…Домов в деревеньке немного, и все они расположились по берегу озера, на противоположной стороне которого высится гора. Да не гора вовсе, а самый настоящий холм, прозванный деревенскими Рассветным. По названию и озеро, а также и деревеньку наименовали Рассвет.
Оно так и получалось, что жившие на Рассветном люди были все на одну стать: светловолосыми да простодушными по характеру. Как будто сама природа наложила на них это знамение.
В деревню Рассвет вела одна дорога из колхоза Путь Ильича, или центральной деревни Щеглово. И входила она в самую середину деревни Рассвет. По этой причине в Рассвете никто не жил с краю. С любого конца деревни дом был первым. Никто и не считал, что живет в последнем доме.
Семья Чилиговых также решила, что живет в первом доме с конца деревни…
С некоторых пор каждая ночь для Ваньки Чилигова, младшего сына большого семейства, стала мукой адовой. Только ляжет и закроет глаза, как к нему приходит всегда один и тот же сон. Будто стоит он на берегу Рассветного озера, а на другом его берегу, вдалеке, стоит дочь учительницы Марии Степановны, Валюша. Волосы ее распущены, а в руках букет цветов. И улыбается она ему, и зовет к себе. Но Ванька топчется на месте и перейти не может. Затем за спиной Валюши появляется клубы черного дыма с языками пламени, и Валюша пропадает в них.
Ванька испуганно просыпается и таращится в ночное окно. Понять он ничего не может. И так каждую ночь.
Ванька поделился с Рыжиковым своим непонятным сном, друг только недоуменно пожал плечами.
– Кто его знает? У своей бабки спрошу, она в снах специалист, собаку на этом деле съела. И через неделю он пояснил – война скоро будет. Так бабка сон разгадала. А со временем сон пропал. И стала для Ваньки жизнь обычной сельской жизнью. В труде и заботах по дому, по хозяйству. С утра батя давал распоряжение, кому куда пойти, что робить, сделать то-то и то-то, а вечером Ванька, вымотавшийся за день, спал мертвым сном. Безо всяких сновидений. Ничуть не страдая от этого.
Однажды отец приказал Ваньке отправляться в Щегловский лес и выкашивать для скотины все овражки и поймы.
Ванька остановился и поднял косу, осматривая, сколько же он выкосил, когда почувствовал спиной чей-то взгляд. Он резко обернулся – и застыл от увиденного: на него смотрела Валя. Она стояла в синем платьице, в белых баретках, с корзиной в руке. Весь ее вид говорил, что здесь она также по делу.
Иван растерялся и не знал, что сказать Вале. Но она нашлась первой.
– Здравствуй! – сказала она просто и подошла поближе.
Ванька, все еще смущенный, ответил кивком головы и воткнул рукоять косы в землю. Так они и стояли молча, прощупывая друг друга взглядами. Теперь осмелел Ванюшка. Кивнув головой на корзину, он глупо предположил:
– Вы что, за грибами?
Валя так же утвердительно кивнула и сказала задумчиво:
– Знаешь, ты на Сергея Есенина похож.
Ванька пожал плечами:
– Это потому что я люблю ходить босой?
Она, засмеявшись, поставила корзинку на землю.
– Нет! Есенин, скорее всего, не любил ходить босиком, такую слабость питал Лев Толстой.
– Потому что он графом был? – заикнулся было Ванька.
– Не потому, – усмехнулась Валя. – Потому что он просто любил.
– Хорошо им, графьям…
Валюшка рассмеялась:
– Ты что, правда не знаешь, чем похож на Есенина?
– Копной волос, наверное?
Валюшка снова рассмеялась.
– Догадливый.
– Мы таковские, – засмеялся и Ванька, но, перебив смех, попросил: – Покажи-ка, что насобирала.
– Да мелочь, – сказала Валя и согнулась над плетенкой.
