Скорее всего, почтенная публика захочет, чтобы мы сразу начали с этимологии имени Кощея, хотя с точки зрения его функции в фольклоре это не такая уж важная деталь. Тем не менее, скажу: ясности нет, но некоторые связывают его со словом "кость", другие с "кастить" ("вредить, пакостить"), третьи считают тюркизмом.
Стоит сказать, что в самых ранних записях, например, у Афанасьева, он встречается под именем Кош.
И перейдём к его функциям, а именно к его самой часто встречающейся роли - роли похитителя:
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. У этого царя было три сына, все они были на возрасте. Только мать их вдруг унес Кош Бессмертный.
Очевидно, что персонаж этот нереальный, поэтому корни его придется искать, как обычно в нескольких исторических пластах. Что-то будет основой из обычной жизни, что-то пережитком древности, а что-то плодом фантазии человека. Плясать будем именно от функции.
Также, как и Кощей, похитителем в сказках может выступать змей или Жар-Птица:
На ту пору прилитела Жар-Птиця, схватила их матушку и унесла за тридевять земель, за тридевять морей в свое царство.
Иногда похищает просто ветер или вихрь, но все равно, потом оказывается, что это был или змей, или птица, или Кощей:
Вдруг сделался сильный ветер, поднялся клубом песок, вырвало из рук няньки дитятю и унесло неизвестно куда.
То есть похитил царевну или ребенка вихрь, а когда герой приходит их спасать, то похищенный уже находится у кого-то из тех трех персонажей (иногда вместо Жар-Птицы это оказывается также орёл). В одной из сказок про это говорится прямым текстом:
Ведь это не вихрь, а змей лютый.
А в другой:
Кощей страшным вихрем вылетел в окно.
Есть также варианты, где жертв похищают черти или нечистые духи, но это, скорее всего, более поздние наслоения, возникшие под влиянием христианской религии.
И раз Кощей попадает в эту категорию похитителей, то давайте посмотрим, что это вообще за общий сказочный мотив такой, похищение.
Чаще всего, как мы знаем, завязка в том, что злодей уносит девушку. В этом плане наши змеи исполняют тот же фокус, что и драконы, похищавшие европейских принцесс, ну а наши добрые молодцы - это аналог их рыцарей. Эта фабула - настолько общее место, что даже не вызывает вопросов. А зря.
Почему вообще людям пришла в голову идея, что даму кто-то может\должен похитить? И почему именно даму?
Сюжет настолько популярен и до сих пор актуален (хотя теперь уже больше в анекдотах и шутках), что он не может быть просто-каким-то-там-одним-из-сюжетов. Он должен был некогда быть основополагающим-великим-всеобъемлющим-сюжетом.
Итак, чудище либо само уносит девушку, либо осаждает город или поселение и при помощи угроз требует, чтобы ему её предоставили. Потом приходит путешествующий герой, видит, что местные люди ходят "такие кручинные", и узнаёт, что каждый год или месяц некий монстр забирает одну из девушек, и вот сейчас настала очередь царской дочери:
Ему сказали, что у царя их одна и есть дочь - прекрасная царевна Полюша, и ее-то и поведут завтра к змею на съедение; в этом царстве дают каждый месяц семиглавому змею по девице... Ныне наступила очередь до царской дочери.
Собственно, Персей и Андромеда - известнейший миф из этой категории, который говорит о том, что индоевропейцы рассказывали его ещё до отделения греков, во времена праиндоевропейской общности. Впрочем, схожесть многих мифов и обрядов по всему земному шару и во все времена делает это доказательство излишним, и тем не менее, оно очень наглядно, поэтому я решила его упомянуть.
А теперь попробуем найти, откуда ноги растут. Для этого обратимся к этнографом прошлого.
Лео Фробениус упоминает миф американского племени нутка:
В Гельгате обитал огромный кит, которого звали „пожиратель связанных вместе Лодок". Мимо этого места все проезжали с большой осторожностью. Однажды мать героя проезжала там в маленькой лодке. Лодку унесло от берега, и вот появился кит и проглотил лодку вместе с женщиной. Когда герой узнал, что случилось с матерью, он решил отомстить. Вместе с братьями он по реке спустился в море. Они стали петь песню. Когда они пропели ее два раза, вода расступилась, и кит проглотил их лодку. Герой кричал своим братьям, чтобы они правили лодку прямо в чрево. В чреве они разрезали кишки и отрезали ему сердце. От этого кит издох. Его понесло к берегу. На берегу животные (птицы, улитки, рыба и другие) вскрыли живот кита, и все вышли. В чреве кита было так жарко, что один из братьев потерял все волосы.
