Однообразие и неудобства тех первых туров с "Trees" были кошмаром, но бывали и по-настоящему смешные случаи. В то время продажей атрибутики группы у нас занимался мой друг детства Мэтт Варнум, у отца которого я когда-то украл доски для игры в лотерею. После концерта в Принстоне, штат Нью-Джерси, нас начала преследовать полицейская машина. Как только мигалки и сирены приблизились, со своего места я увидел, как он достал из кармана большой пакет грязной, паршивого качества травы, перемешанной с семенами и стеблями, высыпал его содержимое в рот и спрятал пустой пакет под сиденьем. После того, как коп забрал наши документы и вернулся к своей машине, Мэтт попросил того, кто сидел на пассажирском месте, передать ему банку лимонада, стоявшую между сиденьями. Он тут же залпом все выпил, успев проглотить всю наполнявшую его рот траву до того, как коп вернулся к двери со стороны водителя. Он толкнул меня в бок и прошептал в отчаянии: "Лэнеган, что там было?! Жвачка, что ли, табачная?"
Я много лет целыми днями жевал табак "Copenhagen", среди парней и мужиков в нашем захолустье это было распространенной привычкой. Я осторожно понюхал банку, косясь на копа, который все еще разговаривал с нашим звукооператором.
"Я бы рад тебя заверить, Мэтт, что я туда табак сплевывал, но вообще-то там моча", - прошептал я в ответ. Мне стоило невероятного усилия воли истерически не расхохотаться.
Оказалось, что наш тур-менеджер и звукооператор Род Доук не нашел места, где бы облегчиться, и перед самым концертом нассал полную банку и поставил на ее место.
Через какое-то время мы остановились возле "Dunkin Donuts", где я с тщательно скрытым удовольствием наблюдал, как прыщавый подросток за прилавком несколько раз опустил свои пальцы в пену в стакане с диетической колой, которую купил Ли Коннер, вероятно, чтобы проверить, что он наполнен доверху. Я ржал, как сумасшедший, глядя, как он ее пьет, как я всегда делал, когда Ли случайно отгребал какого-нибудь дерьма на палочке. Не менее смешно было смотреть на красные, остекленевшие глаза и полностью обдолбанный вид Мэтта, вызванные приемом лошадиной дозы травы с мочой часом ранее. Это был просто дуэт комиков, и как раз такие моменты привносили приятное разнообразие в монотонные дни и месяцы переездов и заставляли меня изредка улыбаться.
"SST" отправили наc в турне по небольшим клубам в Европе. Один из наших первых концертов закончился, не успев начаться, через полминуты после начала первой песни, когда я пел с закрытыми глазами и вдруг почувствовал, как микрофон врезался мне в рот и рассек губу. К тому времени я уже столько раз сталкивался с Ли Коннером, который метался по сцене, расшвыривая всех и вся своей стокиллограммовой тушей, что у нас было правило: если один из участников группы хоть пальцем тронет другого на сцене, вопрос сразу разрешался мордобоем. Мы играли на одном уровне со зрителями, но сцена была отделены барьером, поэтому я знал, что никто из них не мог пихнуть микрофон мне в лицо. Минуту спустя я снова почувствовал, как микрофон врезал мне по зубам и, открыв глаза, увидел, как Ли прыгал по сцене, удаляясь ко мне спиной, явно только что двинув гитарой по стойке и ударив меня микрофоном в лицо. В ярости я схватил старинную микрофонную стойку на тяжелом круглом основании и из всех сил швырнул ее ему вслед, как бейсбольную биту. Стойка попала ему точно посередине спины, и он рухнул мордой в усилители, повалившись на пол вместе с оборудованием. В яблочко.
