От редакции
Не ошибемся, если скажем, имя председателя Центризбиркома России Владимира Чурова знакомо практически всему взрослому населению нашей страны. Но далеко не все знают, что он ещё и пишет рассказы, в том числе для детей. А в 2005 году вышла книга Чурова «Тайна четырех генералов», в аннотации которой сказано, что она посвящена «пересечению судеб офицеров и генералов русской армии и их влиянию на европейскую политику». Действительно, в книге можно встретить множество самых разных лиц – от героя Маньчжурии, а впоследствии президента Финляндии Густава Маннергейма, до воевавшего в 1944-м на Карельском фронте генерала Брежнева – Владимира Иосифовича Брежнева, вовсе даже не родственника Леонида Ильича. А еще из книги можно узнать, какое отношение все это имеет к нашему краю. Предлагаем отрывки из книги В.Е. Чурова.
РАССКАЗ ОТЦА
Отец мой, Евгений Петрович Чуров, вырос на Урале. Он родился 1 марта 1918 года в селе Верхне-Троицке Белебеевского кантона Уфимской губернии. Так это место называлось в те времена. Расположено оно на западе Башкирии примерно посередине между Туймазами и Белебеем на берегу речки Кидаш. Теперь поселок сельского типа Верхнетроицкое относится к Туймазинскому району Республики Башкортостан. Через поселок проходит автомобильная дорога без покрытия, что свидетельствует о некоторой заброшенности сего места.
Через год маленький Женя остался без отца. Петр Андреевич Чуров до революции служил земским ветеринаром в соседнем с Верхне-Троицком башкирском селе Аднагулове. В 1919 году он погиб на Восточном фронте Гражданской войны, находясь в рядах Красной Армии под командованием Михаила Фрунзе.
С 13 апреля 1919 года в армии Фрунзе на Восточном фронте командовал тяжелым артиллерийским дивизионом 152-мм гаубиц правобережной группы (затем 35-й дивизии) другой мой дед, поручик старой армии Владимир Иосифович Брежнев. Два деда воевали рядом, в отличие от многих русских семей, – по одну сторону фронта.
Вскоре умерла мать Жени Мария Матвеевна, учительница математики. В голодное время родственники отдали мальчика в детский дом.
Можно за многое ругать и даже ненавидеть советскую власть. Вот только почему-то при ней воспитанники детских домов, сироты, бывшие бродяги и беспризорники становились достойными людьми, например профессорами, докторами наук – как мой отец.
Но это позже. А в июне 1940 года он окончил военно-морское училище в Ленинграде. На рукавах его тужурки было по две нашивки – средняя и узкая – «лейтенант». Хотел служить на Тихом океане, а начальство послало молодого гидрографа на Ладожское озеро.
Нашивки были «от моря до моря» – от шва до шва, на половину окружности рукава.
Отец всю жизнь учился только отлично – в сельскохозяйственном техникуме, военно-морском училище, академии, но на мраморных досках в коридоре училища имени Фрунзе на набережной Лейтенанта Шмидта среди окончивших училище с отличием вы не найдете фамилии Чурова. Осенью 1939 года гидрографический отдел училища (вместе с курсантами и преподавателями) был преобразован в Высшее военно-морское гидрографическое училище имени Г.К. Орджоникидзе. Поэтому, поступив в 1936 году в училище имени Фрунзе, в 1940 году отец окончил с отличием училище имени Орджоникидзе. Оно прекратило свое существование почти сразу после первого выпуска, осенью 1941 года, когда курсанты и преподаватели утонули при эвакуации через Ладожское озеро.
17 сентября 1941 года буксир с битком набитой людьми баржей вышел из гавани Осиновец в направлении Новой Ладоги. Во время шторма корпус баржи не выдержал ударов волн, и она затонула. Погибло более тысячи человек (!), среди них – 128 курсантов и 8 офицеров гидрографического училища. Восстановили училище в 1952 году, а окончательно расформировали – в 1956 году.
