Когда я вернулся из очередного тура, мы с Анной переехали в собственную квартиру в одном квартале от медицинского центра "Харборвью", крупной травматологической больницы скорой помощи. Нас постоянно со всех сторон окружали звуки сирен скорой помощи и тому подобный шум. Отчаявшись победить свое неконтролируемое пьянство, я начал тайно баловаться героином. Мой алкоголизм стал настолько сильным, что я был готов на все, лишь бы спастись от его кошмаров, которые становились все ужаснее. Героин избавлял меня от потребности пить, и я довольно быстро приобрел небольшую зависимость.
Однажды ночью, когда я шел по темному двору наркопритона в Кэпитол-Хилл, я случайно встретил Лэйна Стейли, харизматичного вокалиста "Alice in Chains", первой группы из Сиэтла, добившейся настоящего успеха. Хотя мы никогда официально не были знакомы, мы знали друг друга в лицо, поэтому спокойно пожали друг другу руки. Это стало началом дружбы. Он был одним из самых умных, веселых и необычных людей, которых я когда-либо встречал. Временами от него исходила какая-то мистическая, потусторонняя аура. Мы проводили вместе дни и ночи напролет, смеша друг друга до коликов. Когда он начинал кому-нибудь подражать, так что у меня от смеха живот начинал болеть. Однажды, когда мы смотрели ночной повтор комедийного шоу Джерри Спрингера, меня рассмешило странное, совершенно отсутствующее выражение на лице одного из гостей передачи. Лэйн, который сидел на полу передо мной, внезапно обернулся. У него самого было точно такое же выражение лица, которому, казалось бы, подражать было просто невозможно.
Его взгляды на жизнь, чувства и многие другие вопросы оказали на меня глубокое влияние. Он был первым другом, который мог спокойно изменить мое мнение и терпеливо доказать мне, что на любую ситуацию можно взглянуть по-разному. До знакомства с Лэйном я видел все только в черно-белом цвете. Он же был способен различить много оттенков, в том числе те, о которых я даже не подозревал. Часто мне казалось, что он инопланетянин или существо из другого измерения. Через некоторое время Лэйн стал для меня братом, которого у меня никогда не было.
Мне больше не нужны были "Screaming Trees". Вскоре после возвращения из последнего тура в поддержку нашего первого альбома на "Epic", "Sub Pop" снова связались со мной, и мы возобновили пошатнувшееся было партнерство. Я начал записывать для них еще одну пластинку, за которую получил значительно больший аванс, чем за первый сольный альбом. Мне не надо было делить эти деньги с остальными или тратить на дорогого продюсера и студию. Я чувствовал, что дела налаживаются.
Но на середине записи моего второго альбома для "Sub Pop" Брюс и Джон пригласили меня на обед и, как ни странно, принесли с собой металлические коробки с лентами сессий звукозаписи, над которыми я работал. Ничего хорошего это не предвещало. Они не стали ничего заказывать и даже не присели, а просто бросили записи на стол.
“Марк, мы больше не хотим с тобой работать. Можешь забрать свои записи и делать с ними все, что захочешь. Мы прекращаем работу, оставшаяся часть аванса выплачиваться не будет”.
“А почему, можно поинтересоваться?” - спросил я, прекрасно зная, что причин было предостаточно. Я приносил одни неприятности. Я никогда не выполнял требования компании. Я не провел ни одного тура в поддержку своего первого альбома. Я регулярно совершал набеги на склад "Sub Pop", а затем относил присвоенные пластинки в местные магазины и продавал, чтобы поднять денег на свои вредные привычки. Самое вопиющее, что я так и не извинился за то, что угрожал Брюсу в его офисе. (Он говорил Дилану Карлсону, что уверен, что под моим домом похоронены тела, на что тот ответил: “Ну, так это и мой дом тоже, так что...”) Со временем я узнал, что настоящей причиной было то, что компания разорилась: я просто стал первым балластом, который они выбросили за борт.
“Твои записи не продаются, и, честно говоря, мы не можем больше вкладывать деньги в твои проекты”, - ответил Джон.
