Завершает насыщенный день на острове Кижи интервью с местным жителем Яковом Гавриленко.
Какой бы красивой не казалась жизнь наедине с природой на одном из самых живописных островов России, везде есть свои сложности – от большой личной ответственности перед природой и своими соседями до вопросов юридического характера. Подробнее читайте в статье!
– Вы родились и всё время живёте на острове Кижи?
– Да, я коренной житель острова Кижи, проживаю здесь почти всю свою жизнь. На самом острове местные на постоянной основе не живут, тут некоторые нюансы, всё-таки это музей. Есть музейные сотрудники, около 70 человек, они работают вахтовым методом: кто-то неделя через неделю, кто-то месяц через месяц, кто-то по полгода здесь безвыездно находится. Люди, в основном, живут вокруг острова, то бишь на прилегающих территориях Кижи, в исторических деревнях, народу чуть больше 20 человек.
– Чем Вы сейчас занимаетесь?
– На данный момент строительством, а ещё принимаю гостей, туристов. Вообще я работал реставратором в музее почти 14 лет. У меня первая категория. Участвовал в реставрации Преображенской церкви от самого начала до самого конца, потом перешёл в сферу туризма, потому что это интереснее: к нам приезжает множество людей, с которыми можно общаться, всегда что-то узнаёшь новое, разное, учишься у них. А они у нас.
– Как Вы поступили на должность реставратора?
– Ну, вообще я местный, до шести лет жил здесь, потом школа, училище, армия. Учился на обычного плотника, пришёл в музей, меня сразу в реставраторы не взяли, устроился рабочим на пару лет. К тому же на тот момент охотно брали местных жителей, потому что не надо предоставлять жильё, проще организовать работу и отдых. Я много учился, можно сказать, работа реставратора – это постоянная учёба, сколько бы ни было опыта, сколько бы ни было объектов. Каждый новый объект – узнаёшь что-то новое, что-то совершенно иное. Соответственно, я здесь выучился абсолютно всему, что нужно знать для получения первой категории. Для обычного человека без высшего образования это самая верхняя точка. Я участвовал везде, почти в каждом памятнике на острове Кижи, на каком-то этапе работ, потому что реставрируется, как вы понимаете, не одним человеком, а целой группой. Оба поклонных креста, которые есть на острове, в той же Преображенской, Покровке, главки крыл лемехом, бочки, полицы – всё, что угодно. Всё умею и всё делал. Потом я решил завершить свою карьеру, потому что дальше хочу развивать наш край, чтобы здесь, помимо острова-музея, менялось что-то вокруг, чтобы местные могли жить на постоянной основе, чтобы могли работать, как раньше было.
– Какие есть трудности проживания на острове?
– Раньше вокруг острова проживало 2000 человек, а сейчас 20. Край, можно сказать, умирает, местным жителям достаточно тяжело приходится: здесь нет инфраструктуры, постоянно транспортного сообщения. Летом, конечно, хорошо – благодаря музею восстановили социальные рейсы, всё для туристов, но зимой нет возможности попасть в магазин или в аптеку, быстро получить медицинскую помощь.
Когда я был маленький, даже на самолётах летал: напротив погоста посадочная полоса, мы спокойно прилетали, выходили и шли домой. Примерно два года назад у нас запретили вертолётное сообщение, построили дорогу, но никакого рейсового маршрута не организовали. К примеру, такси до Петрозаводска стоит семь тысяч рублей в одну сторону. Это очень дорого. Вертолёты гораздо удобнее ещё тем, что всё полностью под надзором музея: гости прилетели, высадились, прослушали экскурсию, улетели и всё хорошо. А с появлением дороги у нас стало гораздо больше забот, приходится убирать мусор... Конечно, нам не сложно, но хотелось бы этого вообще не делать.
– Как бы Вы описали местного жителя?
– В первую очередь, он отличается полной самостоятельностью. Местный житель должен быть готов ко всему абсолютно, должен уметь всё, знать всё – от первой помощи самому себе и ближнему человеку. У нас и мужчины, и женщины умеют друг друга заменить полностью. Городские люди, в основном, заточены под что-то одно – то, что лучше всего получается и интереснее делать. В наших условиях так не выживешь.
Главной чертой человека, живущего здесь, должна быть ответственность, потому что ты ответственен перед собой, перед своим ближним, перед природой, которую надо сохранять и беречь. Иногда это очень тяжело. Многие приезжают сюда, говорят, что будут тут жить, на природе, но спустя время отказываются от этой затеи. Это не так просто, не каждому дано. И ещё одна черта – честность. Здесь человек, если не честен, он не задерживается тоже.
– С какими стереотипами о Карелии Вы сталкивались?
– В основном, со стереотипами приходят из больших городов. Есть такие случаи, когда люди приезжают в деревню Оятевщина и говорят: «А где у вас ближайшее кафе?», или, например: «А почему у вас везде трубы? Как же, вы не на газу ещё?». Хотя у нас здесь ни газа, ни сообщения, ни инфраструктуры, всё топится дровами, которые, кстати, проблематично добывать. Многие не верят, что люди живут до сих пор вот в таких старых домах, которые им показывают, как памятники. Думают, что им сказки рассказывают. Как так, без электричества в деревне жить? дровами топить печку? а самовар? А это, оказывается, до сих пор используется, причём по назначению, не только для принятия гостей, как часть какого-то шоу. Как жили 100 лет назад, так и живём. Без электричества, без каких-то благ.
