Писатели и поэты издавна баловались очерками о литературе. А вот творчество филологов, вдруг открывших в себе талант писателя, многие годы встречалось со скепсисом.
Ситуация изменилась с признанием жанра филологического романа. А раз в недоверии к творческим способностям кабинетных ученых образовалась прореха, вопросом времени стало появление и других «профессиональных» произведений. Среди них — направление лингвистического романа, пока не ставшее полноценным жанром, но периодически упоминаемое то тут, то там.
Лингвистическим называет свое творчество, например, наш старый знакомец Диего Марани, создатель европанто. В 2000-х годах он обрел некоторую известность не только как переводчик Европейского совета, но и как автор. По всем рецензиям выходило, что сюжет в его книгах движим отношениями не столько между людьми, сколько между человеком и языком. Между героем и его "языковой идентичностью", если бросаться новомодными словами.
Платонический любовный треугольник между доктором, пациентом с амнезией и финским языком? О чем тут сомневаться! После такого описания я, конечно, бросилась знакомиться с четырьмя главными произведениями Диего Марани, и вот что я думаю...
«Финские» романы
Первые два романа были написана Марани по мотивам собственного опыта в изучении финского языка. Финский относится к финно-угорской группе, как и многие языки Сибири, и, конечно, производит впечатление на человека, всю жизнь проработавшего с языками Западной Европы.
«Новая финская грамматика» рассказывает о странном переплетении судеб, случившемся во время Второй мировой. Военный корабль подбирает матроса, найденного без сознания в порту. Удар по голове лишил его воспоминаний — в том числе воспоминаний о родном языке. Бедняга способен мыслить и чувствовать, но не способен произнести или понять ни слова.
Единственная подсказка о прошлом героя — финское имя, вышитое на подборте куртки. Судовой врач тоже оказывается финном. Он решает поставить соотечественника на ноги: помочь тому восстановить здоровье и память. Ключом к остальным воспоминаниям предвзятый врач считает именно язык. Поэтому он начинает учить пациента финскому, а затем и помогает в то непростое время добраться до родной, как он думает, Финляндии.
«Последний вотяк» чуть менее лиричен. Вотяки — старое прозвание удмуртов. Но в романе под этим именем имеется в виду промежуточное звено между удмуртами и финами. Последний вотяк — единственный носитель языка, по которому можно восстановить белые пятна в истории развития финно-угорской языковой группы.
Со слов критиков, это рассказ об одиночестве последнего оставшегося в живых носителе языка. На поверку же, это скорее история о зависти и карьеризме в научной среде: обнаружение вотяка может вознести репутацию одних до недостижимых высот и разрушить карьеру других до основания.
Что насчет впечатлений?
Начало чтения было тяжелым. Главный герой «Грамматики» оказывается в Хельсинках времен советско-финляндской войны. Поэтому заметную часть романа занимают рассуждения почти что мифологического финского попа, разум которого вечно чем-то да затуманен, о том, например, что Москва — типично финский город. А повествование «Вотяка" начинается с того, что несчастный абориген сбегает из сибирского тюремного лагеря, куда его загнали еще ребенком.
После больших усилий удалось абстрагировать от подобных вставок. И тогда романы показались мне своим рабочим профилем.
Оказалось, что в обоих романах главных персонажа два. Первый — это «найденыш» — некто, вынужденный вспоминать забытый язык или осваивать новый, чтобы найти себя и свое место в мире людей. Второй герой — это исследователь, врач или ученый. Человек, знающий язык в совершенстве, и относящийся к нему с любовью и трепетом по совсем другим причинам.
Оба типажа воплощают совершенно разные взгляды, обращенные на одно и то же — на язык. Взгляд этот часто чувственный:
'Within the network of my ear, straining to catch each syllable issuing from the mouths of those men, among so many that were unknown or mangled, certain whole words remained trapped, still living when I caught them. I held on to them, took them apart, compared them to those I knew, repeating them under my breath. They were real, they were already mine!'
«Мое ухо было напряжено, постоянно в готовности уловить каждый новый слог. Многие слова были мне неведомы, другие долетали до меня в виде отрывков. Но некоторые мне удавалось поймать целиком, еще живыми. Я бережно сохранял их в памяти, разбирал на части, сравнивал с другими известными словами и повторял, повторял, насколько хватало дыхания. Они были настоящими, они по-настоящему принадлежали мне».