Я ушел со сцены, для меня концерт был закончен меньше, чем через две песни. Несколько секунд спустя в гримерную, хромая, ввалился Ли, который сильно вывихнул колено в заслуженном столкновении с усилками. Вэн и Пикерел продолжали играть, и к ним присоединился вокалист из немецкой группы, выступавшей на разогреве. Они целый час исполняли немецкие застольные песни и кавера на "Ramones", чем вызвали восторженный прием у аудитории. Мы с Ли молча сидели за кулисами. Я все еще злился, а он не проронил ни слова, потому что знал, что сам виноват.
Когда по дороге в Цюрих мы пересекали Альпы, кто-то вытащил трубку с травой и пустил по кругу. Хотя я уже несколько лет не курил, моей дежурной шуткой на тот момент было схватить трубку и притвориться, что я затягиваюсь. Меня всегда смешили лица окружающих, озабоченных перспективой моего возврата к наркотикам. На этот раз, исключительно от скуки, я зажег трубку и как следует затянулся. Мне сразу дало в голову, и я подумал: "Добро пожаловать домой, старый друг. Как мне тебя не хватало." К моменту, когда мы доехали до клуба, я уже порядочно обдолбался в первый раз за три года, ржал и вообще вел себя, как впервые обкурившийся подросток.
Когда мы выходили из гримерки на сцену, я случайно разбил одну из лампочек у зеркала, так, что она осталась вкрученной, но нить накала торчала наружу. Я тогда не обратил на это внимания, и мы сыграли, как мне показалось, неплохой концерт, я был в ударе, хотя Ли мог играть только сидя на стуле из-за вывихнутого колена. Это был тот редкий случай, когда мне самому концерт понравился. После нескольких успешных выходов на бис я ушел со сцены и вернулся в гримерку, где уселся с мокрым полотенцем на голове, пытаясь остыть. Через несколько минут прихромал Ли и плюхнулся на стул.
Я не мог поверить своей удаче, когда увидел, как он откинулся назад и прислонил свою голую потную ручищу прямо к лампочке, которую я сломал. Я был уверен, что видел искры, когда он подпрыгнул от удара током. То, что это произошло по моей вине, делало ситуацию еще более смешной и нелепой.
Я ржал, как безумный, глядя, как он пытается освободиться от оголенного контакта. Я и так-то был накуренный, а тут еще устроил ему такую засаду. Вид у него был еще тот. Через несколько секунд он смог, наконец, освободиться от неожиданной встряски и заревел от ярости.
"Тебе смешно, Лэнеган? Я тебя убью!"
Я миллион раз слышал, как он так орал на отца. Я встал и попятился из гримерной, рыдая от смеха.
"Да ладно! Давай попробуй, засранец! Я сам тебя урою!"
Глядя, как он пытается встать и погнаться за мной на одной ноге, я заржал еще сильнее и продолжал его подначивать. Ревя, как раненый носорог, он вывалился через дверь в коридор, где собрались какие-то победители викторины на местном радио, выигравшие сомнительного достоинства приз в виде возможности личной встречи с группой после концерта. Так как я продолжал издеваться над ним, он преследовал меня по клубу и по дороге сбил с ног несколько подростков вместе с родителями, а также пару вездесущих старичков со стопками пластинок и фоток для автографов. Само собой, встреча с фанатами не задалась, но для меня это был один из самых смешных случаев, которые я наблюдал в жизни. Особенно приятным его делал тот факт, что это я, сам того не желая, устроил ему такую подставу.
Добрый, веселый, хотя и мятежный характер Вэна и особенно его сумасшедшее чувство юмора были моим спасением все время пребывания в группе. В гримерках за сценой по всему миру, где все стены покрыты уродливыми граффити и названиями сотен групп, побывавших в них, "Trees" никогда ничего не писали. За исключением одного рисунка, который Вэн всегда выполнял на стене там, где мы выступали. Это было необычайно точное изображение его брата, со спущенными штанами и трахающего какое-то неизвестное животное, собаку, что ли? А может, это был козел или лама? Я так и не смог понять, что за зверь там был изображен, но не узнать Ли было невозможно, и эта картинка стала визитной карточкой, которую мы оставляли после каждого концерта. Все, кто знал или хоть раз видел Ли, сразу бы поняли, что это был именно он. Я Вэна за это обожал.
