Ленинградский Государственный Университет стал похож на женскую гимназию - так много девушек и мало парней. Осенний призыв тридцать девятого стал не призывом вовсе, а настоящим аншлагом. На площади Урицкого (бывшей Дворцовой), выстроились длинные очереди, Военный комиссариат работал с раннего утра и до поздней ночи, чтобы записать всех желающих в новобранцы.
Старшее поколение воевало не мало, а молодёжь желала нюхнуть пороху и стать героями под развевающимися красными советскими знаменами.
Тая зажала в руках свой портфель, и не могла сдвинуться с места. Занятия уже начались, а она наблюдала как каменные здания поглощают молодых парней и девушек, записавшихся на сестринские курсы.
Кто-то играл на гармони, не смотря на то, что с неба срывались белые хлопья, а руки без перчаток щипал мороз.
Они собираются на войну или на народный праздник? Этого Тае было не понять. Она испытывала страх, а не всеобщее возбуждение. В армейской службе и войнах не было ничего романтичного или красивого, лишь боль, ужас и кровь, как можно хотеть окунуться в это с головой и отдать войне свои юные годы?
Совсем еще мальчишки - восемнадцать, девятнадцать, двадцать лет - грезят о медалях. Воображают, как сам Сталин пожмет им руку, но в действительности могут навсегда остаться в финских сугробах.
Девушка поправила пуховый платок на шее, развернулась и пошла к набережной. Медленно перешла Республиканский мост, касаясь новых чугунных перил, украшенных звездами и советской символикой: пучками колосьев, гербами и знаменами, и вышла к парадным входам Филологического факультета.
Она усердно училась, даже если и сомневалась в нужности и правильности такого образования в это непростое время. Все чаще и чаще, Тая задумывалась о курсах медицинских сестер, но ни с кем не разговаривала об этом, даже с подругами, Катей и Соней.
В чем польза, говорить на французском или немецком и читать в оригинале Вольтера, если не умеешь бинтовать или ставить компрессы?
- Осторожнее! Вы чуть с ног меня не сбили! - Тая вынырнула из собственных размышлений и извинилась перед молодой женщиной, которая явно спешила.
- Простите! Я не заметила вас! - Свободное пальто, явно больше девушки на пару размеров, съехавшая на бок шапочка, отороченная мехом, выбившаяся светлая коса и точеный профиль. - Лида?
- Вы обознались. - Но Тая не отставала, коснувшись плеча знакомой незнакомки.
- Быть не может! Лида Лебедева, это же ты? - Она замерла, но не спешила оборачиваться. - Как поживаешь? Как папа, Юрий Тихонович? И не смотришь в мою сторону, будто я тебя обидела!
С Лидой они не виделась с мая, с тех самых пор, как приходил в увольнительную Коля с друзьями.
- Тихомирова, чего ты хочешь от меня? Убедиться, что не обозналась? Хорошо. Это я. На этом все? Тогда я пойду, меня ждут! - Лидия попыталась вырваться, но поскользнулась, и Тае пришлось поднапрячься, чтобы помочь подруге устоять на ногах.
Широкое пальто распахнулось и Лида схватилась за большой живот.
- Что, подруга, никогда не видела беременных женщин? - Лида скривилась и хотела отвернуться.
- Ты ждешь ребенка?
- Это очевидно. Была... рада... с тобой повстречаться. Передавай привет Коле и его другу при встрече.
- Они ведь в Карелии сейчас. В Финской её части.
- Мне до этого дела нет. Тихомирова, чего ты вцепилась в меня, как в родную? Будь здорова и дай пройти!
- Так это ребенок Кости?
- Это тебя не касается.
- Он знает?
- Он знать об этом не желает! - Лида, насколько могла, быстро пошла вперед, а Тая бросилась следом.
- Этого не может быть! Проблемы с почтовым сообщением, или письмо затерялось твое. Можно попробовать позвонить в часть, отправить телеграмму...
- Какая ты глупая! - Зло процедила сквозь зубы Лида. - Не той я масти, чтобы со мной знаться!
- Пойдем! Пойдем! - Тая топнула ногой, прикрикнула и развернула Лиду к себе лицом. - Будем разбираться! Вместе! Это ведь ребенок...
Из раскрывшегося портфеля Таи посыпались книги и листы с конспектами, но она не обращала внимания, как их подхватывает и уносит ветер, перебрасывает через парапет и швыряет в холодную Неву.
- Дома
никого нет, если ты переживаешь, что ...
- Что? Договаривай, миротворец Тая?! Если я что? Переживаю, что все увидят свидетельство моего падения? Огромный живот? - По щекам Лиды потекли горючие слезы, и Тая прижала ее к себе, крепко и душевно.
- Я помогу тебе.
- Почему? Я ведь знала, как тебе нравился Костя. Видела. Да все это видели, и посмеивались над тобой, дурочкой маленькой! А выбрал он меня, да вот только смотри чем все это закончилось! Меня выгнали с искусствоведческого факультета. Отец отослал к тетке в коммуналку, сказав напоследок, что жалеет, что фамилию свою отобрать не может.
- Поплачь... вдруг легче станет?
- Не станет!
Но как только они добрались до дома, где жила семья академика Тихомирова, Лида успокоилась.
Девушки на на пару заварили чаю, раскрыли пачку с Ленинградским воздушным печеньем и заговорили обо всем на свете.
Тая уложила Лиду в свою постель вздремнуть, заметив, как сильно она вымотана, достала бумагу и чернила и принялась писать. Два письма - одно брату, другое Косте Разумовскому, который, определенно, просто не знал, в какое положение поставил девушку.
Ответное письмо пришло лишь через две недели, под Новый Год, и подписано было Громовым.
Разумовский получил тяжелое ранение, отправлен в госпиталь в Ленинградской области. Точнее он не знает, но постарается узнать и написать.
В конце письма была короткая приписка: “Тая, я все время думаю о тебе”. И еще одно предложение, перечеркнутое столько раз, что слов не разобрать.