Я заметил легкую ухмылку на лице Брюса - он явно наслаждался тем, что преподнес мне этот неприятный сюрприз. Они повернулись и вышли, оставив меня сидеть там с кучей магнитофонных лент в металлических коробках. Я был озадачен, даже слегка обескуражен, но немедленно стал продумывать свой следующий шаг. Я подсчитал, что на завершение почти готовой записи потребуется 2000 долларов, поэтому начал искать независимый лейбл, готовый заплатить мне эти гроши. Ничего не вышло. Ни одна из компаний, связи с которыми я развивал на протяжении многих лет, не была готова подписать со мной контракт или лицензировать мою запись. Вариантов вообще не было. Мои перспективы были достаточно туманными.
В то время как "Trees" просто держались на плаву, группы моих друзей врубили полный газ. За пару месяцев до начала работы в студии Курт поставил мне демо-версии для их следующего альбома, "Nevermind". Я сказал ему, что они просто блестящие. Мы вместе играли на акустической гитаре у него дома в Олимпии пару лет назад, когда он написал спокойную, печальную песню “Something in the Way”, которая должна была закрывать альбом. Я всегда знал, что Курт гениален, и верил, что ему суждено стать великим, но ничто не могло подготовить меня (и тем более его) к мгновенной, ошеломительной, обжигающей популярности, которая вскоре обрушилась на него, как полуденное солнце. В конце сентября того же года "Nirvana" выпустила альбом "Nevermind", ставший настоящей бомбой. Эта пластинка вознесла их из подвала музыкального мира сразу в роскошный пентхаус. Этот взрыв популярности вывел на мировую сцену и остальные группы из Сиэтла.
В первые дни "нирваномании" мы с Куртом лежали на огромной кровати в его номере в отеле "Sorrento" в Сиэтле. Отель был совсем рядом с моим домом, но с таким же успехом мог бы быть и на Луне – такая же недосягаемая роскошь пополам с дорогой безвкусицей. Номер был раза в два раза больше всей моей квартиры. К тому времени он жил в Лос-Анджелесе, но по делам приехал в Сиэтл и позвонил мне, чтобы пригласить в гости. Песня “Smells Like Teen Spirit” стала суперхитом, и неожиданно Курт уже не мог и на улицу выйти, не подвергаясь преследованиям поклонников.
Он по телефону спорил по какому-то финансовому вопросу. Я был под кайфом и смотрел "MTV". Вдруг Курт пришел в ярость, швырнул трубку, выдернул из стены телефонный кабель и заорал: “Задрали!”
В этот самый момент по телевизору начался клип на песню “Smells Like Teen Spirit”. Курт схватил мой ботинок, лежавший на кровати между нами, и идеальным броском вырубил телевизор, попав точно в кнопку включения. В то же мгновение мы через открытое окно услышали, как в проезжавшей внизу машине заорала песня “Smells Like Teen Spirit”. Курт замер, как громом пораженный, Затем простонал: “Быть такого не может” и зарылся головой в подушку.
Внезапная известность "Nirvana" вкупе с более ранним успехом "Alice in Chains" и последующей большой популярностью другой местной группы, "Pearl Jam", заставили руководство "Epic" увидеть в нас новый потенциал. Они вдруг захотели сохранить "Trees" на лейбле. Они хотели использовать успех наших друзей и коллег из одного маленького провинциального города, захвативших чарты по всему миру. Если бы не феноменальный успех "Nirvana", они бы бросили нас, не задумываясь.
"Sub Pop" после бума "Nirvana" тоже были при деньгах от внезапной продажи огромного количества копий их первой пластинки и прав на их контракт с новым лейблом "DGC". Примерно в то же время кто-то на лейбле решил, что мой контракт все еще в силе. Спустя несколько месяцев после того обеда, на котором они меня бесцеремонно уволили, мне позвонил Джон Поунмен.
“Слушай, Марк, ты готов закончить свой альбом для нас?”
Я имел полное право сказать ему: “Пошел ты нахрен, чувак, вы же сами меня послали”. Но за все месяцы, последовавшие за тем унизительным увольнением во время неудавшегося обеда и проведенные в пустых, безнадежных поисках, ни один лейбл так и не согласился со мной работать. Я не колебался ни минуты. Я был так им благодарен, что мне дали еще один шанс завершить свою пластинку, которую я собирался сделать в миллион раз более достойной, чем моя неудачная первая попытка (а заодно получить остаток обещанного аванса), что с радостью начал сразу же работать над альбомом.