Иван последовал ее примеру, и они ненароком столкнулись головами. Потирая ушибленный лоб, Валюшка сказала простодушно:
– Родными будем… А тебе когда в армию?
– В ноябре оболванят меня, и стану я вылитым Котовским.
– Жалко! – вздохнула искренне Валя и подняла корзинку.
– Что ж поделаешь, правила такие, в армию – так лысым, зато из армии с волосами, – надув щеки, сказал Ванька и улыбнулся.
– Хорошая у тебя улыбка, симпатичная.
– Ну, ты меня совсем захвалила, – смущенно признался Ванька, давай лучше о тебе поговорим, а то все обо мне да обо мне, неловко даже.
– А что обо мне говорить? – подняла плечи Валя. – Учусь, перешла на второй курс, живу на квартире у одной бабушки, осталось учиться четыре года, в сорок четвертом окончу и стану хирургом. Вот, пожалуй, и всё…
– Мне наша классная, твоя мать, об этом рассказала, – пояснил Ванька, присаживаясь на траву.
– А что ты еще хотел услышать обо мне? – присев на корточки рядом, пытливо поинтересовалась Валя.
– Скажи, есть ли у тебя в Смоленске ухажер и кто он?
Валюша снова приятно заулыбалась. А Ваньке было стыдно признаться, что он просто не хотел расставаться со студенткой Валей и поэтому говорил все, что только в голову придет.
– Вон что тебя интересует, понятно… Мужчина есть мужчина, и вопросы у него мужские, – как-то грустно проговорила она. – Ну что ж, скажу как на исповеди: нравлюсь я многим, но только все эти многие не для меня. Почему? Потому что считаю, что учеба и любовь абсолютно несовместимы. Я в этом на сто процентов уверена, – тут ямочки на ее щеках потухли.
Ванька виновато затеребил рукой подбородок и промямлил:
– Да нет, я что-то не то сказал. Я хотел спросить… – и он замялся над вопросом.
– Ну, что тебя еще интересует? – поторопила Валя. – Я отвечу…
И Ванька ляпнул первое, что пришло на ум:
– А что у вас в институте о войне говорят?
– О какой войне? – недоуменно переспросила Валя.
– О той, что будет, – оживая, пояснил он.
– Ничего, – после минутного молчания ответила Валюша. – Просто никто не знает, будет война или это бабкины домыслы. Хирурги, профессора иногда говорят, что нам придется тренироваться на солдатах, но на какой войне, мы понятия не имеем. Может, просто на полигонах, кто его знает? А ты в каком городе будешь учиться? – спросила она его тут же.
– Председатель говорил, в райцентре, а значит – в Сафоново, – коротко ответил Ванька, прикуривая самокрутку.
– Хорошо бы вас направили в Смоленск, мы бы с тобой встречались, ходили бы в кино или в театр, а может быть, и в цирк, – мечтательно проговорила Валюша. – Ну, мне пора идти домой, а то я уже полдня грибы собираю, а сколько собрала… Мама задаст мне жару, – сказала она, вставая, и пошла к лесу. Потом остановилась: – Ты пиши мне: Смоленск, улица Лесная, дом тридцать семь, Анохиной Валентине.
И ушла.
А Ванька долго сидел в одиночестве. Нежно думал об их встрече и неприятно удивлялся своим глупым вопросам. Случись еще раз такая встреча, он бы знал, о чём вести речь, не казался бы ни таким увальнем, ни таким разгильдяйским парнем.
Назавтра у Ваньки был выходной, и он решил с утра пойти на рыбалку. Вечером просмолил лодку, проверил удочки и предупредил мать, чтобы она его подняла затемно.
Едва забрезжил рассвет, Ванька направил лодку к дальним камышам, к холму поближе. Рыбалка случилась удачной. Поймал три сазана, по килограмму пять крупных щук и двух налимов, остальное – так себе, мелочевка. К обеду поплыл обратно, предвкушая, как порадуется мама. Мать застал он необычно строгой. Она сидела на ступеньках крыльца в своем неизменном темно-синем в горошек платке. Весь ее вид выражал крайнюю озабоченность.