А он взял и ушел из группы. Женившись на забеременевшей подружке, которой было всего шестнадцать, он нарушил правило группы, согласно которому девушки во время туров в нашем фургоне не могли ездить. Он, конечно, принял это на свой счет, потому что так оно и было: в тот момент больше ни у кого в группе девушки не было. Но его жена была невыносимой. На каждом концерте она стояла прямо напротив Вэна и визжала во весь голос во время всех песен и в перерывах между ними, будто это были не мы, а "Beatles" на стадионе "Yankee". Вэн даже не пытался как-то ее образумить, поэтому мы ввели новое правило. И после этого мой единственный союзник в группе покинул ее.
Мне позвонил друг, гитарист Дилан Карлсон, которого я встретил несколько лет назад во врем концерта на открытом воздухе возле озера в Олимпии. Пекло в тот день было невыносимое, и хотя я его группу совсем не знал, я спросил, можно ли спрятаться от жары у них в машине, в которой был кондиционер. Он меня сразу очаровал своим неординарным, своевольным, но при этом благодушным характером и едким остроумием. Вокалистом у них у группе был балабол и трепло по прозвищу Слим Мун. Он одевался, как Оливия Ньютон-Джон в клипе "Physical": розовый спортивный костюм, розовая повязка для волос, все дела. Помню, мне еще понравилось, что он в одной из песен срифмовал "Юпитер" и "пидор". Но больше всего меня впечатлила игра на гитаре Дилана. Он будто с другой планеты был.
Лучший друг Дилана играл в группе, которая должна была выступать в городской библиотеке Элленсбурга с разогревом из нескольких местных коллективов, и он попросил встретиться с их вокалистом, который был поклонником "Screaming Trees". Перспектива была не очень заманчивая, потому что я знал, что в моем городе собственную музыку почти никто не играл, и народу на такой концерт соберется совсем немного. К тому же я находился в состоянии глубокой депрессии, но все же согласился, чтобы оказать другу услугу.
В то время я за семьдесят пять долларов в неделю снимал квартиру-студию без кухни, с одной лампочкой, торчавшей из стены, и отвратительным ковром в стиле 70-х годов, пропитанным вонью домашних питомцев предыдущих владельцев. Единственная раковина была в общей ванной, сырой и покрытой плесенью, которая находилась в конце коридора. Другими словами, настоящий клоповник. У меня был один диван, который служил и кроватью. Единственная дверь на улицу из комнаты вела в аллею, в конце которой стоял двухэтажный дом с декоративными колоннами, где жила моя бывшая с новым хахалем. Выходя из дома, я постоянно видел, как они милуются в кресле-качалке на разукрашенном крыльце дома. От мыслей об убийстве или самоубийстве меня спасала постоянная мастурбация и магнитофон "Radio Shack", на котором я слушал единственную кассету, которая у меня была, альбом Нила Янга "After the Gold Rush". Я его крутил день и ночь.
В день концерта я пропустил разогрев и вместо этого, сгорая от стыда, несколько минут подсматривал через незанавешенное окно за тем, как моя бывшая трахалась со своим бойфрендом в ярко освещенной комнате. Я бы и весь концерт пропустил, если бы не заметил, как в нескольких кварталах из-за угла не появилась полицейская машина. Несколько мучительных секунд я прятался в кустах, затем, скрываясь, потащился в библиотеку, успев как раз к началу выступления последней группы.
Едва взглянув на сцену, я сразу обратил внимание на их басиста, гиганта ростом под два метра, который каждую ноту играл с ожесточенным рвением. Этот парень мне понравился, хотя он явно был чем-то расстроен. Мне импонировали его злость и упорство, потому что я сам всегда себя чувствовал на сцене так, будто она была полем боя.