Но когда "Nirvana" ворвалась в чарты по всему миру, "Epic" начали просить нас записать еще один альбом. За годы моих мучений с "Trees" у нас вышло уже пять альбомов, и, несмотря на успех моих друзей, одно я знал наверняка: в следующий раз, когда мы окажемся в студии, все будет по-моему... или вообще ничего записывать не будем.
Когда мы встретились, Ли и Вэн были искренне рады шансу записать еще одну пластинку, учитывая все внимание, которое на данный момент привлекали группы из Сиэтла. Они тоже, как и я, были на мели. Серьезную роль здесь также играло существенное увеличение суммы, которую мы должны были получить за второй альбом с "Epic".
“Извините, ребята,” сказал я, "но думаю, что с группой покончено. Я годами бился головой о стену, пытаясь изменить невозможное. Ли, спасибо тебе за то, что дал мне возможность исполнять твои песни, но я просто не смогу записать еще один альбом с твоими текстами. Для меня они ничего не значат, и все, что я буду записывать с этого момента, должно быть по-настоящему моим, иначе работать я не согласен”.
Вэн кивнул головой в знак согласия. Он проехал со мной на этой хромой лошади каждый метр раздолбанной дороги и полностью разделял мою точку зрения.
“Послушай, мы так же, как и ты, устали записывать одни и те же пластинки. Мы не раз говорили об этом и оба действительно хотим создать что-то великое”.
Тут Ли взял слово и сразил меня наповал.
“Марк, ты великий вокалист, и нам без тебя не обойтись. Если мы все-таки запишем этот альбом, я обещаю, что мы все будем делать вместе. Тексты песен отдаем тебе. Мы будем писать песни вместе, как команда, а не как группа из одного человека, частью которой вам, парни, приходилось быть все эти годы. Я понимаю, что мы должны делать все по-другому, если мы хотим чего-то добиться и создать настоящую музыку, неподвластную времени”.
Это был первый раз, когда он признал мой вклад в группу. После многих лет борьбы за влияние в группе и ее развитие он впервые признал, что ему нужна наша помощь, если мы собираемся создать что-то стоящее. Кроме того, он впервые произнес слова "неподвластную времени", говоря о нашей музыке, и я был этим совершенно потрясен. Как будто он наконец-то заставил себя признать то, что для нас давно было очевидным. После стольких лет наступило прозрение. Впервые я увидел другую сторону этого человека. Я так долго считал его монстром, что был ошеломлен тем, как он открыто оценил мой вклад в группу. Я словно нашел ручей с прохладной водой, умирая от жажды в пустыне.
Вернувшись в группу, я отложил свой сольный проект. Мы начали сочинять песни для альбома, которому было суждено стать прорывом и по-настоящему приблизить нас к широкому успеху, "Sweet Oblivion".
Мы работали в тесной однокомнатной квартире Ли в Кэпитол-Хилл. Они с Вэном наигрывали на акустических гитарах, пока не находили подходящую мелодию. Затем я начинал сочинять вокальные мелодии и часть текстов. Братья сразу же наняли первого барабанщика, пришедшего на прослушивание, Барретта Мартина, бывшего товарища Джека Эндино по группе "Skin Yard". Они позвонили мне и рассказали о нем, и, даже не познакомившись с ним лично, я сказал: “Раз он так хорош, давайте наймем его”. Он был молодым, талантливым барабанщиком с безумной прической в стиле "афро" и не менее примечательным характером, в котором сочетались крайняя наивность и откровенная претенциозность. У него было твердое мнение по любому вопросу, который мы обсуждали, независимо от того, знал ли он об этом хоть что-нибудь. Я был шокирован его незнанием андеграундного рока. Когда мы заговорили о любимой музыке, он сообщил, что его коллекция пластинок состояла из "Zeppelin", "Rush" и другого традиционного хард-рока, но самыми обширными познаниями он обладал в джазе. Это был стиль, о котором я понятия не имел, и я подумал: "Да как мы с ним будем работать?"