Есть у Марани и чувство юмора. Впервые услышав о легендарном вотяке, один из скептически настроенных исследователей говорит о новоприбывшем аборигене:
‘It depends how Vostyach he is. He might just be a drunken Kalmuck who got on the wrong train.’
«Еще посмотрим, какой из него вотяк. Не удивлюсь, если это пьяный калмык, ошибшийся поездом».
Да что там, любовная линия тут появляется только потому, что это хороший лайфхак для обучения:
‘I speak now as a man, not as a doctor. Since language is our mother, try and find yourself a woman. It is from a woman that we come into this world, from a mother that we learn to speak. Fall in love, give of yourself. Switch off your brain and follow your heart. You must fall in love with a voice, and with every word you hear it utter.’
«Скажу вам как мужчина. Язык - наша мать, так что найдите себе поскорее подругу. Женщина приводит нас в этот мир, она учит нас первым словам. Влюбитесь по уши, слушайте свое сердце, а не разум. Полюбите - голос, и каждое ее слово».
Лингвисты — те еще гики, если вдруг вы сомневались.
Романы о настоящем времени
С каждым романом в творчестве Марани все меньше романтизированной ностальгии и все больше скалящейся злободневности. Возможно, с возрастом Марани становится циничнее. А может, всего-лишь раскрепощается и с растущей уверенность позволяет себе быть все более эпатажным.
Роман «Переводчик» начинается так:
“In my heart of hearts, I’ve always had trouble with polyglots. Above all, because those who vaunt a knowledge of many languages have always struck me as show-offs ... languages are like toothbrushes: the only one you should put into your mouth should be your own.”
«Откровенно говоря, полиглотов я недолюбливаю. В основном потому, что они те еще показушники, которые все время кичатся количеством изученных ими языков... с языками, как с зубными щетками, все та же гигиена: никто в здравом уме не потянет в свой рот чужую».
О реализме забудем сразу. Завязка сюжета — появление эдакого ковида многоязычности.
Один переводчик потихоньку бредит: ему начинает казаться, что за всеми известными ему языками стоит один загадочный праязык, общий для всех людей и животных. Вскоре он сам начинает говорить на смеси человеческой речи с какими-то взвизгиваниями, воем и хрюканьем, и этот недуг распространяется, как инфекция. Цель же героев не спасти замок и не влюбить в себя девушку. Они, в коллективном сумасшествии, стремятся найти носителя этого праязыка, которого может и не быть вовсе.
В каких ситуациях оказывается главгер?
- Он заражается инфекцией и по ходу романа говорит сразу на нескольких языках.
- Половину книги его держат в психушке, где лечат, заставляя говорить на одном произвольно выбранном языке.
- Его чуть не продают на органы.
- В паре с проституткой он создает криминальный дуэт, прославившийся под прозвищем «Карпатские Бонни и Клайд».
И все это написано лингвистом.
К нынешнему моменту последний переведенный на английский роман Марани под названием «Цепной пес Бога», если я правильно понимаю идею. Дословный перевод — «Пес божий», а главный герой —полицейский в антиутопии, где государство — это религиозная диктатура, откатившая цивилизацию в додарвиновские времена.
Сатирический — а может, лучше «атеистический»? — детектив, порой сбивавший меня с толку итальянскими названиями и отсылками к истории католической церкви. Мрачный и философский, не гнушающийся экшна.
Про язык не забыли. Лингвистика, а точнее нейролингвистика, в романе тоже оказывается в конфликте с религиозной доктриной: антиэволюционисты настроены против шимпанзе, наученного суахили. Но фокус все-таки сдвинут на политику. Лингвист явно проигрывает в борьбе — только вот непонятно, с писателем или с беллетристом.
Для всех ли эти романы? Не знаю. Зато теперь знаю, что финская водка называется Коскенкорва.
Публикация сочинена и напечатана в рамках проекта «Что ты мелешь?» Для тех, кто любит играть в слова в широком смысле.
t.me/meeleesh