В помещении реанимации тускло горел свет. В моём горле была полная засуха, на моём животе лежала глыба льда, было невыносимо холодно, хотя меня и укутали в несколько одеял. Но одеяла, лежащие поверх глыбы льда, имели мало смысла. Периодически ко мне подходила девушка и подносила к моим губам кружку с горячим сладким чаем. В этот момент я испытывала истинное блаженство, тепло разливалось по телу, а боль от холода утихала. Но девушка скоро уходила и я вновь оставалась с глыбой льда.
Помню, что очень тряслись руки, как у алкоголика. При моей попытке взять телефон с тумбочки, он тут же полетел на пол. Медсестра подняла его и дала мне в руки. Одну простую смс я набирала минут 15. Никак было не попасть по нужным кнопкам. Через какое-то время я всё-таки смогла уснуть. Проснулась от того, что пришли люди и убрали глыбу льда с моего живота. Я почувствовала облегчение и легкую боль. Мне сказали, что общий вес моих трех детей больше 7,5 килограмм, нехитрыми подсчетами я поняла, что каждый больше двух и с облегчением выдохнула. Вскоре пришла врач и сказала, что один из моих сыновей в реанимации. Я очень удивилась, что в реанимацию попал самый крупный мальчик. Это был Стефанчик. Имена тройняшкам я дала ещё когда они были в животе, по узи примерно знала кто сколько должен весить . Толком ничего не объяснили и я осталась недвижимо лежать со своими переживаниями. Думаю, не стоит рассказывать сколько всяких нехороших мыслей вперемешку с молитвами проносилось у меня в голове, и так ясно, что я безумно боялась за своего мальчика. Но мои мысли прервала медсестра, которая привезла в прозрачном корытце на колёсиках моих двух деток: девочку Глашу и мальчика Толю. Они были крохотными. Мне помогли чуть приподняться на кровати и дали обоих милипусиков на руки. Они были похожи на котяток, в глазах был страх и удивление, но как только я взяла их на руки, малыши тут же заснули. Они были такие теплые и родные. Неописуемые чувства вызывает первая встреча с ребёнком... Пока малыши спали у меня на груди, я думала о Стефанчике, который был где-то в просторах больницы, но так далеко от меня. Вновь пришла медсестра и почему-то решив, что я устала, увезла Толика и Глашу. Прошёл ещё час, мне сказали, что сейчас я должна постараться сесть на кровати. Я начала пробовать подтягиваться за ручку над кроватью, было больно, но боль была терпимая, не резкая. В общем после нескольких попыток мне удалось сесть.
Кстати, говорить после операции было очень тяжело, ты вроде бы говоришь как обычно, но изо рта вместо слов вырывается поток невнятной мямли. Так что меня не очень-то понимали первые 2-3 часа. После того, как я смогла сесть, мне сказали что я могу немного отдохнуть, а потом мы будем пробовать вставать. Я очень удивилась, ведь с операции прошло всего около 3х часов. Медсестра сказала, что мне понадобиться послеоперационный бандаж. У меня такого не было. Я позвонила мужу, сказала о необходимости купить где-то бандаж и приехать ко мне. Он вяло ответил, что не успеет после работы и вообще будет уже поздно. Взгрустнула от равнодушия своего мужа и позвонила маме. Она сразу сорвалась и побежала по аптекам искать бандаж. Вскоре ко мне подошла медсестра и сказала, что пора пробовать вставать. Я была полна уверенности, что встать будет так же легко, как и сесть, но не тут то было. При первой попытке, едва приподняв свою пятую точку от кровати, я почувствовала, как будто все органы в моём животе отвалились и резко упали вниз, надавив на шов. Через несколько попыток я поняла, что встать в согнутом виде ещё реально, а вот разогнуться совсем тяжело. Чтобы мне было полегче, мой живот крепко перевязали простынёй и тут я поняла, что мне просто необходим бандаж. С перетянутым животом и стоять, и ходить было гораздо легче. После этого в реанимации я пробыла ещё буквально с полчаса, за мной пришла девушка и сказала, что сейчас мы пойдём в послеродовое отделение.
Шла я медленно, но уверенно. Надо было дойти до лифта, спуститься вниз на этаж и пройти от лифта до палаты. Расстояние совсем не маленькое. В двухместной палате уже была девушка с ребёнком. Она так умела крутила его в руках, что я подумала, либо это не первенец, либо она здесь давно. Но я ошиблась. Девушку привезли из родового на 3 часа раньше меня и уже отдали ей ребёнка. Вскоре и мне привезли моих двух малышей, они лежали в одном кувезе.