– Смотри, мам, каких я щук поймал, – похвалился Ванька.
Мама подняла голову, и он увидел в ее глазах слезы.
– Что случилось, мама?
– Война, – скорбно выдавила она.
– Какая война? – с неверящей улыбкой протянул Ванька.
– Москва по радиве баила, немец напал, – вытирая глаза концом платка, выдохнула мать.
– Какая может быть война, наша армия быстро им салазки загнет! – но, вспомнив последнее письмо Семена, где тот писал об их вооружении, замолчал понуро.
Мама, как будто читая его мысли, проговорила задумчиво:
– Как теперь там Семен, он ить на ихней границе, да и тебе уж осемнадцать, скоро заберут...
Ванька присел рядом с матерью на порожек, положив кукан с рыбой возле ног. Стал сворачивать самокрутку, искоса поглядывая на маму. «Да, – думал он безрадостно, – нелегко тебе придется, одна ведь останешься, совсем одна. И как ты будешь тут справляться, не знаю…»
От тяжелых мыслей отвлек его треск подъехавшего мотоцикла. Через минуту их калитку открыл Рыжик.
– Чего кукуешь? – были первые его слова. – Поехали.
– Куда? – вскинулся Ванька.
– В военкомат.
И через минуту они мчались к райцентру.
Возле военкомата было пруд пруди народа. Они заняли очередь и стали ждать.
Через полчаса их записали добровольцами. А люди подходили и подходили... И конца не было видно. Война началась.
Обратно ехали через Щеглово. На повороте Рыжик затормозил очень резко, и мотоцикл улетел в кювет. При падении Рыжик умудрился сломать обе ноги. Пришлось Ваньке возвращаться с ним обратно в Щеглово, в больницу. Там Рыжика оставили на пару недель.
А через три дня Ванюшке пришла вызывная повестка в военкомат. Матушка собрала чемоданчик, омыв его слезами, и Ванюшка ушел из дома.
В военкомате по списку его вызвал торопливый моложавый лейтенант и выдал, как и еще трем парням, направление на ускоренные курсы в бронетанковое училище.
Ванюшка не догадывался, что в этот самый день Валюша получила направление медсестрой в боевой лазарет.
…Командир полка майор Хайдаров, сев на снятый и скатанный трак, раскрыл планшет и, указывая химическим карандашом на карту местности, говорил лейтенанту Чилигову:
– Займешь впадину перед селом и всем своим взводом отобьешь наступающие танки немцев. Во что бы то ни стало останови их, Иван, во что бы то ни стало. Иначе они лавиной хлынут в Сталинград.
– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, – невесело прогудел Чилигов. – У меня осталось только две боевые машины, и как я это сделаю? Продержусь от силы двадцать минут, а после буду пылать белым пламенем…
– Я в курсе, но будешь драться за весь полк, иначе грош тебе цена! А что у тебя осталось две машины, я знаю, но это не дает тебе права паниковать, и всё тут. У меня на весь полк осталось семь машин и солдат с гулькин нос, и мы встанем перед главными силами противника. И будем держаться как целая дивизия. До последнего снаряда… – Колко посмотрел на лейтенанта и добавил горько: – Продержишься, назначу комбатом вместо погибшего капитана Елкина. Не выстоишь, пойдешь под трибунал. Все ясно?
– Так точно! – козырнул Чилигов и виновато спросил: – А пехоту дадите?
– Возьмешь взвод Самохвалова и одну сорокапятку сержанта Егорова. И давай не вошкайся, через сорок минут ты должен быть на месте. Иначе хана всем начинаниям. Ступай, брыкайся. И не вздумай распускать сопли, – комполка снова уткнулся в свою карту.