Можно ли считать эту легенду аналогом наших, европейских и греческих историй о чудищах-похитителях - пускай остается на личное усмотрение читателя. Но упомяну, что когда Геракл спасал дочь царя Трои Лаомедонта Гесиону, которую отец привязал к скалам на съедение морскому чудовищу, он забрался внутрь монстра, изрубил его на части, а голова его облысела.
Может быть, легенда племени нутка фиксирует определенную, более раннюю стадию развития этого мотива. Здесь чудище ещё не само приходит к людям с требованием жертвы, жертва попадается сама. Но это уже женщина, которую забирает огромное существо, а после приходит герой (сын) и спасает её.
У другого племени Фробениус записал ещё одну легенду:
Два аллигатора проглатывают двух женщин и уползают в пещеру, питающую своей водой реку. Оттуда они забирают (проглатывают) всю воду, река высыхает. Муж проглоченных женщин выслеживает аллигаторов и поражает их копьями. Вода вновь начинает течь. Он распарывает им животы и освобождает своих жен.
Опять же, можно считать, что это отдельная история, а можно связать её с общим сюжетом и считать этапом или вариантом.
И, наконец, ещё одна история от Фробениуса:
Болотная змея ежегодно требует жертву. «Это было законом, право и происхождение которого никто не знал». Девушку выводят. В нужный момент является герой и поражает змею.
Возможно, это как раз следующая стадия того же сюжета, которая уже полностью дублирует историю об Андромеде и другие наши сказки.
Вероятно, развитие образа похитителя шло примерно так же, как развитие образа любого бога. Сначала это просто животное, потом гибрид животных (волшебное животное), потом гибрид животного и человека, потом это уже человек. Таким образом, сначала это аллигатор, огромная рыба, орел или кит (в Австралии бывает волк), потом это дракон, Жар-Птица или многоголовый змей, а потом это, вероятно, как раз наш антропоморфный Кощей. Ну и ещё дальше уже христианские черти, но это не предмет нашего интереса сейчас.
Но это всё ещё не отвечает на вопрос, почему, собственно, вообще кто-то кого-то похищал.
Можно было бы остановиться на простейшем объяснении: нашу тётушку съел крокодил, очень жаль, давайте впредь будем осторожнее. Это была бы отличная назидательная история... если бы жертву в ней не спасали. А значит мораль всё-таки не так проста.
Возможно, одним из истоков для таких легенд было представление о том, что болезнь и смерть вызываются похищением души человека. А чтобы вылечить человека - нужно победить похитителя и вернуть душу.
Неспроста наши дракон и змей чаще всего состоят из двух конкретных типов животных:
- из змеи, которая представляет собой нижний мир, подземное царство (мир предков, то есть мир умерших)
- из птицы (крылья), которая представляет собой верхний мир и переносчика душ в мир умерших
Это пересекается с народными представлениями о том, что сами мертвецы могут возвращаться, чтобы забирать (похищать) кого-то из живых. Отсюда и похоронные обряды, связанные с тем, что им закрывали глаза (если мертвец увидит кого-то, то заберет с собой).
Леви-Брюль пишет, что индейцы дакоты всегда сохраняли пучок волос умершего, чтобы при случае разбросать их на земле врага. Они верили, что тогда мертвец будет бродить призраком и похищать живых, или хотя бы насылать на них болезнь. То есть душа, вышедшая из мертвеца, становится причиной смерти других.
Фрэзер пишет, что индейцы тарахумаре в Мексике верили, что если шаману не удалось вылечить больного, это означает, что "те, кто умерли раньше, позвали или утащили его". Так же думают и на Багамских Островах и в Новой Гвинее.
И постепенно из этих душ мертвецов начинали вырисовываться особые отдельные существа, функцией которых становится похищение душ. Эти существа могли принимать образ животных (у маори, например, это ящерицы). И, видимо, на одном из этапов они превращались в змея. Таким образом:
Душа умершего -> животное -> дракон -> человекообразное существо (у нас Кощей) -> ...
И наш Кощей всё ещё не теряет связи с животным предком. Здесь надо сказать, что у народа банту человек имеет четыре души, из которых одна внешняя, находится в образе животного. Это может быть леопард, черепаха, рыба или кто-то ещё. Кощей с его жизнью в иголке, которая в яйце, которое в утке, которая в зайце немного смахивает на это. И всё это в сундуке, который, вероятно, символизирует гроб. А связь со змеем остается, например, в сказке "Иван-Быкович" у Кощея есть жена, змеиха-ведьма.
Но если дело только в похищении души, вызывающем болезни и смерть, почему в сказках и легендах всё-таки похищают только женщин?
Как минимум, это говорит о наличии ещё одного пласта, который надо вскрыть.