Медсестра сказала, что оставит мне их на пару часов, а потом заберёт, чтобы я отдохнула. Малыши сладко сопели и постанывали во сне. Они были одеты в красивые велюровые комбинезончики. Я не могла насмотреться на своих ребяток, но и не на секунду, не могла забыть о моём третьем мальчике, который был в реанимации. Так что я нервно ждала, когда придёт медсестра, заберёт у меня моих крошек, и я пойду искать Стефанчика. С момента, когда я узнала, что он в реанимации и до сего момента, я у каждого, случайно вошедшего врача или медсестры, пыталась узнать что с ним, но, естественно, все были не в курсе. Ребят забрали. Они ни разу толком не проснулись пока были со мной. Приехала моя мама и привезла бандаж и воду. Мы встретились с ней в коридоре немного поболтали и она уехала. Я доковыляла до поста и узнала, где мне искать Стефанчика. И уже через полчаса я кое-как доползла до этого места. Детская реанимация была на другом этаже, через несколько длиннющих коридоров. Я позвонила в звонок, дверь открыл молодой мужчина и со словами идите за мной, со скоростью света помчался в конец коридора. Я, держась за живот, хромала сзади, пытаясь не упустить его из вида. Но он, наконец, остановился у какой-то двери и остался там стоять в ожидании меня. Когда я зашла в реанимацию он начал мне много всего говорить, мой взгляд был рассеянный, в палате лежало где-то пять-шесть деток, мужчина подвёл меня к раковине и сказал по инструкции помыть руки и смазать их жгучим лосьоном. Пока я тщательно следовала инструкции, он говорил и говорил на врачебной терминологии. В нервном состоянии я не поняла ни слова. В очередной раз я переспросила, что же всё-таки с моим сыном. Врач, подумав, что имеет дело с полной тупицей, наконец-то сказал мне фразу, которая что-то прояснила: «Ваш сын забывал дышать». Я приободрилась узнав, что вроде бы ничего страшного нет. Начали всплывать вдруг ставшие понятными фразы врача, вещавшего с минуту назад: «ИВЛ не было… дышит через трубку… питание поступает через зонд». Я на секунду обрадовалась, врач подвел меня к кувезу и тут слёзы рухнули градом.
Он лежал такой крохотный и такой беззащитный, как будто один в целом мире, в маленькую носюшечку была вставлена трубка, припухшие глазки были закрыты, изо рта тоже торчала трубка. С этого момента у меня началась истерика, которая в той или иной степени сопровождала меня, пока я не покинула роддом со своими тремя детьми.
Врач резко сказал, что в реанимации плакать нельзя и вывел меня. Я попыталась узнать у него, когда моего сына переведут на отделение, но он отмахнулся какой-то дежурной фразой, и я снова поковыляла в свою палату.
В этот день детей мне больше не принесли. Врачи посчитали, что в первый день после операции мне надо поспать и решили оставить малышей на сестричек. Но поспать мне, конечно, не удалось. Во-первых, в голову лезли всякие страшные мысли, а во-вторых, соседский ребёнок плакал не переставая. Его мамочку мне было искренне жаль, она совсем не знала, что ей делать и как справиться с орущим первенцем. Наутро мне привезли моих двух ребятишек. Медсестричка помогла мне приложить детей к груди, но они упорно отказывались сосать. Этот и следующий день прошли в полном сумбуре: врачи приходили один за другим, иногда с разницей в 10 минут, для каждого нужно было раздеть малышей для осмотра, даже если они спали, и буквально каждый пытался приложить детей к моей груди. Пару раз я звонила в реанимацию, чтобы узнать как дела у Стефанчика и каждый раз врачи говорили, что они ждут, когда моего сына осмотрит какой-то важный доктор и только после этого его переведут на патологию. Своих двух крошек я кормила смесью из бутылки и всячески пыталась поспособствовать на то, чтобы они, наконец, начали кушать мамино молочко.
Утром третьего дня меня обрадовали хорошей новостью: Стефанчика всё-таки перевели на патологию, в отделение на моём же этаже, через коридор. У меня наконец-то появилось молоко, но из-за того, что детки отказывались сосать, отделение любезно предоставило мне молокоотсос и стерильные бутылочки. Теперь жизнь закрутилась вокруг сцеживания и режима кормления. Каждые 3 часа я шла за бутылочками, в течении 40 минут сцеживалась, бежала с бутылкой молока к Стефанчику, иногда у меня оставалось время самой покормить его, а иногда я просила медсестричек, потом возвращалась в палату и ещё минут 40 кормила Глашку и Толика. Через час начиналось всё заново. Вся сложность состояла в том, что если я не приносила молочко Стефану в назначенное время, то его начинали кормить смесью.
С этой суматохой прошло ещё несколько дней. Муж приехал лишь однажды, привёз воды и какие-то вещи. Кое-как я смогла уговорить врачей перевести меня с двумя детьми на патологию к Стефанчику, а не выписывать нас без него. В последующие дни я и трое моих деток обитали в маленькой и холодной палате, но зато без соседей. Вскоре у всех деток обнаружили повышенный билирубин и мы двое суток лежали на особенных голубых лампах. На 9й день мне сказали, что в больнице нам больше делать нечего.
Выписывались мы более чем скромно. Приехал уставший после работы муж и мой брат. Я нацепила теплую куртку, мы взяли детей и пошли на выход.
Много воды утекло с тех пор. Сейчас тройняшкам 9 лет, с мужем я разошлась, когда деткам было полгода и с тех пор мы с ним не виделись. Расстались мы без скандала, я сообщила, что больше с ним жить не могу, потому что он слишком ограничивает меня и детей, а он даже и не пытался что-то вернуть.
Хотите узнать, как мы жили все эти годы? Как я справлялась с детскими кризисами? В чем особенности воспитания тройни? Как я смогла пережить развод и найти настоящую любовь?
Тогда подпишитесь на мой канал и вы ничего не пропустите 🥰