Памятник героям Смутного времени «гражданину Кузьме Минину и князю Пожарскому», открытый в Москве в 1818 году, расположен, как известно, на Красной площади. А ведь все могло быть иначе.
Первоначально его хотели установить в 1812 году в преддверии празднования 200-летия царствования династии Романовых (1813). Собрали деньги, устроили конкурс проектов, который выиграл скульптор-монументалист И. П. Мартос. Московский генерал-губернатор Ф. В. Ростопчин определил место — площадь у Тверских ворот (нынешняя Пушкинская). Именно по ней проезжали прибывающие в Москву из Петербурга, и градоначальник таким образом рассчитывал впечатлить императора при очередном посещении последним Первопрестольной. Воплощению этого плана помешало наполеоновское нашествие.
К замыслу вернулись в 1813 году после изгнания неприятеля. Тогда министр внутренних дел О. П. Козодавлев писал Ф. В. Ростопчину: «Ныне желаю делу сему дать предначертанное движение, дабы патриотические многих приношения для сего предмета обращены были к своей цели, так как уже г. статский советник Мартос, получив от меня потребное количество денег, начал производить работу». Однако на сей раз Федор Васильевич решил, учитывая недавние события, установить на площади у Тверских ворот памятник, посвященный победе над Наполеоном.
Дело затягивалось. Очередное письмо Козодавлева к Ростопчину от 24 ноября 1813 года гласило: «О месте для поставления монумента в Москве гражданину Минину и князю Пожарскому изволите дать мне знать, <…> я во ожидании такового уведомления в свое время считаю нужным известить вас, милостивый государь, что г. статский советник Мартос уже почти оканчивает большую модель, после чего приступит к отделке формы».
В августе 1814 года Ростопчина на посту московского генерал-губернатора сменил боевой генерал, один из героев недавней войны А. П. Тормасов. Теперь министр внутренних дел по тому же вопросу вел переписку с ним: «Первоначально избранное для воздвигнутия сего монумента место и самим художником г. статским советником Мартосом одобренное было на площади у Тверских ворот; однако ж после нашествия неприятельского предположение сие отменено. <…> Поелику же при успешном производстве работы помянутого памятника г. статский советник Мартос донес мне, что он по окончании моделей и форм может уже ныне приступить к отливанию из бронзы, то я <…> покорнейше прошу Ваше высокопревосходительство сообщить мне ваше мнение о приличном месте для поставления монумента, дабы я мог в свое время доложить Его Императорскому Величеству».
Генерал-губернатор выдал директору Комиссии для строения Москвы князю М. Д. Цицианову предписание срочно определить места, где можно установить памятник, «а чрез то содействовать к вящему украшению города», и уже 30 октября получил подробный ответ. Цицианов раскритиковал план Ростопчина: «Осмеливаюсь донести, что избранная прежде площадь у Тверских ворот как по тесноте ее, так и потому, что она при рынке и занимается привозимыми в торговые дни припасами и продуктами, не имеет ни удобств, ни приличия к поставлению сего монумента».
Взамен Михаил Дмитриевич рекомендовал площадь «между домами Благородного собрания и Петровскаго театра, простирающуюся до стены Китая и по оной до Никольских ворот» (ныне это Театральная площадь и площадь Революции, разделенные проездом), а также реконструируемую и расширяемую в то время Красную площадь: «Соображаясь с историческим событием, славу отеческого патриотизма сих незабвенных мужей увековечившим, и главнейшими происшествиями, тогда бывшими, я нахожу приличнейшим к поставлению сего монумента место в Китае-Городе на Красной площади, которая по сломке <…> прилегающих ко рву между Никольскими и Спасскими воротами лавок и по засыпке самого рва увеличится и на столь обширной дистанции будет открыта. Сия площадь не для каковых-либо съездов поселян с продуктами, но для украшения города открываемая, быв в центре оного ближайшею к Кремлю и против торговых рядов, признается приличнейшею против других и потому, что не токмо жители столицы, но и приезжающие в оную иногородное дворянство, купечество и даже иностранные путешественники, <…> входя в Кремль и торговые ряды, встретят памятник великим мужам, от признательного потомства воздвигнутый».