Много лет спустя профессор Чуров состоял непременным членом Ученого совета и государственной экзаменационной комиссии в училище Фрунзе. Но определить туда своего сына (т.е. меня) «по блату» отказался. На общих основаниях меня не приняли бы из-за очень сильной, доставшейся по наследству от матери, близорукости.
На мраморную доску в коридоре отец не попал по объективным обстоятельствам. Зато в 1995 году в аванзале галереи Высшего военно-морского ордена Ленина, Краснознаменного, ордена Ушакова училища имени М.В. Фрунзе (прежде – Морской кадетский корпус, ныне – Санкт-Петербургский военно-морской институт) появилась картина длиной 6 метров и высотой 2 метра «Отечества достойные сыны» работы Игоря Пшеничного. На громадной картине среди 184 фигур и толов, голова под номером 175 в задних рядах, согласно описанию, принадлежит капитану 1 ранга Е.П. Чурову. Это очевидная ошибка составителей прилагаемого к картине буклета, на самом деле на отца более всего похожа голова под номером 184.
Через год началась война. Отец прокладывал ледовую Дорогу жизни, высаживался с разведкой с катеров и подводных лодок на северный берег Ладоги, на занятые финнами острова Валаамского архипелага, обеспечивал десанты, был награжден тремя боевыми орденами и тяжело ранен в 1944 году.
Из семейных хроник
Происхождение фамилии Чуров, с одной стороны, просто и понятно, с другой – содержит в себе несколько загадок, как и все истории в моей повести.
Особое место в верованиях славянских племен, живших на севере Европы вокруг озера Ильмень, занимали представления об умерших предках, охранявших семью. Из дерева вырезали фигурки бородатых людей (то-то у меня лучшая в Государственной думе борода) – ЧУРОВ, олицетворявших собой пращуров рода. Когда кричали «Чур меня!» – просили предков оборонить и заступиться.
Чурой также в древние времена называли раба, в более позднее время – слугу-оруженосца. Именами Чур, Чура восточные славяне называли детей, вероятно, в честь Чура – славянского языческого божества – хранителя домашнего очага.
Теперь понятно, почему подаренные к 300-летию Петербурга корейцами и поставленные в парке «Сосновка» идолы – «чансыны», стражники, охраняющие деревни, пришлись так мне по сердцу. У этих симпатичных парней, вырубленных из сосновых бревен, и у меня, православного, крещенного прабабушкой во младенчестве в церкви Иоанна Предтечи, что в Предтеченском переулке на Пресне в Москве, – одинаковое языческое происхождение!
Современная фамилия Чуров происходит из Новгорода. В Ономастиконе (книге о происхождении фамилий и имен) академика С.Б. Веселовского ее появление в Новгороде отнесено к середине XVI века, когда в документах нашлась запись о некоих Исааке и Карпе Чуриных (Чуровых), детях Рудлевых. На карте входившей в Новгородские земли Вологодской области до сих пор сохранились деревни Чуров и Чуровское.
Вот вам и первая загадка. В интернациональном Новгороде крестьянин или посадский человек Рудель мог быть как славянином (руда – кровь, рудый – красный или рыжий, как сейчас у поляков, тоже, между прочим, славян), так и немцем.
Прадед, Андрей Чуров, был лесничим в Тамбовской губернии. Был он, по-видимому, человеком небедным, поскольку сумел дать обоим сыновьям высшее образование.
Сыновей Андрей Чуров назвал в честь двух библейских апостолов, притом вполне в имперском духе – Петром и Павлом. Учиться послал, соответственно, в столицу, где имена святых покровителей города пользуются особенным уважением и первый собор – Петропавловский.
По семейному преданию, дед, Петр Андреевич Чуров начинал учиться в Петербургском университете, но за участие в студенческих беспорядках был выслан на Урал, где окончил или Казанский университет, или Казанский ветеринарный институт.
