- Зинка, совесть у тебя есть? – Чубкина, руки в боки, ноги на ширине плеч, раззявила варежку, хрен заткнешь, - я тебя спрашиваю, морда ты помойная? А? Глаза твои бесстыжие, напаскудила, и в сторону? Я не я, и лошадь не моя? А ну, спускайся! Спускайся, я тебе говорю.
Зинка сидела на крыше. Как она туда забралась, и сама не помнит. Но от Чубкиной Людки и в космос улетишь, не заметишь. Страху эта бабенка нагнать может. У нее не заржавеет. С крыши Чубкина кажется не такой уж и большой: кругленький колобок в халате. Но это – оптический обман: у Чубкиной гренадерский рост, и весит Чубкина, как хороший бегемот.
«И угораздило меня…» - нервно думает Зинка, - «Теперь век на крыше сидеть буду»
Ее раздражало, что Чубкина орала на всю ивановскую, позоря несчастную Зинку. Хотя, чего тут такого удивительного? Зинка опозорена на весь поселок не раз, и не два. Зинка – первый враг супружеского счастья, кошка блудная. Так ее величают в Коромыслах, большом селе Вологодской области. Зинку занесли сюда жизненные обстоятельства, о которых она предпочитала молчать.
Зинка задолжала кое-кому очень много рублей. Пришлось продавать квартиру. Дяди в кожаных куртках попались гуманные. В чистое поле ее не выгнали, отправили Зинку в село, в домик о трех окнах и дряхлой печке – живи, радуйся, и не говори, что плохо с тобой поступили. Пожалели тебя, Зинка, ибо ты – женского полу, хоть и непутевая. Так что, можешь дальше небо коптить и местных баб с ума сводить. Это твое личное дело, и дядей не касается, тем более, что натешились тобой дяди вдоволь! Скажи спасибо, что не продали Суренчику – сидела (лежала, точнее) бы у него, пока не подохла.
Зинка коптила и сводила с ума. Местный участковый Курочкин зачастил в храм, где задавал один и тот же вопрос:
- За что? Чем я провинился, Господи?
Господь молчал, сурово взирая с иконы на Курочкина, словно намекал Курочкину на всякие блудные мыслишки, которые тоже гуляли в круглой Курочкинской голове. А все из-за Зинки, так ее растак, заразу. Мало того, что мужичье в штабеля перед Зинкой укладывалось, так и Курочкин, между прочим, уважаемый всеми человек, закосил глазами и носом заводил. Сил не было держаться – Зинка манила и кружила несчастную Курочкинскую башку.
Дело в том, что Зинка уродилась на свет писаной красавицей. Джоли отдыхает, короче. Все, ну буквально все в ней было образцом гармонии и совершенства. И зеленые глаза, и брови, и алчные, зовущие к поцелую губы, и высокая грудь, и тоненькая, тоненькая талия, как у Анжелики на пиратском рынке. И вот это создание, достойное кисти Ботичелли, родилось в простой рабочей семье! Папка с мамкой и рядом не стояли. Обыкновенные вологодские физиономии, носики картошкой, глаза пуговицами и щербатые рты.
Папка Зинки всю жизнь потом жену травил:
- Не мое, - говорил, - изделие! – Где, - говорил, - сработала?
Да где сработать-то? В Малых Порожках, что-ли? Да такого мастера все бы знали! Родители подумали, что тетя Клава, акушерка местного роддома, с похмелья младенцев перепутала. Была с мамкой Зины в палате одна такая цаца: в своей собственной сорочке, и лицо мазала каждый вечер душистым кремом. Случайная, залетная роженица – с поезда сняли. Роженица дочку забрала – и ту-ту. А папке и мамке Зинкиным вот это сокровище осталось.
Что делать – смирились. Где свое собственное дитя искать? А если ошиблись? Позору не оберешься. Потому, к Зинке относились прохладно. Не то, чтобы обижали, но вот как-то без особой ласки растили. Хотя, если посудить по тем временам, так все дети так жили: по стройкам носились, костры жгли и в омутах купались – никто с ними не цацкался. Опоздают к ужину – ремня получат. Руку поранят или ногу – подорожник везде растет. Время тихое было, безманьячное.
И Зинка, несмотря на ангельскую внешность, вместе со всеми носилась по пустырям и стройкам. Чтобы не возиться с косами, мать подстригла ее пушистые волосы накоротко. Она бы и налысо побрила, да не решилась ребенка на смех поднимать. Вечером дочка прибежит, ей тарелку под нос поставят, подзатыльника дадут за невымытую посуду, и ладно.
Батя через три года на рыбалке в Шексне утонул – ухнул под лед – и привет. Мама думала, что поживет спокойно – муж суровый был, житья не давал. Но, как назло, к женщине привязалась какая-то болячка, ставшая причиной ее скорой кончины. А Зинке стукнуло восемнадцать лет. Дитя еще, хоть и грудь выросла. В голове – ветер – мозгов Бог не дал. Вместо того, чтобы подумать над будущим своим бытьем-житьем, Зинка окунулась в любовь. Всей своей пустой головенкой.
