Я очень любила произведения Николая Лескова, в свое время перечитывала его регулярно, но потом была длительная лакуна, пауза, меня перестало к нему тянуть. Возможно, виной тому были мои многолетние внутренние споры с Церковью.
Недавно я вспомнила об этом удивительном и самобытном авторе в связи с размышлениями о внутренней свободе верующего человека. Или просто внутренней свободе человека.
Лесков автор сложный, так как недавно была статья о "Чевенгуре" А.Платонова, внутренне мысли о прозе Платонова соединились с размышлениями об образах и стиле Лескова. Чем-то они близки, оба создали уникальный стиль, художественную ткань текста, которая словно заворачивает тебя в мощное поле своего воздействия и долго не отпускает. Язык с массой диалектизмов, просторечья, неологизмов, он настолько богат, что повторить подобный стиль невозможно.
Только вот, в случае Платонова богатая и необычная форма никак не мешает глубокому содержанию, напротив, форма намертво завязана на передаче смыслов, максимально к этому приспособлена. А в прозе Лескова немного теряешься от "густоты" художественных средств, а главное, от множества фабул, которые просто толкутся локтями, мешая цельному смыслу произведения. Хотя, подобную запутанность смыслов тоже можно считать особым авторским стилем. При этом язык Лескова всё же более привычен, нежели платоновский, вернее, художник использует разные приемы и языковые особенности повествования в зависимости от текста (сказ о тульском мастере Левше, наверное, самое яркий эксперимент, обилие авторских неологизмов соединяется с формой сказа).
Когда я перечитывала Лескова, сама удивилась, как же он внутренне противоречив, как авторский скепсис довлеет над авторской же очарованностью (передавшейся всем известному герою) русской жизнью, загадкой странных и непохожих на других вольных странников и угрюмых домоседов, праведников и злодеев, монахов и мирян.
Что-то будто выталкивает меня теперь из лесковских текстов, густота нашпигованного просторечьем, диалектизмами и неологизмами языка стала утомлять, возникает отторжение. И я пришла к выводу, что дело здесь в том, что сам автор как будто немного скептичен по отношению к свои героям. Да, это очень сложно почувствовать. Возможно, я вообще ошибаюсь. Но перестала я видеть в этих самобытнейших и ярких текстах художественную искренность (при чтении того же Платонова у меня ничего не изменилось).
Так недавно я решила перечесть (надеясь, на удовольствие) цикл "Праведники", но не пошло. Что-то изменилось в восприятии, не чувствуется открытие человеческих характеров, скорее какой-то цирк диковин. Очень уж "праведники" закоснело-дуболомные, причиняют боль живым существам, побивают патриархально жен, а главное, зациклены на своих сверхценных идеях, что, по идее, не должно являться обязательным качеством праведника (скорее, это качество шизофреника). Что удивительно, раньше я вполне нормально воспринимала персонажей, подобных Головану, Ивану Северьяновичу Флягину (повесть "Очарованный странник"), мыслила их как драгоценные находки самобытных и цельных типажей.
Попыталась как встарь получить радость от этой повести, которая пленяла меня в детстве и юности одним своим названием (как, впрочем и "Леди Макбет Мценского уезда"). В реальности странник наш (прекрасно воплощенный в экранизации А.Михайловым) как-то очень уж странен не в своих скитаниях и поисках духовных, а в своей, наивной и неоправданной жестокости (отрубание хвоста кошке, съевшей цыплят, полное равнодушие к детям от татарок, так как они некрещёные и пр. ). Даже монастырь, после множества житейских бед и испытаний не становится итогом исканий и местом покаяния. Бег от себя и действительности бесконечен, странник уже желает надеть "амуничку" и умереть за отечество.
В итоге, я перечитала не то, что любила в юности больше всего (вроде "Запечатленного ангела", "Тупейного художника"), а лишь повесть "Воительница", а потом "Полунощников", может быть потому, что оба произведения связаны между собой резким неприятием невежества, религиозного фарисейства и жестокости под маской сочувствия. Наверное, это тема никогда не устареет, а уж при нынешних социальных тенденциях, так и вообще остроактуальна.
Ужас, который я испытала, прочитав в юности повествование про кругленькую, румяную и чернобровую кружевницу "воительницу" Домну Платоновну, в которой круглое и наивное обаяние органично уживается с поистине дьявольским садизмом и полным отстутствием христианской нравственности (при внешнем благочестии), этот ужас никак не изменился, просто повторился.