С первого взгляда на него я понял, что это басист для моей группы. Внушительная внешность всегда была отличительной чертой "Trees", и для сохранения баланса место Вэна должен был занять не менее харизматичный персонаж. У этого парня для этого были все данные. Я начал составлять план, чтобы переманить его из группы, которую я даже не слышал.
Однако, как только это трио начало играть, я был просто поражен настоящей стеной звука, цепляющими за живое песнями и голосом гитариста-левши. Я понял, что вижу что-то особенное. Наверное, одна из лучших групп, что я встречал, и не где-нибудь, а в библиотеке чертового Элленсбурга. Концерт оборвали после трех или четырех песен из-за сбитого расписания и типичного для нашего городка режима тишины, но здоровяк-басист стоял на сцене, подбрасывал свою гитару под потолок и ловил ее одной рукой, снова и снова, пока не выключили свет.
Я выходил из библиотеки, когда ко мне подошел вокалист группы.
"Спасибо, что пришел на концерт, друг".
"Чувак, да вы круче всех! Полный отстой, что эти идиоты вас отрубили. Ну, это Элленсбург, что вы хотели."
"Я хотел сказать, что я твой большой поклонник. Если вам понадобится группа на разогрев, или вместе захотите поработать, набери меня."
Мы обменялись номерами телефонов, записав их фломастером на обороте флайера с концерта.
"По любому," - ответил я, - "Ловлю на слове. Серьезно, я в полном восторге."
"Спасибо, приятель. В общем, звони, когда захочешь."
"Обязательно", - ответил я. В данном случае я говорил искренне. Я взглянул на клочок бумаги, где он записал свое имя: Курт.
В свою мрачную конуру я возвращался бодрым шагом и с новыми надеждами. Я не мог отделаться от мысли, что только что стал свидетелем чего-то по-настоящему великого.
Через пару недель мне позвонили. Голос я не узнал, парень был нервным и расстроенным.
"Марк Лэнеган?"
"Да..."
"Это Крист Новоселич, я басист группы "Nirvana". Вы еще ищете себе басиста? Я не могу больше играть с Куртом. Меня задолбало, что он все хочет делать по-своему".
Я помолчал, раздумывая над ответом.
"Да, чувак, мы еще в поиске. Мне нравится твой стиль, и было бы круто, если бы ты присоединился к моей группе. Но на твоем месте я бы решил свои проблемы и остался с Куртом. Этот парень действительно особенный."
Я не сказал ему, что общаюсь с Куртом. Мы быстро подружились, несколько раз подолгу болтали по телефону о девчонках, музыке, просто о жизни. Я Курта просто обожал и завидовал ему, потому что "Nirvana" с самого начала была полностью сформировавшейся группой. Для меня огромная разница между "Trees" и "Nirvana" была очевидна. Когда я впервые увидел "Nirvana", у них все уже было по высшему разряду: отличные песни, офигенный вокалист, крутые прикиды.
А "Trees" вечно с кем-то сражались: между собой, с поклонниками, промоутерами, вышибалами, ссорились из-за направления развития группы. Выпустив три альбома, мы до сих пор понятия не имели, что мы нахрен за группа такая. Мы ничем оригинальным не могли похвастаться, кроме печально известного буйного поведения на концертах. Ли Коннер на концертах просто с ума сходил, летая по сцене с бешенством, просто поразительным для парня такого размера. Люди глазели с открытым ртом от удивления, а потом теряли интерес и возвращались к своему пиву. Буйные припадки Ли во время концертов сделали нас чем-то вроде любопытного шоу уродов, которое зрители так и воспринимали. Наши альбомы были низкокачественной смесью незавершенных идей и неплохих мелодий, испорченных глупейшими текстами. Меня просто коробило, когда я видел, какие возможности мы упускаем, выдавая одну дерьмовую пластинку за другой. Я хотел писать музыку, которую люди будут воспринимать серьезно, которую я сам буду воспринимать серьезно. Вместо этого мне приходилось стоять у микрофона на сцене рядом с жирным придурочным гитаристом. Наша музыкальная "карьера" стала лишь источником постоянного хаоса, разочарования и безысходности. Но что хуже всего то, что я сам был виновником этого. Я был настолько глуп, чтобы настаивать на том, чтобы Ли остался в группе и мы играли его песни. За этот поступок я проклинал себя каждый божий день. Но, вопреки всем ожиданиям, мы все еще были на плаву и даже развивались, и будь я проклят, если не останусь на борту до самого конца этой адской поездки.