Возможно, на каком-то этапе голод загробного похитителя, заставлявший его пожирать жертву, превратился в голод более эротического характера. Например, в одной из наших сказок как будто бы зафиксирован даже сам момент этого перехода:
Схватил змей царевну и потащил ее к себе в берлогу, а есть ее не стал; красавица была, так за жену себе взял.
То есть причина смерти человека на каком-то этапе развития общества мнилась не тем, что представитель иного мира сожрал его душу, а тем, что он полюбил его душу и забрал её себе для брака. Эта идея встречается уже у некоторых племен (например, в Новой Гвинее) и зафиксирована в Греции: Артемидор Далдианский писал, что "если больному снится брачное соединение с богом или с богиней, то это означает смерть".
Вероятно, из этих же представлений развился и миф о похищении Персефоны Аидом - она каждый год как бы умирает, выходя замуж за бога подземного царства.
Этот же сюжет своим существованием перекидывает для нас мостик к идее, которая появилась уже не у первобытных, а у земледельческих народов: похитителю можно отдать девушку с тем, чтобы эта жертва повлияла на плодородие земли в ближайший сезон. Отсюда и ежегодность похищения, а не хаотичность, какой она была в начале. Хотя на первобытном этапе уже тоже появляется идея о повышении при помощи жертвы рыбного улова: Штернберг описывал, что девушку наряжали невестой и оставляли на каком-нибудь камне на съедение крокодилу, или просто бросали в воду.
Это объяснялось следующим мифом:
Вождю явился во сне очень красивый юноша (водяной бог) и сказал: «Я потерял жену и не могу найти ни одной женщины, которую до меня не познал бы ни один мужчина. Вот почему вам нет удачи и вот почему вам ее не будет, пока вы меня в этом не удовлетворите. И чтобы убедить его, что его невеста целомудренная, его венчают с маленькой девочкой, которая, конечно, не знала никакого другого мужчины.
Дизельдорф писал, что в землях майя на дне водоемов найдены многочисленные кости молодых женщин и женские украшения. Те индейцы, кого он застал, уже не приносили жертвы, но верили, что засуха прекратится только тогда, когда кто-нибудь утонет.
Фрэзер писал, что до арабского завоевания в Египте наряжали девушку и бросали в Нил, а Штернберг упоминает, что в Китае самую красивую девушку бросали в Желтую Реку Хуанхэ.
Конечно же, по мере развития человеческих обществ, эти обряды начинали вступать в противоречие с индивидуальной любовью - родителей к детям, женихов к невестам. Человеческие жертвы уходили из списка того, что считалось нормальным. Вероятно, именно поэтому в подобных легендах и появился герой, венчающий эту историю - то есть убивающий чудовище и спасающий жертву.
По мере того, как у легенды постепенно терялась связь с обрядом, призванным принести плодородие, и оставались лишь рассказы об этом обряде, без объяснения его смысла, росли функция спасителя, неприязнь к похитителю и осуждение бессмысленной жертвы. Одновременно с этим такие истории превращались в сказки и становились достоянием детской культуры. "Происхождение сказки из мифа не вызывает сомнения", как сказал Мелетинский (хотя лично у меня это и без него не вызывает сомнения).
И уже в сказке змей на русской почве получил вариант развития в виде антропоморфного Коша, позднее Кощея. Возможно, если бы славянская мифология имела больше времени для развития, то Кощей тоже стал бы примерно тем же, что и греческий Аид. Например, у поляков и чехов Кощей Меднобородый так и зовется - владыкой подземного царства.
Ну а теперь возвращаемся как самому имени, которое, как видите, составляет лишь самую малую часть сути Кощея.
Возможно, оно связано с древнерусским "кощеи, кощии", что значит "отрок, мальчик, пленник, раб", и которое, как пишет Фасмер, происходит из тюркских языков (kоšči "невольник"). В этом значении слово встречается, например, в "Слове о полку Игореве", где сказано, что Игорь, попав в плен к Кончаку, садится «в седло кощеево» ("Ту Игорь князь высьдъ из сьдла злата, а в сьдло кощиево"), то есть в рабское, невольничье седло. В Ипатьевской летописи слово "кощей" фигурирует в значении "воин из обоза". А в берестяных грамотах из Новгорода и Торжка "Кощей" и "Кошькей" - это личные имена.
Впрочем, сам Фасмер считает, что всё-таки скорее Кощей Бессмертный связан именно с костями. Всё-таки его потусторонне мертвецкое происхождение намекает именно на это, ведь кости и скелет - это явный атрибут мертвеца. Даже не атрибут, а суть.
Спасибо, что остаётесь со мной в моих поисках :)
Источники:
- Пропп "Исторические корни волшебной сказки"
- не без википедии