Но я заметила и нечто новое, вернее, замечала я это и раньше, но не придавала большого значения. Автор, через героя-повествователя транслирует просто чудеса неосуждения и отстраненной позиции наблюдателя, размышляющего о контрастах человеческой души. Повествователь (явно представляющий авторскую позицию) хоть и шокирован историей о том, как Домна Платоновна "помогла" попавшей в тяжелую ситуацию Леканиде Петровне, представительнице аристократической образованной прослойки (Домна именует свою несчастную жертву "Леканидкой"), просто продав её знакомому любителю клубнички, не прекращает общение с мерзкой женщиной. Да, Домна Платоновна похожа на духовного младенца,так наивно она верит в то, что совершает добро, на деле, творя подлости. Но герой-повествователь только благодушно удивляется этому, вот, мол, какой интересный типаж! Он искренне сочувствует в финале паучихе, которая сама, наконец, попала в сети беды, и это понятно, любой человек нуждается в сочувствии. Но, только вот, у читателя не возникает того же самого неподдельного сочувствия и приятия, как это, например, происходит с образом Парфена Рогожина в романе "Идиот". В чем же тут дело? Немыслимая мешанина добра и зла есть и там, и там. Разница лишь в том, что Рогожин осознает своих внутренних бесов, пытается их побороть. Домна Платоновна никогда не совершит подобной эволюции, она целостна в своей наивной бездушности. Максимумом её преображения становится исчезновение прагматичности и болезненная страсть к юному эгоисту.
А ведь, по сути, история о том, что в императорской благословенной России (которую так любят монархисты) молодая женщина, имеющая образование, но расставшаяся с мужем, не может просто элементарно прокормить себя, и испробовав все возможные способы "приличного" заработка, становится падшей женщиной, это трагедия. И косвенная виновница этой трагедии, упитанная фарисейка Домна Платоновна, совершает чудовищный поступок, совсем не раскаиваясь в нем (как например, Катерина Ивановна Мармеладова после трагедии Сони).
Наверное, все же Лесков транслирует терпимость к несчастным, не различающим добра и зла. Я объясняю себе это так. Но все равно, какой-то легкий скепсис прослеживается и в отношении к условным "героям-праведникам", раньше я думала, что это авторское умиление необычными людьми, теперь сомневаюсь. Просто Лесков порой сам не очень верил, сдается мне, в подлинность глубокой духовности своих героев. Пороки он обличал виртуозно, а вот найти праведника... Эх, тяжело это. Всё-таки, того воздействия, которое оказывает на читателя, например, князь Мышкин, праведники Лескова, на мой взгляд, оказать не могут.
Мне кажется, самое удачное в смысловом отношении произведение Лескова про "странного чудака", в данном случае чудачку, это повесть "Полунощники", главная героиня которой, тихая купеческая дочь Клавдия Степенева (даже её фамилия напоминает слово "степенность"), внезапно (к ужасу и удивлению своего окружения) полностью изменила свою жизнь под влиянием молодого человека, немца протестанта (реформатора). Перестала носить шелковые платья, перестала есть мясо( Боже мой, кого этим удивишь сейчас, обе мои дочки, например, убежденные вегетарианки), стала раздавать деньги нуждающимся, а потом, в довершение всего -- "Стала Клавдинька ходить в искусственные классы, где разные учебные моды на оба пола допущены, и пристряла к тому, чтобы из глины рожи лепить, и научилась". Деньги с продажи декоративных скульптур, само собой, тоже отдавала нуждающимся.
В контексте купеческой среды девятнадцатого века (которое в своем подавляющем большинстве оставалось довольно малообразованным и косным сословием, хотя отдельные семейства, конечно, выбивались, потому что прототипом Клавдиньки, например, была племянница Саввы Морозова) то, что стряслось с Клавдинькой, наследницей, с которой пылинки сдували (еще и учили на заграничных курсах) определялость одним словом -- "беда". Как говорит героиня-повествовательница:
«А такое горе, что она всему капиталу наследница, и молодая и очень красивая, но ни за что как следует жить не хочет».
Девушку уговаривают, считаю больной, мать жалеет её, а служанки почти презирают. За Клавдинькой установлена слежка, производит её героиня-повествовательница, Марья Мартыновна (Мартыниха), очень похожая на Домну Платоновну (вариант лайт), вульгарные суждения и полное отстутсвие духовного зрения и настоящей эмпатии. В конечном итоге, бедную Клавдиньку практически насильно заставляют беседовать с "выдающимся" и почитаемым духовным лицом (есть мнение, что Лесков писал это "духовное лицо" с о.Иоанна Кроншатдского). Да, когда читаешь диалог Клавдиньки и "мудрого пастыря" возникает ощущение, что мученицу допрашивает очень ласковый инквизитор. Все вопросы сводятся к одному -- почему ты не похожа на других и не живешь, как сейчас сказали бы "соответственно традиционным ценностям"?