Через пять минут лейтенант Чилигов, посадив на броню артиллеристов, скомандовал второму танку: вперед! И танки пошли в назначенное место. Прошли по всей неглубокой, но поросшей кустарником балке, и в конце лейтенант оставил одну из машин, затем вернулся и отцепил от своего танка сорокапятку. На прощание сказал артиллеристам:
– Подпускайте ближе и бейте наверняка. Постарайтесь не мазать.
Сам с остатком пехоты проехал дальше по балке и спрятал танк в кустарнике, буйно росшем по краям лощины. По рации приказал первому танку подпустить врага поближе и тогда только бить.
Когда танк встал на выбранное место, Чилигов открыл люк и стал осматривать в бинокль степь впереди. Километрах в трех виднелись крыши села, минут через десять от него зловещими жуками стали расползаться немецкие танки. Лейтенант насчитал двадцать четыре и убито опустил бинокль.
– Приготовиться к бою! – рявкнул он потухше.
«Да, хана нам», – подумалось скорбно.
Когда поднял бинокль снова, увидел точки бегущих за танками солдат.
– Сколько их? – спросил стрелок-радист.
– Чертова туча, – ответил Чилигов и поправил шлемофон.
– Что будем делать, командир? – звонко спросил заряжающий.
– Исполнять приказ, – ответил глухо лейтенант, затем попросил механика-водителя чуть-чуть выдвинуться вперед из-за стены кустарника и передал соседнему танку: – Беру слева первого.
Через минуту грохнул выстрел. Закрутился подбитый немецкий танк. Справа в ту же пляску пустились еще два танка. И начался бой.
Удачную они заняли позицию, семь немецких танков уже горели, остальные шарили безуспешно пушками. Немцы не могли понять, откуда по ним наносят удары русские танки. Балка была отличным укрытием.
Застрочили пулеметы, яростно и беспощадно.
Бой шел уже около часа.
Наконец с десяток немецких танков направились в обход спрятанного за кустами танка лейтенанта Чилигова. Иван кричал по рации старшине Ямщикову: отходи, отходи! Но тот его словно не слышал, всё продолжал стрелять.
Подбив два немецких танка, лейтенант приказал выступить на линию атаки. И его машина, прикрывая танк Ямшикова, вылетела навстречу всей немецкой армаде. В смотровую щель он увидел, что шестьдесят седьмой последовал его примеру и тут же, подбитый, задымился.
Пока ближний к нему «Тигр» разворачивался, Чилигов успел всадить ему снаряд в бок. «Тигр» заполыхал, и из него, спасаясь, вылезли два танкиста.
В это же время лейтенант почувствовал, как по броне проскользил рикошетом снаряд. Он зарыскал глазами в перископ, но ударил второй, и его танк загорелся. Объятый огнем, он еще какое-то время двигался, но следующий снаряд остановил его. Поползли клубы едкого дыма, сквозь который пробивались языки жаркого пламени. Последнее, что запомнилось взводному, – он прокричал экипажу: «Всем покинуть машину!».
Чилигов уже на земле сбивал пламя, когда рядом разорвался еще один снаряд. Больше лейтенант ничего не помнил. Очнулся в госпитале с перевязанной головой и рукой. Рядом лежал и стонал его обожженный механик Епрынцев.
Позже в палату зашел командир полка и с порога начал говорить:
– С заданием ты справился, пять часов продержался, молодец!
– Сколько нас вышло? – глухо спросил лейтенант, морщась от боли.
Майор нарочито закашлялся, уходя глазами от пристального взгляда подчиненного.
– Семь человек, – выдохнул он. – Они вас сюда и принесли.
– Как дивизия? – нервно поинтересовался Чилигов.
