7 ноября, 1994 год.
Вчера у нас в классе была дискотека. Потому что праздник. В туалете выпили немного портвейна. Ираида ничего не унюхала - зажевали лавровым листом. Я набралась смелости и пригласила Фролкина на “белый танец” под "Metallica". Фролкин толстый, прыщавый и никому не нравится. Зачем я его пригласила? А просто так. Тренировала смелость в характере. И портвейн же.
Самое смешное - он мне отказал! Сказал, что болит копчик. И даже руками на меня замахал. Это будто нож в сердце. Я покраснела до бордовости. И сказала: ладно, выздоравливай. А К. М. видел мой позор. И смеялся. Захотелось срочно бросить эту школу! И уйти в другую - она ближе и там нет К. М. Фролкина тоже нет.
А второй нож - К. М. пошел провожать Вертю. Мы с Гулей шли за ними следом. У Верти, оказывается, на редкость чудовищные ноги. Кривоножные. Будто дочь она кавалериста. И как я раньше не замечала? И сама Вертя довольно глупая курица. Давно догадываюсь, что Вертя именно такая - простейшее существо. Все разговоры про пацанов. Про то, какие они все клевые. И что она ни разу не целовалась еще ни с кем. А давно же пора.
Вот с Гулей мы никогда не говорим о пацанах. Только о политике или о том, какой будет жизнь лет через тридцать. Читала, что телефоны будут у каждого человека. Это бы хорошо. Сейчас у нас телефонов мало - пара на подъезд. У Кошкиных тоже есть. Иногда мы придуриваемся - звоним по справочнику людям со смешными фамилиями, спрашиваем - банный ли у них комбинат. Нам говорят - нет, это жилая квартира. А мы гогочем: а почему так вениками пахнет? И трубку бросаем. Хотя уже взрослые люди и такие шутки - глупость для малолеток.
20 ноября, 1994 год.
Мама Гули разбилась вчера на машине. Как-то занесло ее на дороге.
Узнала утром, когда в школу шли. Ляшкина Олька рассказала, они же соседи. Я стала плакать прямо на улице. Очень хотелось побежать к Гуле. В школе плакали уже все девочки. Хотим пойти к Кошкиным и поддержать Гулю в тяжелый момент. Ираида, наша класснуха, отговаривает. Говорит, что у людей горе и мы там лишние.
Но мы, конечно, все равно пошли. Я, Вертя, Олька Ляшкина. Гуля лежит на кровати в родительской спальне и плачет. Мы тоже плачем. Гуля говорит, что ее мама мечтала увидеть внуков, но уже никогда не увидит. Я стираю Гулины носовые платки и сушу их на батарее в ванной. Я не знаю чем ей помочь. И мне так жалко Ирину Владимировну. Наташа сидит с родственниками в другой комнате, ужасно плачет. Они ее успокаивают, но крик стоит на всю квартиру. У меня сердце от жалости разрывается. Не представляю как сейчас Гуле. Это все очень страшно.