Вопросы пастыря к Клавдиньке настолько напоминают нынешние инициативы РПЦ вкупе с властью, что диву даешься. Почему замуж не выходишь? Дети основное предназначение женщины (да, как говорят некоторые наши депутатши, надо сначала детей, потом образование, опуская момент, что это снижает возможность получения образования раза в два). Зачем из глины лепишь, что за глупости? Почему мяса не ешь? Если замуж не хочешь, почему в монастырь не идушь, там все "приспособлено"? А если хочешь -- почему за иноверца, непорядок!
В конце концов, ласковый пастырь понимает, что переубедить девушку, которая разумно опровергает его же доводы цитатами из Евангелия, не получится. Тогда из его уст звучит:
«Да, мы не сойдемся, и я вам скажу — счастье ваше, что вы живете в наше слабое время, а то вам бы пришлось покоптиться в костре».
Кто тут вспоминается? Конечно, Великий инквизитор. Думаю, так и было задумано. Лесков к тому времени глубоко презирал официальную Церковь, хотя и оставался человеком верующим. Сам Лесков под влиянием Толстого стал этическим вегетарианцем, много размышлял на эту тему, да и на темы церковной косности и необразованности темного населения, зачастую даже не пытающегося читать Священное Писание и просто доверяющего статусным духовным фигурам, тоже. Видимо, из этих тягостных размышлений и родились произведение "Полунощники". Возможно, в чем-то писатель "перегибал палку", я лично к идеям толстовства отношусь прохладно, главным образом потому, что сам их создатель явно не был духовно здоров. Но и агрессивная косность отдельной части православного духовенства и мирян, которая благополучно переваливается из века в век, вызывает у меня всегда глубокое неприятие.
Финал повести грустный, но светлый. Мартыниху, которая еще и успела обвинить Клавдиньку во внебрачной беременности (неправильно поняв фразу девушки о "новой жизни" внутри неё) изгнали из дома Степеневых. Клавдинька стала авторитетом в своем семействе, умиротворяла семейные дела. Жених её погиб, пытаясь спасти ребенка с дифтерией. Дом продали, чтобы избавить от суда непутевого дядю. И стала жить Клавдинька "вековушей", помогая своей семье и любимой маменьке, обучая грамоте бедных ребятишек.
Лесков пишет в финальных строках: "теперь, когда мне случается возвращаться ночью по купеческим улицам и видеть теплящиеся в их домах разноцветные лампады, я уже не воображаю себе там одних бесстыжих притворщиц или робких и безнадежных плакс «темного царства», а мне сдается, будто там уже дышит бодрый дух Клавдиньки, дающий ресурс к жизни во всяком положении, в котором высшей воле угодно усовершать в борьбе со тьмою все рожденное от света."
Может быть, писатель в чем-то излишне прямолинеен, в чем-то предвзят, но, в принципе, его настроение, веру в "новую молодежь", побеждающую косность, можно понять. Хотя, по мне, даже в Клавдиньке есть черты дидактичной упертости. Ну, это вообще свойственно людям, уверенным в истинности своей веры (или идеологии), в той или иной степени. Ну, надо было Лескову (который вообще считал, что не надо радовать читателя, надо его его мучить образами зла, видимо, в целях глубокого катарсиса) создать образы праведников. Как мог, так и создал, образы неоднозначные, чудаковатые, но забыть их сложно.
Очень странно совпало, что я перечитывала Лескова, а буквально через несколько дней прочитала про Нобелевскую премию за роман "Вегетарианка" южнокорейской писательницы Ган Хан. Ведь там основная смысловая фабула похожа -- традиционное закоснелое общество просто уничтожает женщину, которая вдруг решила отказаться от мяса животных. Осмелилась внести свой небольшой символический вклад в уменьшение боли, зла и агрессии, царящих в мире. И была так упорна, что погибла.
Вот так, а наш росийский писатель так тонко и с любовью к "инаковости" странных людей с обнаженной чувствительной душой затронул эту тему еще в девятнадцатом веке!
Так важно находить эти связующие смысловые ниточки добра и сострадания в произведениях разных времен и разных народов! Это доставляет истинную радость.
Друзья, пишите свои мысли, ставьте лайки, это очень поможет продвижению канала!