Не сразу, но я проникся симпатией к этому здоровенному парню, почти такому же физически крупному, как я сам. Пару раз он пытался меня запугать, а однажды с близкого расстояния швырнул мне в голову пол-литровую банку пива и промахнулся. Это было так прикольно, что я просто закатился. Тогда его гнев тоже быстро сменился смехом. Меня покорили его тонкое чувство юмора, способность подшучивать над самим собой и искреннее сострадание к людям. Но важнее всего была его свирепая, но вместе с тем артистичная манера игры на барабанах, сформировавшаяся под влиянием джаза и хард-рока. Кого волновало, что он никогда не слышал "Velvet Underground" или большую часть того, что я сам слушал, раз он выполнял свою работу, как полагается? А свой хлеб он отрабатывал на совесть.
Барретт был мощным и искусным барабанщиком, какого у "Trees" никогда раньше не было. Он мог не только молотить, как Джон Бонэм, но и играть тонко, с восприятием общей музыкальной картины. Это был еще один чудак, пополнивший наши нестройные ряды. Но именно его незаурядная личность в сочетании с мастерским владением барабанами сделали его идеальным помощником в нашем новообретенном стремлении к совершенству. Его игра оказала огромное влияние на хард-роковое звучание "Sweet Oblivion".
После того, как мы написали несколько песен, которые нам всем понравились, по иронии судьбы оказалось, что эта музыка соответствовала стилю классического рока больше, чем любая из наших предыдущих работ. Тем не менее, нам не хватало выдающегося, очевидного сингла.
Однажды Вэн подарил мне кассету, на которой он записал, как валял дурака с гитарой в своем гараже, находясь под воздействием кислоты. Я честно пытался ее внимательно послушать, но по большей части это было невразумительное дерьмо. Я уже почти заснул, когда услышал короткий, наверное, на полторы минуты, фрагмент песни. Это был краткий, но запоминающийся рифф. Его одурманенный наркотиками голос пару раз повторил “I nearly lost you”, а потом все закончилось. Я перематывал и прослушивал этот фрагмент песни, наверное, раз двадцать. Этот запоминающийся короткий гитарный рифф не был похож ни на что из того, что Ли когда-либо сочинял. Я был уверен, что мы сможем превратить это в сингл. Я тут же позвонил ему: “Вэн, ты еще не знаешь, но ты написал хит”.
Хотя тексты песен для альбома все еще оставались незавершенными, мы сыграли то, что у нас было, Бобу Пфайферу. Я заверил его, что тексты будут закончены вовремя, и он согласился, что нам пора в студию. Было принято решение записывать альбом в Нью-Йорке, где жил сам Пфайфер, чтобы он мог внимательно следить за за записью альбома, который для группы был "пан или пропал". Мы наняли продюсера Дона Флеминга, который записал нас в студию с талантливым инженером Джоном Аньелло. Если Дон был методичным, аккуратным профессионалом, которого мы все любили и уважали, то Джон был добродушным, но острым на язык ньюйоркцем, который не упускал возможности простебать всех и каждого. Он всех нас разу покорил своим чувством юмора. Мы начали записывать основные треки — барабаны, бас, гитары. Я исполнял с группой черновую версию с тем текстом, который у меня был, чтобы помочь им записать инструментальные треки. Ночью в отеле я слушал демо-версии и заканчивал тексты песен.
Тайком я иногда отправлялся в Нижний Ист-Сайд и покупал несколько доз героина. Когда я не мог выйти и купить наркоту, то бухал по-черному. Флеминг на самом деле поощрял меня к пьянству, потому что был убежден, что в таком состоянии я пел лучше. Почти весь вокал для альбома я исполнял пьяным, под кайфом или с похмелья. Но, похоже, никому не было дела до того, в каком состоянии я находился, поскольку все участники были в восторге от результатов. Впервые в жизни я чувствовал, что мы действительно создаем что-то особенное.
В Ли Коннере произошла огромная перемена, которую я раньше считал невозможной. Наблюдать за этим было странно, но восхитительно. Он стал лучше чувствовать общее настроение музыки и правильно выбирать моменты, когда играть, а когда нет. Его открытость к идеям каждого участника группы, гибкость в аранжировке песен и общий благожелательный настрой на сотрудничество вдохновляли всех нас. Он сдержал свое слово. Я радовался, что не сдался до того, как мы смогли вместе сделать то, что уже казалось невозможным.