В Российском медицинском списке, изданном Управлением Главного врачебного инспектора Министерства внутренних дел на 1914 год, на странице 107 указан родившийся в 1882 году Чуров Петр Андреевич, получивший свидетельство в 1910 году, земский ветеринар в селе Аднагулове Белебеевского уезда Уфимской губернии.
Я раньше думал, что он попал ветеринарным врачом в башкирское село Аднагулово, в общем, случайно, что называется – «по распределению». Но недавно в Интернете наткнулся на интереснейший сайт, посвященный истории Миякинского района Республики Башкортостан. В нем обнаружилась информация, что к Иликей-Минской волости относится деревня Чураево (Чурино, Чурово), а некий сын первопоселенца этой деревни Ишкильды Чуров участвовал в припуске, то есть в подселении, башкир Гайнинской волости в деревню Гайниямак в 1763 году. Упоминается в бумагах поземельных дел и другой Чуров, тоже вотчинник той же волости. Однако в итоге деревня Чурово стала пристанищем безземельных башкир, которые из Стерлитамакского уезда были приняты по договору 1743 года.
Вотчинник, между прочим, по Далю – владелец родового недвижимого имения. Так что, возможно, у Петра Андреевича были некоторые основания осесть в Башкирии.
Брат деда, Павел Андреевич, пошел по стопам своего отца, окончив Лесной институт. Любитель-фотограф, он как-то прислал брату свою карточку. Павел Андреевич Чуров числится в памятной книжке Санкт-Петербургской губернии на 1914 – 1915 годы как землемер 2-го разряда в Управлении Удельного округа, ведавшем собственными землями императорской фамилии. Имел чин губернского секретаря (XII класса) и проживал в 27-м доме по 7-й Рождественской улице.
Все родные и близкие моего отца сгинули в Гражданскую. В Тамбовской губернии происходила страшная резня, собственно даже не между «красными» и «белыми», а между зажиточными тамбовскими крестьянами и горожанами и пришлой чужеродной голытьбой, почему-то называвшей себя «революционерами».
Папина мама, Мария Матвеевна Сорокина, была, как я уже говорил в самом начале повести, дочерью мастера-стеклодува с Мальцовских стеклянных заводов. Она учила детей математике в сельской школе и умерла вскоре после Гражданской, в сильной тоске по погибшему на фронте мужу – Петру Андреевичу Чурову.
Сестра ее, Надежда Матвеевна, тоже преподавала в сельской школе и замуж вышла за учителя – татарина Хабиба Усмановича Галеева. Оба учительствовали более полувека, стали заслуженными учителями республики, были награждены, каждый, орденом Ленина – немалая награда в советские времена.
Надежда Матвеевна родила пятерых детей, отчего у меня теперь очень много родственников – татар, живущих по всему бывшему Советскому Союзу. Фамилии же наших родственников такие: Галеевы, Кутушевы, Сайфуллины, Зайлаловы.
Дорога жизни
Берег Ладожского озера в Осиновце (на некоторых картах обозначена только тупиковая станция железной дороги «Ладожское озеро») рядом с семидесятиметровой кирпичной свечой маяка усеян небольшими, поросшими травой кочками. Осиновецкий маяк — настоящий морской маяк. Покрашенный широкими красными и белыми полосами, он стоит на возвышении среди сосен.
Самое большое в Европе озеро моряки Ладожской военной флотилии называли «нашим морем». Так повелось еще с варяжских времен. Те, кто по нему плавал, знают суровый, с быстрыми и резкими переменами нрав Ладоги. Озеро притворяется ласковым, блестит неярким северным серебром только в спокойную погоду. Ветер очень быстро нагоняет короткую, но крутую и высокую (до 4,5 метров) волну. При Петре I суда и баржи гибли на Ладоге сотнями. Тогда царь повелел построить вдоль южного берега от истока Невы до устья Свири обводной канал.
