На другой день лошадники снарядили небольшой разъезд, который проводил Сыновей Зверя на большую дорогу, где двигалось дальше огромное войско Аттар Русы. Стратег сарканов очень удивился, увидев Сануку в живых, и еще больше поразился его рассказу о ночном сражении и пустоглазых эттему. Поначалу в войске ходило много разговоров о Сыновьях Зверя, но скоро волнение улеглось, стерлось, как старые сандалии, да и сами редумы забылись в своем вечном движении вперед.
Утомленный раной, Илин скоро начал хромать, и во время переходов Сольпуге приходилось поддерживать его. На привалах Младший Брат отдыхал дольше обычного, и это очень сердило Сольпугу. То и дело он обрушивался на Илина с попреками, а иногда, забыв себя от злости, тыкал его в бок кулаком. Скоро они совсем отстали от лоха и прибились к веренице обозов, где везли больных и раненых.
Возле одной такой повозки Илин приметил змеиного жреца, которого прежде видел на берегу. У него был изможденный вид, его плащ сделался серым от дорожной пыли, а шитые-перешитые сандалии едва держались на ногах, но он, кажется, и не думал о своих невзгодах, а только увлеченно рассказывал что-то больным и раненым. Сольпуга хотел было пройти мимо, но Илин воспротивился. Он хотел приблизиться к жрецу и послушать его слова.
— …и тогда Отец Вечности наконец вышел из своих чертогов и увидел мир, замутненный тьмой, — вещал жрец. — Окинул взглядом эти жалкие создания, растительные и животные, и проникся к ним состраданием. Его Свет все так же пребывал в плену, не находя для себя спасения. Отец приблизил к себе две несовершенные формы и вдохнул в них Живую Мысль. Так появились первые из людей — мужчина и женщина. Это были несчастные существа: над ними еще царила Ночь, они пребывали в вечном страхе и смятении…
Илин забылся, когда прозвучали эти слова. Голова его поникла, ноги стали волочиться по земле, он уже не слышал ругательств Старшего Брата и не чувствовал его тычков. Делать нечего, Сольпуга расстелил на земле плащ и осторожно уложил на него Илина. Тот вдруг пришел в большое возбуждение, стал метаться и плакать на своем грубом одре. Сольпуга позвал лекаря, но тот, кажется, не услышал. Скоро Илин совершенно истратился и, устав сознавать себя, погрузился в холодное забытье. Так пролежал он до вечера, а Сольпуга бессловно сидел возле него, не зная, чем себя занять. Вечером к ним подошел лекарь. Он бросил взгляд на Илина, произнес несколько дурных слов и отошел к другим больным, которые еще могли жить. Младший Брат проснулся и потребовал вина. Сольпуга смочил кусок лепешки в кислом вине и провел им по губам Илина.
— Ну, вот я и умер, — сказал тот бесцветным голосом.
— Я все знаю сам, — отозвался Старший Брат.
— Меня больше нет, — сказал Илин и закрыл глаза.
Сольпуга положил лепешку себе в рот и стал сосать ее мерно и тупо. Он долго смотрел на белое лицо Младшего Брата, думая какую-то свою тяжелую и темную мысль. Наступила ночь, на небе загорелись звезды, а он все так же сидел, странно сгорбившись и обхватив колени руками. Казалось, он вечно будет неподвижен. Но вот показалась луна, и Сольпугой овладела страшная суета: он снял с ног Илина сандалии, достал хлеб и вино из его сумы и сложил все в свой короб. Вымаранный кровью гиматий он, недолго думая, разорвал на тряпки, а пояс обмотал поверх своего. Сделав так, он еще раз осмотрел голый труп и, убедившись, что ничего пригодного при нем не осталось, закинул короб себе на плечо и твердой походкой направился к дальним кострам, где пили и ели живые сарканы. Когда он подошел к огню, редумы пристально уставились на урага, но не сказали ничего. Санука протянул Старшему Брату плошку сикеры, но тот лишь повел плечами и сел на землю в стороне от света. Больше никто не смотрел на него и не пытался заговорить. Скоро товарищи и вовсе забыли о его присутствии. Сольпуга лег на землю, подложив ладонь под голову, и закрыл глаза. Сквозь наступающий сон до него доносились слова змеиного жреца:
— И сказал им Отец Вечности: спасение ваше в благодетелях ваших. Через смерть благомудрые придут ко мне и навсегда освободятся от власти Хаал…
Сольпуга спал, и снился ему хороший сон: он шел по Великому Городу со множеством храмов и статуй. Самый большой храм возвышался над прочими, словно гора. Стены домов были украшены разноцветной глазурью и белым гипсом. Сольпуга шагал по раскаленному серому асфальту, кровь капала с Драконьего зуба, и люди разбегались перед ним, прятались в свои жилища и забирались на крыши. Сольпуга подошел к лежащей женщине, поднял ее за волосы и заглянул в глаза — это была Шафан. Вдалеке раздался страшный гул, Сольпуга оглянулся и увидел, что стены Великого Храма раскололись, колонны обрушились, а из самых его недр хлынул ослепительный огонь. Открыв глаза, Сольпуга почувствовал в груди кусок известняка — черствый и холодный, он бешено колотится в своем узилище, готовый вот-вот расколоть ребра.
Вокруг было тихо, в костре еще тлели угли, Сыновья Зверя спали тут же, кто на земле, кто на колючей циновке. Мало-помалу Сольпуга успокоился и принялся привычно рассуждать про себя. «Я никогда не бывал в Камише, — думал он, вглядываясь в черную пустоту вокруг. — Как я мог вообразить его в своем уме? Может, это — какой-то другой город? Откуда он взялся в моих мыслях? Никогда я не видел такого сна. Если встречу Шафан — спрошу у нее». Успокоенный этой мыслью, Сольпуга опять лег на землю, свернулся в клубок на свой животный манер и заснул теперь уже без всяких сновидений.