(Не)справедливой закономерностью деятели искусств обрастают мифологическим панцирем, – хорошо, если выдуманность побудит кого-то пробраться сквозь груду мистификации до правды, чтобы развенчать идеализированный образ творца. Зачастую художник в истории перестает быть человеком и становится памятником – неживым, зачарованным на исключительную (вопиющую!) гениальность объектом без права событийной дурости. Зритель равнодушно проходит мимо, не находя контрапункта между собственным настоящим и чужим прошлым.
Помню, как со многими поэтами, музыкантами, живописцами я знакомилась посредством случайно услышанных-прочитанных историй из жизни. Узнавая в человеке человека, неминуемо тянешься к изучению его творчества.
Отчего все сюрреалисты завидуют бессоннице Робера Десноса? Как Артюр Рембо будучи подростком попал в тюрьму? Гойя в самом деле не дописывал свои картины? Зачем Маяковскому столько мыла?
Обо всём этом чуточку позже, а сегодня поговорим о двух громких художниках ХХ века – о Владимире Татлине и Казимире Малевиче.
Поймала себя на мысли, что очень хочу увидеть отечественный ситком об их взаимоотношениях. Поверьте, материала для сценария предостаточно.
Татлин, хоть на первый взгляд и создает впечатление нарочито серьезного мужчины, уже на втором моргании убеждает в противоположном.
Владимир Евграфович не только гениальный художник, создатель беспрецедентного явления «контррельефов», но также радикальный выдумщик и артист с замашками шпиона.
В начале ХХ века цитаделью всей художественной жизни была Европа. Как же очутиться внутри главных событий искусства? Оказаться как можно ближе к бомонду?
С помощью с-м-е-к-а-л-к-и, господа!
Так, в 1914 году, Татлин собирается в путешествие. Едет через Германию во Францию, обводя конечной точкой Париж. Оказывается он в столице идей ввиду мастерски осуществлённого плана.
Владимир находит музыкальную труппу, которая должна выступить на выставке – увязывается вместе с ними в качестве музыканта, вооружившись любимой бандурой. Зарабатывает на жизнь тем, что играет, притворяясь слепым.
Татлин создает инновационное искусство, обзаводится собственной мастерской, имеет почет у публики и коллег.
Несмотря на то, что в смысле открытия нового художественного мира Татлин и Малевич во многом сопоставимы, ни дружбы, ни сотрудничества у них не сложилось.
Обычно считается, что первым, как говорится, начал задираться именно Владимир Евграфович.
Итак, начинаем небольшой хит-парад любимых мною историй.
Среди принципиальных жестов, подразумевающих примерное «Казимир, ты жук всамделишный» разделяли несколько инцидентов:
– Татлин постоянно занавешивал окна своей мастерской, будучи глубоко убежденным, что Малевич день и ночь рассматривает его работы, дабы однажды-таки выдать их за свои собственные (или сразу за коллективное творчество УНОВИСа ? Поди разбери масштабы).
Известно, что и сам Малевич не снимал плотных штор в обители творчества, но к обороне искусства учеников не привлекал – в отличие от Татлина. Валентин Курдов вспоминал, как подрастающих конструктивистов вооружали топорами – а вдруг, Малевич обнаглеет настолько, что возьмет и прямо вынесет чего из мастерской? Надо отбиваться!
– После триумфальной выставки 1915-го года «0,10» оскорбленный невниманием к своим работам Татлин убедится в том, что Малевич – жулик.
– Татлин то открещивался, то неохотно соглашался с фактом своего пребывания на загородном доме у семейства Малевича. Очевидцы вспоминали, как принципиальный Владимир Евграфович в завидной скоростью сиганул в пруд – лишь бы не запечатлеться на одной фотографии с Казимиром. Нет улик – нет и доказательств. В противном случае, как тогда правдоподобно конкурировать? Не в хайпе, как сейчас сказали бы, сознаваться.
– «Bitch better have my money!» – не просто шлягер Рианны, но и отсылка к процессу создания культовой конструкции – «Памятник III Интернационала».
По проекту это спиралевидная конструкция, которая заключает в себя четыре объема. Нижний – куб, дальше пирамида, цилиндр и полусфера. Каждый из объемов должен был вращаться с разной скоростью.
Куб в замысле – помещение для законодательных целей, где происходили бы разные заседания интернациональных съездов и других собраний. В пирамиде должен был находиться исполком интернационала и секретариат. Цилиндр – эдакий зал для PR стратегий с информационным бюро и газетой. И, наконец, полусфера стала бы площадкой для всевозможных технических инноваций. Мечталось, что оттуда в небо будут направляться лучи с лозунгами. (Так что, как вы понимаете, задумка покруче бэт-сигнала будет).
Татлин возлагал большие надежды на башню, часто сопоставляющуюся с Вавилонской (а мы все помним, что ничем хорошим оная не стала). Далее следует нехитрая формула – где большие надежды, там и большие амбиции. А большие амбиции часто требуют не менее больших денег. Любому бухгалтеру стало бы дурно, вот и Малевич не удержался. Назвал коллегу идиотом, а его детище – «монументом для крыс».
Как напишут позже, обрушившийся гнев на Татлина нельзя счесть полностью оправданным. Сам художник не стал бы миллионером, да и задействованные материалы для конструкции были отнюдь не золотыми.
«Всё мое! А если у вас еще что-то есть, то вы все равно взяли это у меня!» - в какой-то степени понимаю Владимира Евграфовича. Вспоминаю такой случай из детства. Давно-давно, еще до школы и первых литературных потуг, мне почудилось, как я виртуозно сочинила первое свое произведение: «Ехал Грека через реку…», ну а дальше вы сами знаете. Матушка моя, ласково посмеиваясь, вытащила с полки книгу и показала разоблачение не случившегося гения. «Ты не сочинила, а выучила». Гнев мой был страшен! Ну, насколько он может быть у пятилетки. Поражение, разумеется, признала.
– Соперничество не кончалось ничем и никогда. По одной легенде, Татлин, придя на похороны Малевича, заглянул в гроб и выдал безапелляционную констатацию: «Притворяется».
Если паранойи Татлина завидовать как-то не приходится, то фантазии – однозначно.
Впрочем, если оставить шутки, можно предположить следующее. Внешне агрессивная конкуренция с выработанным рефлексом подначивания друг друга, действительно могла быть если не дружбой в леопольдовском понимании этого слова, то как минимум взаимовыгодным пассионарным пинком. Татлин и Малевич, как заклятые товарищи, из почти что театральных перебранок черпали энтузиазм и азарт для созданиях новых концепций и их воплощений.