Сейчас каналов два, один – старый, построенный Минихом по приказу Петра; другой, более новый, проложен ближе к озеру, но пользуются им только катера, да изредка пройдет, размывая насыпи мощной кильватерной струей, пассажирский полуглиссер «Заря».
Большие четырехпалубные пассажирские теплоходы предпочитают пережидать шторм в устье Свири. Двухтысячетонные сухогрузы и танкеры типа «река – море» в погоне за прибылью рискуют выходить в штормовую Ладогу. Впрочем, напрасно: иногда они переворачиваются и долго плавают вверх днищем, как какие-то киты, которые на Ладоге не водятся. Спасать их нелегко.
Много опасностей таит озеро зимой для рыбаков-любителей. Между устьем Волхова у Новой Ладоги и истоком Невы в Шлиссельбурге образуется очень сложная система течений на разных глубинах, в разных направлениях с множеством завихрений. Даже в суровую зиму лед от Новой Ладоги до бухты Гольсмана, а тем более от Кобоны до Коккорева не бывает особенно прочным.
Именно по этому льду, по двум трассам от Осиновецкого маяка через острова Зеленцы (расположенные южнее, ближе к Шлиссельбургу) и остров Кареджи (к северу от Зеленцов) до поселка Кобона на восточном берегу бухты, зимой 1941 года гидрографы Ладожской военной флотилии провели разведку ледовой дороги, которую позднее назовут Дорогой жизни.
Командир Ленинградской военно-морской базы контрадмирал Юрий Александрович Пантелеев свидетельствует: «15 ноября под вечер, на КП артиллерийского дивизиона подполковника М.И. Туроверова состоялась наша первая встреча с заместителем начальника гидрографии флота капитаном 2 ранга А.А. Смирновым и с молодым гидрографом Е.П. Чуровым, которому было поручено сформировать ледоводорожный гидрографический отряд и произвести разведку озера. От результатов этой работы зависело решение об организации ледовой дороги. В распоряжение Е.П. Чурова из Ленинграда прибыли офицеры – гидрографы В.С. Купрюшин, В.Н. Дмитриев, С.В. Дуев, а также специальная команда из десяти матросов. Настроение у всех было боевое. Работали дружно, быстро. Приготовили пять финских саней, установили на них компас, уложили вехи, пешню.
Е.П. Чуров с первой встречи произвел на меня очень хорошее впечатление – это уверенный в себе и в своих силах, рассудительный, знающий офицер (ныне он доктор [технических наук], профессор Ленинградского университета). Лейтенант доложил мне, что уже летал над озером на самолете У-2 с летчиком Топаловым, убедился, что кромка льда еще близка к Шлиссельбургской губе и проходит по параллели мыса Морье. Судя по всему, лед еще очень тонкий, но ожидается понижение температуры до минус двадцати.
Я потребовал от гидрографов быть особенно осторожными, ибо фашисты находятся совсем близко, можно наткнуться на их дозоры». <…>
Вечером гидрографы доложили о готовности партии к выходу на лед заместителю командующего Ладожской флотилией капитану 1 ранга Николаю Юрьевичу Авраамову. Отец писал: «Мы получили от него последние указания о направлении движения и о поведении в случае неожиданного столкновения с разведкой противника. Через оперативного дежурного он отдал распоряжение частям охраны побережья – пропустить на лед и принять обратно нашу группу».
«Напутствовал» молодых лейтенантов человек чрезвычайно интересный. Я уже упоминал о том, что на Ладогу «ссылали» уцелевших офицеров царского флота. Николай Юрьевич Авраамов (1892 – 1949) был из их числа.
<…>
Вот описание прокладки трассы ледовой дороги из воспоминаний отца в сборнике «Ладога родная», вышедшем в 1969 году с предисловием Николая Герасимовича Кузнецова:
«Около полуночи 15 ноября мы вышли в поход. Все небо покрывала сплошная облачность. Дул северо-восточный ветер. Температура воздуха понизилась до -15° по Цельсию. На льду не было снега. Он казался нам черной скатертью.