Театральную площадь генерал-губернатор отверг: там проводились вахт-парады войск московского гарнизона, и памятник мог бы им помешать; по поводу же вариантов места у Тверских ворот и на Красной площади направил запрос в Петербург. Однако ответ из столицы по каким-то причинам запаздывал, дело опять застопорилось.
О проекте вновь вспомнили лишь в 1817 году, когда было принято соответствующее постановление Комитета министров, утвержденное императором Александром I. Готовый бронзовый памятник и гранитный пьедестал требовалось доставить из Петербурга, где они изготавливались, в Москву. Отвечал за транспортировку «правящий должность главного директора путей сообщения» генерал Ф. П. де Воллан. Многотонный груз решили везти на судах по рекам и каналам. Франц Павлович поручил это изготовителю постамента — опытному резчику по камню и купцу третьей гильдии С. К. Суханову.
Доставка велась под постоянным контролем чиновников Корпуса инженеров путей сообщения: «При судах по водам Мариинского канала, на коих погрузятся главнейшие тяжелые части монумента, находиться будет безотлучно до самой Москвы особый полицмейстер судоходства коллежский советник Ганусков; прочие же мелкие части отправятся чрез Тихвинский канал под надзором местных смотрителей».
Де Воллан писал Тормасову: «Долгом имею обратиться с покорнейшею просьбою к Вашему сиятельству, дабы благоволили заблаговременно по вверенной вам, милостивый государь, губернии дать кому следует ваши предписания, чтоб при вступлении помянутых судов в границы сей губернии от земских и градских полиций оказываемо было в проводке оных всякое содействие, <…> ибо без пособия сих местных полиций никоим образом обойтись будет невозможно и суда должны будут потерпеть остановку, а оттого и не поспеть к назначенному месту в нынешнюю навигацию».
Генерал-губернатор выполнил все просьбы главного директора путей сообщения и не замедлил обратиться к Козодавлеву по остающемуся нерешенным вопросу: «Не угодно ли вам, милостивый государь мой, будет испросить высочайшаго распоряжения о назначении места под упомянутый памятник и меня после уведомить». Министр внутренних дел наконец известил: «Я поспешаю сообщить <…> о последовавшем в 5-й день сего месяца (мая. — А. Ш.) высочайшем Его Императорского Величества соизволении, коим повелено: поставить монумент сей в Москве на Красной площади <…> избрание же на площади удобнейшего для того пункта предоставить самому ваятелю монумента статскому советнику Мартосу».
А вскоре к генерал-губернатору с письмом обратился и Мартос, который уведомлял градоначальника, что чистовая отделка бронзовых отливок будет произведена после их установки, поскольку иного не позволяет спешность дела. В связи с этим мастер высказал следующие пожелания: «По доставлении и выгрузке памятника не допускать кому бы то ни было его видеть и для смотрения за тем учредить караул, ибо бронза не вся отчеканена и остаются части, которые <…> будут к памятнику приделаны после»; «На Красной площади до постройки надлежащей мастерской <…> устроить для хранения памятника и пьедестала какой-либо дощатой сарай»; «Назначить мне, ежели есть возможность, в недалеком от Красной площади расстоянии хоть из двух комнат состоящую квартиру».
Однако у Строительной комиссии появились свои вопросы. Цицианов обратился к генерал-губернатору за разъяснениями: «Комиссия по неизвестности, какой величины нужен сей сарай и на каком именно месте поставится памятник, <…> ждет на сие от Вашего сиятельства разрешения». Тормасов ответил, что Мартос сам укажет место после своего приезда в Москву, а пока следует заготовить нужный материал и сложить его «на Красной площади посредине оной близ Кремлевской стены».