На замену Вэну мы нашли девушку из группы, с который мы раньше играли совместные концерты. Ее звали Донна Дреш. На сцене она выступала очень впечатляюще, этакий женский аналог Кита Ричардса: копна светлых волос, в зубах зажженная сигарета, а бас в руках просто летает. Во время концерта от нее глаз было не оторвать. Я даже полюбил наши концерты, потому что выступать с ней было очень круто. Новый состав был неожиданно симметричным: Ли в роли стокилограммового двойника Ангуса Янга, Донна с ее по-настоящему рок-н-ролльной харизмой, Пикс со своими завораживающими манипуляциями с барабанными палочками – все это создавало на сцене впечатляющее представление. Раз за разом я убеждался, что теперь зрителям наши концерты действительно нравились. Донна обладала настоящей притягательностью рок-звезды. Вэн мне действительно нравился, и играть вместе с ним было круто, но Донна смогла поднять наши живые выступления на новую высоту.
Как и я, Донна предпочитала женскую компанию, и сразу после концертов мы пускались на поиски девушек, с которыми могли бы если не переспать, то хотя бы поболтать и провести время. Вне сцены она была такой же классной, как и на концертах, и мы быстро стали лучшими друзьями. А в этом время Пикс и Ли молча переносили все мучительно долгие дни туров, потому что с нами они тусоваться не хотели. Пикс, который Ли тоже терпеть не мог, вообще проводил большую часть времени на койке в задней части фургона.
Ли всегда был единственным автором всей нашей музыки и потому считал себя пупом земли и центром вселенной. Его невероятная мания величия и детсадовское поведение и капризы доходили до такой степени, что мне всегда стоило огромных усилий не врезать ему по морде. Пока Вэн был с группой, он всегда служил буфером между Ли и мной. Когда Вэн нас покинул, я все чаще ловил себя на мысли, что еще несколько секунд – и я в приступе ярости начну душить Ли. Глубоко верующий и самый молодой из нас, Пикерел не скрывал своего отвращения к моим похождениям. Он также молчаливо игнорировал мои диктаторские замашки на главенство на сцене, и поэтому Донна стала моим единственным товарищем в группе, заняв не только место Вэна, но и его роль друга. Я был не против; она была самым клевым участником группы. Я и не подозревал, что наша дружба и подлинный магнетизм Донны на сцене сделали ее угрозой для доминирования Ли.
Однажды я отправился в Сиэтл, чтобы потусоваться с Куртом и сходить на концерт "Nirvana" в небольшом, но популярном рок-клубе c сомнительной репутацией "The Vogue". Они выступали первыми из трех групп лейбла "Sub Pop Records", но меня на концерте интересовали только они и немного шедшая второй группа "Tad". Перед концертом ко мне подошли владельцы "Sub Pop" Брюс Пэвитт и Джонатан Поунмен.
"Когда уже "Trees" бросят "SST" и начнут выпускаться у нас?", - спросил с улыбкой Брюс.
"Ты приехал посмотреть на "Blood Circus", да?", - сказал Джон.
Группа "Blood Circus" была главным номером на концерте.
"Нет. Я их послушал, мне не понравилось."
"Значит, "Tad"? - спросил Пэвитт.