Находясь в городе, я в полной мере воспользовался ваучерами на такси от звукозаписывающей компании. В выходной день я по пьяни решил поехать на лимузине по ваучеру компании в Нью-Джерси, чтобы встретиться с женщиной из Джорджии, которую я едва знал и которая ночевала там со своей группой. Следующее, что я помню, – это пробуждение на раскаленном заднем сиденье маленькой машины с полностью закрытыми окнами при жарком солнце. Голова раскалывалась от жестокого запоя. Я, пошатываясь, выбрался из машины, понятия не имея, где я и как туда попал. Я услышал музыку, слабо играющую вдалеке, и побрел в ее направлении. Я был так измучен и обезвожен, что, шатаясь, направился в первое попавшееся заведение в поисках воды. Там подавали чиз-стейки — я, должно быть, оказался в Филадельфии.
Когда я стоял в очереди, надеясь купить бутылку воды, огромное крылатое насекомое неизвестного вида залетело в заведение, приземлилось на горячий гриль, несколько секунд ходило по нему, затем расправило крылья и снова вылетело за дверь. Через пару секунд я привлекал к себе пристальные взгляды, блюя на тротуар, до тех пор пока мне не стало казаться, что внутри меня сейчас что-то лопнет.
Наконец я нашел бар, где группа моей знакомой проводила свой саундчек. Оказалось, что я пьяный поехал с ними в Филадельфию и отключился в их машине. Они просто оставили меня там задыхаться в душном, раскаленном салоне крошечного автомобиля. Я нашел телефон-автомат и позвонил Флемингу в студию.
“Тебя где носит, Лэнеган, мать твою? Тебе вокал записывать надо! Садись на поезд и дуй в студию!”
Он, конечно, был в ярости, но мое исполнение с похмелья в тот вечер привело его в такой восторг, что он назвал его “величайшим вокалом, который ты когда-либо исполнял! Ты просто лучший!”
Закончив запись, мы передали пластинку спецу по микшированию Энди Уоллесу – тому самому, который работал над "Nevermind". Не успел я вернуться в Сиэтл, как позвонил Пфайфер. Он был на взводе.
“Ты прямо сейчас должен отнести кассету с ”Nearly Lost You" в отель в центре города и отдать ее Майклу Голдстоуну, менеджеру "Pearl Jam"!
“Это еще нафига? А он-то здесь при чем?”
Боб объяснил, что "Sony" выпускает саундтрек к фильму под названием “Singles”, посвященному музыкальной сцене Сиэтла, и "в нем участвуют все группы Сиэтла, кроме вас, парни!"
“Да кого это интересует? Будем мы еще участвовать в какой-то хрени”, - ответил я.
“Да разве ты не понимаешь? Они собираются нас напарить! Все группы из Сиэтла на "Sony" и еще несколько других, но без вас?”
“Да кому это надо, Боб?”
"Быстро поднимай свою задницу и вези кассету!”
Взбешенный тем, что мне пришлось быть мальчиком на побегушках и представителем группы в вопросе, который я считал совершенно того не стоившим, я, тем не менее, отправился в отель, который был недалеко от моей квартиры. Я подошел к стойке и попросил их позвонить в номер Голдстоуна, что было еще унизительнее, потому что Боб настаивал: “Не оставляй ему ничего на стойке отеля! Лично ему в руки передай!”
Спустившийся в вестибюль Голдстоун улыбнулся и представился как "Голди". Мы пожали друг другу руки, он поблагодарил меня и спросил: “Ты в порядке? С виду настроение у тебя хуже некуда.”
Меня совсем не устраивало то, что я должен был делать за сотрудников звукозаписывающей компании их работу. Мое неудовольствие, наверное, было написано у меня на лице.
“Скажу честно, чувак. Меня бесит, что я был вынужден прийти сюда и просить о том, что меня самого вообще не колышет. По-моему, это полный отстой”.
Голди откинул голову назад и громко, искренне расхохотался. Он снова пожал мне руку и сказал: “Ценю твою честность, Марк. Если кто-то попытается вас отжать, обещаю, что не позволю этому случиться. Вижу, что тебе было тяжело себя перебороть, поэтому большое тебе спасибо. Надеюсь, скоро увидимся. Передавай привет Пфайферу”.
Я ушел, чувствуя себя немного лучше. В конце концов, мы наконец-то записали хороший альбом.