Вскоре пришло сообщение, что караван судов, перевозящих монумент, 24 июня прибыл в Рыбинск. 9 июля московский обер-полицмейстер генерал-майор А. С. Шульгин получил от генерал-губернатора следующее послание: «Вскоре ожидается сюда прибытие судов с частями памятника князю Пожарскому и гражданину Минину. Почему согласно с требованиями художника г. статского советника Мартоса заблаговременно предписываю Вашему превосходительству сделать распоряжение к принятию со стороны полиции надлежащих мер, чтобы по доставлении и выгрузке памятника к смотрению оного никто допущен не был, для чего в то время, если нужно будет, Ваше превосходительство можете истребовать от г. коменданта пристойный с воинской стороны караул. Между тем рекомендую Вашему превосходительству для самого г. Мартоса приказать приискать поблизости к Красной площади квартиру, хотя из двух или трех комнат состоящую».
Между тем речной караван затерялся на волжских просторах. Изредка сообщалось, что он миновал тот или иной город, где его восторженно встречали толпы людей. Затем караван вновь где-то пропадал, не подавая о себе вестей. Соответственно, Мартос со своими сотрудниками не торопился выезжать в Первопрестольную, где пока им делать было нечего. В конце концов де Воллан велел управляющему 1-м отделением 3-го округа путей сообщений инженер-подполковнику Н. И. Янишу лично встретить суда и провести их по самому трудному участку — от устья Москвы-реки до места назначения.
9 августа Козодавлев сообщил Тормасову, что Мартос выезжает из Петербурга. А 16-го числа Яниш рапортовал генерал-губернатору о прибытии каравана на коломенскую пристань. Чтобы уменьшить опасность посадки на мель, подполковник решил максимально облегчить суда, для чего произвели перераспределение грузов. Работы заняли несколько дней. Поэтому только 22 августа в полдень караван вновь двинулся к Москве, где его, по расчетам Яниша, следовало ожидать между 5 и 8 сентября.
Тем временем московский обер-полицмейстер приказал «надзирателю над квартирами» Григоровичу «распорядиться в приискании для <...> г. Мартоса поблизости к Красной площади способной квартиры из трех комнат, а если таковой не можно будет приискать, то по крайней мере из двух комнат состоящей». Григорович справился быстро: две свободные комнаты нашлись в доме грека Астафия Горголи в Городской части, то есть в самом центре. Но вскоре выяснилось, что, кроме Ивана Петровича, должны приехать еще двое его сотрудников — В. П. Якимов (один из лучших на тот момент в России специалистов по художественному литью и чеканке) и С. К. Суханов. Для них подобрали жилье в той же Городской части: «Якимову у гречанки Катерины Меллы, а подрядчику Суханову у купца Самгина».
Однако Мартос прибыл в Москву без помощников. 29 августа его посетил для обсуждения хода подготовки к установке памятника генерал-инспектор путей сообщений инженер-генерал-майор Л. Л. Карбонье. Оказалось, что Суханов не только не покидал Петербурга, но и не в полной мере выполнил свои обязательства по организации доставки всех частей монумента. Генерал-инспектор отправил рапорты де Воллану и Тормасову, прося: «1-е, дабы он, Суханов, был как можно скорее сюда выслан <…> 2-е, как им еще не доставлены щит и два барельефа памятника, то дабы и оные были отправлены и доставлены как можно скорее». Получив рапорт, де Воллан ту же обязал Суханова немедленно отправиться в Москву.
Суда оказались в Москве даже на несколько дней раньше предположенного Янишем срока. Уже 2 сентября полицейский пристав Городской части Токарев рапортовал обер-полицмейстеру Шульгину: «Сей час из Санкт-Петербурга <…> прибыли водой к Москворецкому мосту 5 полубарок. Из них в одной монумент князя Пожарского и гражданина Минина <…> и прочие 4 полубарки с принадлежностию».