Другая бы свою красоту ценила и вложила единственный ценный капитал в удачное замужество. А эта растрепа втюрилась в какого-то первого попавшегося жигана, и рада. С первого свидания в гости повела. Жиган смекнул, что хата свободна, баба при хате: полный пансион, и залег в этой малине надолго. Зинка вместо служанки у него. Целый день кавалер спал, а ночью промышлял. А потом и вообще катран в Зинкиной квартире устроил.
Девка быстро поблекла – из синяков не вылезала. Сидела дома тише мыши. Так бы и угасла, да замели жигана на десятку на Магаданский курорт. Зина вздохнула свободнее, синяки сошли, волосы закудрявились – ожила, устроилась дворником. Копеек на жизнь хватало. И только. Ей бы свою красоту в хорошую оправу: ножки в туфельки, тело – в платье шелковое. А Зинка в телогрейку завернется, и топает в разбитых ботах в свою дворницкую конуру. Метлу в руки, и чешет, и чешет, только листья вихрем крутятся.
Однако, разглядел ее один ответственный товарищ. Разглядел и ахнул – что за королевна! Так и сяк… Взял к себе в квартиру – домработницей. Тут и шелка, и помады, и туфли. Пылинки бы с нее сдувать. Но Зинка даже не почесалась как-то на хлебном месте зацепиться: тряпки с себя скинула, помаду стерла.
- Мне, - говорит, - товарищ ответственный, в таком виде неудобно полы шоркать!
И давай опять, тряпкой своей возить по паркетным-то полам!
Ответственному грустно стало: вот почему так все негармонично. С виду Зинаида – принцесса персидская, а рот откроет – хоть уши затыкай и беги от нее на все четыре стороны. А ответственному романтики хотелось. В молодости не до романтики все было. Несмотря на полное разочарование, ответственный Зину не выгонял – держал при хозяйстве. Потихоньку Зинаида стала понимать, что к чему: одежонку нарядную прикупила, туфли опять же. Ляпать к месту и не к месту всякую ерунду при гостях ответственного перестала. Ходила с подносом и улыбалась, не разжимая губ.
Гости ответственному завидовали смертной завистью: какую кралю имеет при себе, как падишах. Естественно, начались всякая подковровая война:
- Шу-шу-шу! Партийный человек, коммунист! И такой разврат! – кивали, на загнивающие капиталистические страны, шуршали и добились своего. Ответственного «ушли» на пенсию.
Тот запил и умер от обиды. Не от того, что «ушли», а от того, что на ровном месте зашуршали. Ведь к Зинке ответственный даже не притронулся ни разу! Нет, один только раз попробовал подкатить, так Зинка его тряпкой со всей дури по морде съездила:
- Уйди, морда поросячья! Ты чего грабли распускаешь? Пузо подбери, да сопли вытри, а потом к девушкам приставай.
Ответственный вытер лицо и побледнел тогда.
- Я по любви, Зиночка! Я ведь жениться хочу!
- Ты? Жениться? Да ты в паспорт смотрел? Да тебе про белые тапки думать надо, козел ты старый! – хохотала Зинка.
Вот так. Ни за что, ни про что… Не было ничего такого с Зинкой у ответственного.
После поминок Зинка, собрав свой чемоданчик, стояла скромно в квартире покойного и ждала, когда его приехавшие на похороны детки выдадут ей расчет. У ответственного от почившей жены осталось двое: сын Виктор и дочь Екатерина. Катя проживала в Ленинграде. Замужем, дети, кооперативное жилье – полный фарш. Виктор был прописан у отца, но дома практически не появлялся: то на Севере, то на Юге, то в ГДР, то еще где. Работа такая у него была. Некогда под папиным боком сидеть.
Екатерина, увидев, на какую цацу родной папа обменял память о покойной мамочке, взъерепенилась.
- Собирай свои манатки и вали отсюда, - прошипела она, - ни метра ты не получишь, ни рубля!
Зина растерялась:
- Да я всего лишь домработница, - залепетала.
- Видали мы таких домработниц, что я, не знаю, чем ты тут занималась?
Растерянность у Зины быстро прошла. Она встала в позу, сощурила глаза:
- Расчет мне выдай, корова! Думаешь, серьги на уши нацепила, так и все можно, да? Нарисовалась здесь, хрен сотрешь! Пока батька жив был, так только денежки высасывали из него! Вот теперь посмотрим, посмотрим, как без папочки красиво жить будешь, швабра!
Катерина ахнула от возмущения и вцепилась Зинке прямо в ее кудрявую шевелюру. Как две кошки дворовые клубком закружились по квартире, только звон стоит – китайские вазы попадали.
И тут, в самый драматический момент, входная дверь раскрылась, и Виктор, старшенький отпрыск ответственного, увидал разыгравшийся не на шутку бой без правил. Он на минуту застыл, но тут же ввязался в кровополитную женскую драку и не без усилия распутал клубок из двух ошалевших воительниц.
Автор: Анна Лебедева