– Как мы понимаем, Кижи – остров-музей, есть у местных жителей какие-то сложности с точки зрения земельного вопроса, принадлежности территорий и оформления соответствующих документов?
– Вы можете услышать от многих, что я сужусь с музеем. Это, действительно, так. Когда в 1945 году моя бабушка вернулась с войны, её дома уже не было, пришлось приобрести другой. Я не знаю, какой фамилии он принадлежал, но жили здесь на постоянной основе, долго. И семья была большая, несмотря на то, что дом не очень большой. Он был уютным, жили дружно, весело. Пока бабушка здравствовала, дела шли хорошо, потом её не стало, началась долгая история с документами. Моя тётя, сестра отца, 10 лет оформляла дом через Медвежьегорск, через дачную амнистию, действующую на тот момент. У неё, казалось бы, всё получилось – и землю выдали, семь соток, и дом стоял – не отнимешь. Шло время, тётя уже не могла за домом ухаживать. Я как-то помогал, но всё равно приезжал сюда только летом из-за учёбы, а потом ушёл в армию на два года. Когда вернулся и устроился на работу в музей, тётя сказала, что нужно сохранять дом, и спросила, буду ли я этим заниматься. Я, конечно, ответил утвердительно. Она мне его передала по наследству.
Это была предыстория. Спор с музеем начался позже. Рядом с нашим домом стоит баня, очень старая, топилась по-чёрному. Таких бань в округе больше нет, я решил её восстановить. Соответственно, чтобы восстановить баню, нужно заменить нижние венцы, которые гниют в первую очередь. Я её полностью раскатал. «Раскатать» – это имеется в виду разложить по брёвнышкам, по стенкам. Я срубил первый венец, выкинув старый, и собрал обратно. На это ушло два дня. Когда собрал, ко мне обратилась администрация музея со словами: «Ты не имеешь права ничего строить на музее». Я ответил, что ничего не строил, а баня здесь и раньше стояла. Начальник службы безопасности мне показал фотографию венца. Напоминаю, раскатал и собрал баню я за один день, а это уже успели зафиксировать.
Дальше нужно восстанавливать дом. Мне передали все документы, первое, что нужно было сделать – это отмежевать, потому что территория охраняемая, куча запретов – сам работал в реставрации, знаю все эти нюансы, что должно всё как выглядело, так и выглядеть, а, чтобы знать, как выглядело, соответственно, нужно знать четыре точечки, на которых стоит дом. Потому что, если я его разберу, мне могут сказать, что здесь ничего и не было.
Пошёл к кадастровому инженеру, где мне сказали, что территория принадлежит музею, ничего моего нет. Я показал документы, на что получил ответ, что такое иногда случается, это наложение участков. «Напишите просто письмо в администрацию музея, они дадут добро на межевание и выделят этот участок». Я, скажем так, в документах абсолютный ноль, попросил это сделать кадастрового инженера, она направила письмо в администрацию музея, на что обратно пришёл ответ – не видят надобности в проведении каких-либо работ и так далее, и тому подобное.
Дальше какие были выходы? В принципе, никаких. Единственный, кто может решить эту проблему – суд Российской Федерации, больше никто. Я посоветовался с замдиректора, это местный человек, он сказал: «Никто тебе не запрещает свои права защищать. Если считаешь, что тебе надо отмежеваться и дальше проводить какие-то работы – да, делай». Ну, я и обратился в Медвежьегорский суд. Разбирательства шли около полугода, решение было принято положительное, в мою сторону – выделить мне мои семь соток, которые вокруг дома идут, и никаких больше проблем. Музей обратился в Верховный суд, но там отказали. Даже есть строчка в решении суда: «земли Российской Федерации не могут принадлежать Гавриленко Якову». У меня возник вопрос: а кто же я тогда? Как будто нерусский. Ладно. Вторе дело я проиграл. Дальше снова посыпались отказы. Верховный суд в Москве просто вернул документы. Они даже не стали рассматривать дело, не захотели.
Во время судебных разбирательств один человек, перед тем как стать главным архитектором музея «Кижи», подал документы в управление по охране культурного наследия со словами, что он увидел в моём доме признаки памятника. И теперь у меня дом-памятник, который висит в воздухе, без земли под ним! «Дом-памятник» – это проблемы с реставрацией, с ремонтом и так далее. К тому же это намного дороже. Пока судился, думал, что всё пройдёт быстрее, выиграю первое дело, отремонтирую... Накупил материала, который благополучно сгнил за эти полтора года. Я хочу продолжать дальше, я буду продолжать дальше. Но я не очень понимаю, что именно мне нужно делать... Для меня это очень важно, очень щепетильный вопрос.
– В чём для Вас заключается счастье?
– Счастье – это семья. Чтобы семья жила хорошо, все были здоровы, все были счастливы. Ну, и желательно, чтобы были рядом всегда, находились здесь, в своём родном краю, в своём родном месте, на природе, где чисто, хорошо.