Через три часа, убедившись в исправности компасов, я поблагодарил В. за оказанную помощь, и мы тепло с ним расстались. В сопровождении краснофлотца он благополучно вернулся на берег и доложил Авраамову о нашем первом этапе разведки трассы.
Пока лед был достаточно крепким, мы шли друг от друга на расстоянии в 10 – 15 шагов. Через каждую пройденную милю пробивали лунку, измеряли толщину и прочность льда, определяли температуру воздуха и вектор скорости ветра. Когда толщина льда уменьшилась до дециметра, мы обвязались линем и шли, а иногда и ползли, друг за другом, используя лыжи в качестве настила для преодоления небольших разводий. На каждой проверенной точке ставили двухметровый шест-веху, определяли по пройденному расстоянию и курсу их приближенные координаты и наносили трассу на карту (при свете ручного электрического фонаря, укрываясь сверху пологом). Тщательно записывали наблюдения в журнал.
К утру 16 ноября подул холодный и резкий северный ветер, мороз стал крепчать. Облака начали редеть, и в их просветах появились звезды. Несколько раз мы определились по Полярной звезде, когда увидели полоску горизонта на севере. В это время Дмитриев сильно повредил себе ногу о торосы, неожиданно возникшие перед нами. По всем данным, мы находились у острова Большой Зеленец. Дмитриев дальше идти не мог. Краснофлотцы тоже были крайне изнурены. Я принял решение возвратиться в Осиновец. Сначала мы везли Дмитриева на санках, а когда приблизились к заторошенному осиновецкому берегу, я взвалил его на спину и принес на маяк».
И вновь Ю.А. Пантелеев: «Можно представить наше удивление, когда рано утром до нас дошло известие, что лейтенант Дмитриев доставлен в санчасть. В какую? По какому поводу? Пока все это мы выясняли, лейтенанта Чурова и его матросов след простыл... Оказывается, отдохнув в землянке, пополнив скудные запасы продовольствия, еще раз проверив все расчеты, лейтенант и его спутники снова двинулись в путь. На этот раз все обошлось благополучно, и к утру 17 ноября трасса была проложена и обставлена вешками, толщина льда нанесена на планшет».
ДРУЖЕСТВЕННЫЙ ОГОНЬ
В двадцать первом веке, когда где-нибудь в Ираке или Афганистане американские морские пехотинцы случайно попадают под огонь собственной артиллерии, корректные американские генералы на встрече с журналистами называют это «дружественным огнем».
В подобных случаях на фронтах Великой Отечественной наша пехота по отличным, надо признать, американским ленд-лизовским рациям открытым текстом крыла артиллерию трехэтажным матом. Потом встречались и пили водку за фронтовое братство. <…>
В одна тысяча девятьсот пятьдесят втором году в Москве генерал Брежнев накануне свадьбы красавицы-дочери вспоминал с будущим зятем, бравым капитаном 2 ранга с двумя белыми ромбиками (Высшего военно-морского училища и Военно-морской академии кораблестроения и вооружения) и пятью орденами, эпизоды прошедшей войны. Они рассказывали друг другу (может быть, даже немного хвастались) об участии в боях, о своих фронтовых приключениях. Вдруг обнаружилось, что в июне 1944 года пушки моего деда (понятно, еще будущего, поскольку я родился на вполне законных основаниях только в марте 1953 года) чуть не уничтожили «дружественным огнем» на восточном берегу Ладожского озера моего отца.
Данное открытие позволило деду и отцу, несмотря на явно выраженное неудовольствие мамы, бабушки и прабабушки (естественно, моих... в перспективе), налить и выпить по большой рюмке (отнюдь не первой).