"Мне нравится "Tad", но вообще-то я приехал послушать "Nirvana". Это ваша лучшая группа. Без вариантов. Они вообще одна из лучших групп, которые я видел".
Никогда не забуду, как они удивились и ошарашенно посмотрели друг на друга. Казалось, они не могли себе представить, что кому-то может нравиться "Nirvana". А я не мог понять, как они не видели у себя под носом величайшую группу, которую они пускали на разогреве у настолько во всем уступавших ей коллективов.
Курт меня просил договориться с Грегом Гинном, чтобы подписать "Nirvana" на "SST", потому что это был клевый лейбл, многие группы которого ему нравились, но, в основном, из-за той свободы, которую они давали своим музыкантам, которые могли делать все, что хотели. "SST" никогда заранее не просили послушать нашу музыку или посмотреть на эскизы обложки альбомов, а опыт Курта с "Sub Pop" был диаметрально противоположный. Они ему говорили, какие песни нужно записывать, как должен быть оформлен альбом, и даже как его следует назвать. К моему изумлению, Грег Гинн совсем не заинтересовался тем, чтобы подписать "Nirvana" на "SST". Я дважды отправлял ему кассету с их песнями и провел три тяжелых телефонных разговора, пытаясь убедить его в их гениальности. Эти разговоры были трудными не только из-за его отвращения к "Nirvana", но и потому что вообще любые разговоры с молчаливым Грегом было вести крайне тяжело. Между его фразами повисали долгие, мучительные паузы, которые делали нормальное общение просто невозможным. Но самым обидным было то, что ему это просто-напросто не нравилось, и точка.
Когда мы начали планировать очередной альбом, которому было суждено стать последним на "SST", Ли и Пикерел застали меня врасплох. Вэну женатая жизнь перестала нравиться. За моей спиной Ли и Пикерел легко убедили его вернуться. И теперь они просто поставили меня перед фактом, что Донна должна уйти. В записи будет участвовать Вэн, а не она. Как они сказали, это три против одного, поэтому я в меньшинстве.
"Три? А с хрена ли Вэн тут голосует? Да вы нам с Донной даже и шанса не дали высказать свое мнение! Да пошли вы все тогда! Неужели вы не понимаете, как круто мы с ней выступаем?"
"Она мне не нравится, и я с ней играть не буду", - с кислым видом пробурчал Ли.
Конечно, ведь к Донне люди сами тянулись. А Ли у них вызывал в лучшем случае нездоровое любопытство, а чаще всего просто отвращение. Я прекрасно понимал, что он просто ревнует. Это было так просто и так глупо.
Для меня группа все больше и больше становилась шансом на другую жизнь. Хотя это был еще тот ад, но он мог привести меня к чему-то большему, и пока я туда не добрался, я не хотел уходить. Мне выпало сказать Донне, что она больше не в группе. Я ненавидел парней за то, что они предали меня, и себя за то, что пошел у них на поводу и сам предал своего друга и необыкновенно талантливого музыканта. Я сердцем чуял, что группа теряет единственную настоящую звезду, которая у нас когда-либо была или будет. Это ставило под угрозу и сам успех "Trees", потому что мы никогда не выступали так успешно, как с Донной.
Я был зол и расстроен. Провались этот треклятый городишко, который сделал нас таким слабаками! Мне конец. Я свалил свои скудные пожитки на складе, которым отец тогда еще владел, том самом, в котором я однажды провел целую зиму только с койкой, спальным мешком и обогревателем. Группе я объявил, что если я им еще нужен как вокалист, они меня могут найти в ста пятидесяти километрах к западу. Я устроился на заднем сиденье мотоцикла друга и помчался через унылые пустоши восточной части штата Вашингтон в Сиэттл – потенциальный наркоман, бродяга, отмороженный сексуальный извращенец, в предвкушении всех возможных запретных удовольствий, которые мог предложить этот город.