение в виде менингоэнцефалита. Процесс этот, судя по всему, не был молниеносным. А занял дни и, вероятно, даже недели.
Таким течением отличается хроническая субдуральная гематома — состояние, связанное с кровотечением из вен коры головного мозга между листками мозговых оболочек. Она более характерна для людей среднего возраста (Марии Николаевне было 40 лет). Главная особенность — в момент травмы ничего особенного не происходит. А со временем проявляются симптомы повреждения мозга, его отека и сдавления.
Вот что рассказывает дочь Марии Николаевны: «Она вдруг стала говорить бог знает что, сидела — читала книгу — книга перевернута вверх ногами…»
Это один из вариантов клинической манифестации субдуральной гематомы, когда человек становится дезориентирован, личность его резко меняется. И вот тут уже, при отсутствии своевременной медицинской помощи, возникает опасность для жизни.
Что сделали бы с Марией Николаевной в наши дни? Удалось бы ей помочь?
- Первое: жалобы на головную боль после травмы стали бы основанием для консультации нейрохирурга.
- Второе: больной провели бы МРТ головного мозга и аксиальную КТ, если МРТ оказалась недостаточно информативной.
- И третье: нейрохирурги приняли бы решение, проводить ли операцию или вести пациентку консервативно, с применением препаратов, которые уменьшают отек мозга и помогают дождаться самопроизвольного рассасывания субдуральной гематомы.
В наши дни у Марии Николаевны Толстой были бы серьезные шансы на выздоровление.
А в 19 веке нейровизуализация была недоступна. Однако сочетание лихорадки и неврологических симптомов было справедливым основанием для диагноза «нервная горячка», или «воспаление мозга». Правда, сделать ничего было нельзя. Только наблюдать…
Вот что мне удалось найти о последних минутах матери великого писателя. Это рассказ жены дядьки Толстого, записанный ее внуком: «… Жалела она больше всего о том, что ей было жаль малолетних в этом мире детей оставлять, всех невыращенных, а особенно, Лев Николаевич, ей было жаль вас. Совсем малютка, кажется, в то время года 2—3, не больше, вам было. Помню, как ваша, Лев Николаевич, матушка, а наша желанная барыня, умирала… больная лежит, еле дышит, бледная как смерть; глаза мутиться начинают, кажется, уже совсем мертвая. Только еще память у ней острая, хорошая. Зовет она к себе тихим, слабым голосом мужа, детей, всех по очереди крестит, благословляет, прощается. И вот как доходит очередь
до вас, она быстро водит глазами, ищет и спрашивает: «А где же Левушка?..» Все бросились разыскивать вас, а вы, Лев Николаевич, тогда маленький, толстенький, с пухленькими розовыми щечками, как кубарь, бегали, прыгали в детской. И няня, как ни старалась уговорить и остановить ваш звонкий смех, но все было напрасно. Помню, когда вас, Лев Николаевич, начали подносить к вашей умирающей матушке, сколько тогда горя приняли с вами. Двое вас держат, а вы вырываетесь, взвизгиваете, плачете и проситесь опять в детскую. Помню, как ваша матушка так же, как и прочих, перекрестила и благословила вас. И две крупные слезы покатились по ее бледным и худым щекам. Вами, Лев Николаевич, для вашей матушки, кажется, еще более придали боли. Голос ее становился тише, слабее, глаза мутнели, и кажется, вот-вот еще одна-две минуты, и у вас уже не будет мамы. И так все случилось: в тот же день вашей матери не стало.»
Эти воспоминания отразились потом в повести «Детство»: «Когда вас увели, она еще долго металась, моя голубушка, точно вот здесь ее давило что-то; потом спустила головку с подушек и задремала, так тихо, спокойно, точно ангел небесный. Только я вышла посмотреть, что питье не несут, — прихожу, а уж она, моя сердечная, все вокруг себя раскидала и все манит к себе вашего папеньку; тот нагнется к ней, а уж сил, видно, недостает сказать, что хотелось, только откроет губки и опять начнет охать: «Боже мой! Господи! Детей! детей!» Я хотела было за вами бежать, да Иван Васильич остановил, говорит: «Это хуже встревожит ее, лучше не надо». После уж только поднимет ручку и опять опустит. И что она этим хотела, Бог ее знает. Я так думаю, что это она вас заочно благословляла; да, видно, не привел ее Господь (перед последним концом) взглянуть на своих деточек. Потом она приподнялась, моя голубушка, сделала вот так ручки и вдруг заговорила, да таким голосом, что я и вспомнить не могу: «Матерь Божия, не оставь их!..» Тут уж боль подступила ей под самое сердце, по глазам видно было, что ужасно мучилась бедняжка; упала на подушки, ухватилась зубами за простыню; а слезы-то, мой батюшка, так и текут.
— Ну, а потом? — спросил я.
Наталья Савишна не могла больше говорить: она отвернулась и горько заплакала.
Maman скончалась в ужасных страданиях.»
Марии Николаевне было всего сорок лет. Однако она успела ощутить радость тихого семейного счастья, и была очень довольна своими детьми, считая свою жизнь полной и насыщенной.
Ее история болезни — пример несчастного случая, который обрывает жизнь нестарой и полной сил женщины.