Только историю эту мой отец придумал, чтобы покорить сердце тестя и получить согласие на руку его дочери.
Тулоксинский оперативный десант был, помощь артиллерийским огнем со стороны 7-й армии была, дед этой артиллерией командовал, а вот отца там не было. За месяц до этого, высаживая разведывательный десант на остров Верккосаари, старший лейтенант Чуров был тяжело ранен многочисленными осколками финского снаряда. Друзья, которые готовили и обеспечивали Тулоксинскую десантную операцию, рассказывали о ней с подробностями, когда навещали отца в госпитале в Ленинграде.
Морская травля представляет собой наиболее интересную по форме и содержанию разновидность устного рассказа. Травить – значит с юмором, или, наоборот, нарочито серьезно рассказывать интересные случаи из морской, и не только, практики, искусно перемешивая правду и безобидный вымысел. Травить баланду – не очень удачно использовать вышеозначенный жанр; в таких случаях говорят: «Кончай травить баланду». В настоящее время последний термин можно применять для прекращения любого занудного или слишком длинного и скучного выступления, особливо в Государственной думе. Некоторые моряки обладали даром переносить морскую травлю на бумагу. К таковой, весьма редкой, породе писателей относятся: Сергей Колбасьев, Борис Лавренев, Леонид Соболев, адмирал Иван Исаков, Тур Хейердал, Виктор Конецкий, а также не моряк, но много путешествовавший, побывавший на обоих полюсах Владимир Санин. Подначка – разновидность травли, когда придумывают какую-либо шутку над ближайшим приятелем. Особенно популярна среди старых морских волков по отношению к молодежи.
Отец был признанным виртуозом морской травли и подначек. Однажды во время практики под Одессой даже пострадал за это. Товарищи во время купания спрятали его форму и отдали только после клятвенного обещания, произнесенного на коленях, прекратить подначки. Клятва была оформлена протоколом и зафиксирована на фотопленке.
Мои сослуживцы утверждают, что у меня тоже иногда получается... <…>
КОСМИЧЕСКИЕ МАЯКИ
С космодрома Байконур, – он же станция Тюратам, он же город Ленинск, – отец привозил больших, умных, чрезвычайно шустрых черепах – Тошек, обожавших одуванчики. Летом в Литве на окраине Друскеник они регулярно сбегали от бабушки Вари, которая, сидя на крылечке, млела на солнце и уж, конечно, никак не ожидала от них такой прыти. <…>
Многие научные труды доктора технических наук, профессора Евгения Петровича Чурова до сих пор доступны лишь военным специалистам. Работая в Военно-морской академии, он никогда дома не вдавался в подробности служебных дел. Зато любил поговорить о глобальных философских проблемах освоения космоса, пофантазировать о будущих космических войнах. Помню, как еще в конце шестидесятых годов он говорил, что все ракетное оружие скоро устареет, а войны будут вестись из космического пространства: лазерные, радиоэлектронные, электромагнитные с непосредственным воздействием на мозг противника, будет применяться особо точное оружие и роботы.
Работы отца были строго секретными. Только спустя 20 лет после его смерти в подготовленной капитаном 1 ранга Владимиром Владимировичем Пыжом в 2001 году к 175-летию академии книге «Военно-морская академия на службе Отечеству» я прочитал: «Решению проблем разведки и целеуказания обучали на кафедре космических средств ВМФ, основанной в 1963 году. В тот период ее возглавлял известный специалист в области космической навигации доктор технических наук, профессор Е.П. Чуров». <…>
В Советском Союзе систему спутниковой навигации, прежде всего для военных целей, в 1956 году предложил создать старший преподаватель кафедры военной гидрографии Военно-морской академии кораблестроения и вооружения имени Крылова капитан 2 ранга Евгений Петрович Чуров. Вместе со своими друзьями, коллегами – сотрудниками навигационно-гидрографического института ВМФ Леонидом Ивановичем Гордеевым и Вадимом Алексеевичем Фуфаевым он сразу оценил важность начавшихся в США исследований по этой теме. Отец как минимум дважды обращался к командованию академии и ВМФ, объясняя, что значит спутниковая навигация для будущего флота, предлагая срочно развернуть аналогичные работы в нашей стране. Написанные красивейшим, абсолютно разборчивым почерком синими чернилами на пожелтевшей и уже ветшающей бумаге в клетку черновики сохранились.