Майор ответил предельно скупо:
– Нет дивизии, от полка остались одна машина и шестьдесят человек, но главное, что знамя сохранили, а дивизия будет формироваться здесь, на месте. – Помолчал и закончил: – Теперь ждем пополнение. Нас передали в шестьдесят вторую армию генералу Чуйкову. Думаю, война пойдет в другом русле. А тебя же я представил к званию Героя Советского Союза. Поправляйся скорее и принимай батальон.
И майор Хайдаров ушел с какой-то заметной, но необъяснимой виной в душе.
Через трое суток лейтенант Чилигов встал и пошел к дверям на улицу. В коридоре ему повстречалась миловидная медсестра. Чилигов остановился и ошарашенно посмотрел вслед спешившей куда-то девушке. Что-то толкнуло его в сердце, и он неуверенно позвал:
– Валя? Валя Анохина?
Девушка, как будто столкнувшись с каким препятствием, остановилась и удивленно обернулась. Молодые люди какое-то время недоуменно смотрели друг на друга, еще не веря своим глазам, но затем шагнули навстречу долгожданному объятию.
Вечером они сидели в садике на скамейке и не могли наглядеться друг на друга. Валюшиному счастью не было предела. Лейтенант не мог поверить, что на войне он повстречал человека со своей малой родины. Дорогого человека. Как опьяненные, они разговаривали друг с другом, веря и не веря, что наконец-то вместе.
Из раскрытого окна лазарета наигрывал патефон: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…».
– А почему ты на мое письмо не ответила? – беря девушку за руку, спросил Ванюшка.
– Какое письмо? – недоуменно переспросила девушка.
– Да бог с ним! Видно, затерялось, – замял Ванюшка свой вопрос и тут же задал следующий: – Сейчас-то ты писать мне будешь?
Валюша мягко улыбнулась:
– А ты что, ждешь, что не буду? Нет, мой Есенин, теперь не дождешься.
И она счастливо прижалась к его плечу.
Теперь они виделись каждый день. Часто уходили в парк, подальше от любопытных глаз. Но через три дня приехала машина из его дивизии, и лейтенант Чилигов тайно удрал в свое подразделение. Целуя Валю на прощание, он уговаривал ее: «Ты передай врачу, что всё будет хорошо, я поправился, но не могу я сидеть здесь и смотреть, как сражаются мои товарищи, не могу... При случае я буду приезжать к тебе, мы ведь рядом».
И уехал.
Командир полка встретил его с укором:
– Ты зачем сбежал? Тебя что, плохо лечили?
– Никак нет! – нарочито бодро отчеканил он. – Боюсь, что машин не хватит.
– На твой век всего хватит, – мирно ответил майор. – Давай принимай первый батальон и новобранцев. Среди их есть и воевавшие солдаты, все после ранения… Да, накинь погоны старшего лейтенанта, это тебе за бой с превосходящими силами противника. А теперь чеши в свой батальон!
– Есть! – бодро рявкнул лейтенант и внятно стукнул каблуками.
Через полчаса он построил батальон и громким, торжественным голосом сказал:
– Мы – счастливые люди, мы деремся за свою землю. За наши села и города, за наши поля и леса. За наших матерей, жен и невест. За наших детей, рожденных и еще не родившихся. Мы деремся за свою родину. Нам будут завидовать потомки. Но сейчас нам надо помнить, что Сталинград – это узел всей войны, это та стена, на которую нарвался незвано пришедший к нам враг. И многие из нас погибнут, не все дойдут до победы, но победа будет за нами. И сейчас перед невыносимо страшными боями я призываю вас только к одному: стоять насмерть. Стоять непоколебимо, как единое целое. И помнить, что за спиной у нас Сталинград. Город, который мы не должны сдать врагу. Надо побить, чего бы это нам ни стоило, тех, кто несет нам ночь. И надо вечно помнить, что после ночи приходит рассвет. И наступит новый день. А значит, и новая жизнь. Так будем сражаться за новую жизнь…
Отрывок из повести
Автор: Валерий КОВАЛЕНКО
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!