Обер-полицмейстер немедленно отдал приказание полицмейстеру Ровинскому: «Части памятника князя Пожарского и гражданина Минина прибыли уже к Краснохолмскому мосту. Я предписываю вашему высокоблагородию с получением сего тотчас распорядиться, дабы означенный памятник пропущен был чрез показанный мост и чтоб по доставлении оного к набережной и по выгрузке охраняемы были достаточным числом мушкетер; дабы <…> никто для смотрения допускаем к нему не был. Для чего можете из Городской, а равно и из прочих частей вверенного вам отделения нарядить по очереди приличное число мушкетер».
Мартос же занимался подготовкой фундамента для памятника. «Место <…> выбрано на Красной площади против Кремля, — писал Иван Петрович, — <…> но не на самой середине площади, а ближе к лавкам с тем, чтоб осталась площадь чистая». При сооружении фундамента возникли сложности: «Надлежало углубляться до 6 аршин, где открылась часть старого фундамента и вода, почему требовалось копать много земли, вынуть старый фундамент, бить сваи и делать новый бут».
К середине сентября столичные чиновники забеспокоились, что из Москвы долго нет сообщений по поводу установки памятника. Козодавлев отправил Тормасову запрос: «Не имея от вас, милостивый государь, никакого о деле сем известия, а между тем зная, что монумент сей давно уже привезен в границы Московской губернии, и полагая, что уже до сих пор в Москву, я обращаюсь к Вашему сиятельству с покорнейшею моею просьбою об уведомлении меня, в каком виде оный туда доставлен и не сделано ли в нем во время пути или при выгрузке какого-либо повреждения». Из Первопрестольной отвечали: все в порядке, элементы памятника целы. Обнадеживало и то, что в Москву для установки пьедестала прибыл наконец Суханов.
Но причин для беспокойства все равно хватало. Мартос жаловался: «Литейной майстер Ефимов еще не приехал, посему я прошу господина министра, чтоб он приказал строго майстеру Ефимову не теряя времени сюда приезжать для докончания работы <…> иначе найму людей на его счет и докончу работу без него». В Петербурге отреагировали: Ефимова срочно препроводили в Москву.
Неожиданной проблемой явилась доставка грузов с пристани на Красную площадь. Сначала городские власти рассчитывали обойтись собственными силами, но из этого ничего не вышло, о чем Мартос сообщал: «Сия работа производилась казенными рабочими людьми весьма медленно <…> тем народом все штуки не могли быть перетащены на место». Тут еще местное начальство всполошила весть, что на открытии памятника собирается присутствовать сам император.
Тормасов решил действовать как на войне, используя любые средства: он приказал отдать подряд на доставку «всего монумента» частным предпринимателям — за щедрое вознаграждение. Выполнить задачу вызвался Суханов. В начале октября подготовительные операции завершились, «монумент поставили на место» и приступили к окончательной отделке.
Торжественное открытие состоялось 20 февраля 1818 года. В этот день публике представили сразу два произведения искусства — памятник вождям народного ополчения 1612 года и ораторию композитора С. А. Дегтярева «Минин и Пожарский, или Освобождение Москвы», подготовка к исполнению которой доставила немало хлопот управляющему московскими императорскими театрами А. А. Майкову.
Ранее его предупредили, что торжество намечено на вторую половину февраля, а 18-го числа объявили: выступать придется послезавтра. Майков срочно распорядился «делать окончательные репетиции, <…> открыть продажу билетов и объявить об оной». В авральном порядке с генерал-губернатором и другими чиновниками согласовывались детали — например, во что должны быть одеты артисты: во фраки или, как герои оратории, в кафтаны (начальство выбрало второй вариант).
...А места, где предполагали, но так и не установили памятник Минину и Пожарскому, позже заняли другие — А. С. Пушкину на Пушкинской площади, А. Н. Островскому на Театральной площади, К. Марксу на Площади Революции.
Алексей Юрьевич Шаламов
Подписывайтесь на канал "Московского журнала" в Telegram!