В феврале 1956 года отец писал:
«Навигация ближайшего будущего.
Всесоюзный институт научной и технической информации в октябре месяце прошлого года сообщил, что американский «Журнал государственных оборонных перевозок» («National Defense Transportation Journal») в июньском номере (том 12, № 3) опубликовал знаменательное для нашего века интервью бывшего президента Американского ракетного общества Лоуренса о проекте искусственных спутников навигационного значения. <…> Современное состояние науки и техники таково, что возможности создания и запуска таких спутников будут вполне реальными в ближайшие 10 – 15 лет.
Поскольку иными данными, кроме перечисленных выше, мы не располагаем, постольку, взяв их за основу, попытаемся приближенно оценить достижимую точность определения места корабля в любой точке Мирового океана и сделаем некоторые выводы общего характера...»
Далее идут несколько страниц математических расчетов и первый в СССР рисунок, поясняющий, как в сферической (геоцентрической) системе координат по спутнику-«маяку» определяется место корабля. <…>
На флотском жаргоне большие шитые звезды на адмиральских погонах называют «мухами», возможно, из-за того, что между золотыми лучами выполняется еще шитье черными нитями.
Увы, но адмиралы с большим числом звезд на погонах не сразу поняли, как важно предложение сравнительно молодых (от 30 до 38 лет) офицеров-ученых в небольших чинах. Отец единственный имел скромную степень кандидата военно-морских наук. Позже, в середине шестидесятых, когда придется, стиснув зубы, в очередной раз догонять американцев, отец и его друзья защитят «закрытые» докторские и кандидатские диссертации, станут профессорами и лауреатами высоких премий, авторами «закрытых открытий». <…>
В июле 1963 года отец защищает докторскую диссертацию, посвященную разработке проблемы спутниковой навигации. В октябре становится начальником созданной им новой кафедры в Военно-морской академии. <…>
В 1972 году отец ушел в запас. В Ленинградском университете на факультете прикладной математики профессор Чуров создает и возглавляет еще одну новую кафедру – теории систем управления.
Привыкшего к форме и строгой дисциплине слушателей в коридорах и аудиториях Военно-морской академии, отца поначалу удивляли университетский беспорядок (он же – академическая свобода) и нравы студентов – особенно многочисленных девушек в коротких юбочках. Помню, отец, впрочем, без особого возмущения, говорил вечером маме: «Они же по коридору в обнимку ходят и целуются!».
Отец умер в 1981 году в возрасте 63 лет после второго инфаркта. Года за два до смерти вышел засевший в шее предпоследний осколок финской мины. Последний, в селезенке, похоронен вместе с отцом на Парголовском кладбище.
За несколько дней до смерти отец слушал пластинку и на словах «Ленинград, Ленинград, я еще не хочу умирать...» попросил выключить проигрыватель. «Я еще не хочу умирать», – повторил как бы про себя.
Имя Чурова присвоено подводной горе в южной части Атлантического океана в точке с координатами 17°29' южной широты, 009°53' западной долготы на глубине 1880 метров. Это примерно в трехстах пятидесяти морских милях к юго-западу от острова Святой Елены.
Зная небрежное отношение западных держав к русским именам на карте мира, обращаюсь ко всем лично известным мне монархам, президентам, министрам, парламентариям, послам и консулам этих стран с просьбой – не позволяйте переименовывать мою гору. У вас их много, а у меня – одна!
Из архива: октябрь 2009г.
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Владимир Чуров
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.