Дорогой Микеланджело Буонарроти. Со вчерашнего дня в комнате появилась вторая муха. Когда она садится на лицо, достаточно одного движения ресницами, чтобы она улетела. Микеланджело (можно просто Миша?), если бы ты посмотрел, как ловко муха цепляется ножками за окно. Там, у вас, в Эдеме, наверное, совсем нет мух, пауков и других ползунов? Ты что-то отвечаешь, но мне уже тяжело даже читать по губам. Я уже не слышу никого из здешних и молча принимаю разноцветные таблетки, которые приносит чья-то сальная и измазанная чернилами рука.
В прошлый раз ты дал мне задание наблюдать. Во дворе летают стрекозы, я бы оседлал одну из них и полетел к тебе, но, боюсь, хрупкое тело насекомого не выдержит такого же хрупкого меня, и я упаду на землю, потрогаю траву руками, а затем буду падать внутрь — к ядру земли — и расплавлюсь от жара окружающей среды. Здесь хорошо смотреть на солнце, ездить на велосипеде, ловить божьих коровок, загадывать желания, разжигать костры, рассказывать страшилки, целоваться в первый и в последний раз, мерить одежду, играть на старом фортепиано, клясться в любви, курить, ночью считать звёзды и ещё не понимать, что такого больше никогда не повторится. Всё это хорошо, только велосипедов здесь не выдают, поэтому я могу только смотреть на солнце. А наблюдать мне за кем? Здесь ходят люди, в основном старые, как сморщенный дуб, и с ними у меня иногда случаются милые диалоги, как, например:
«Доброе утро!»
«Доброе утро!»
Больше мы ничего друг-другу не говорим, потому что нечего.
Ты будешь смеяться, Миша, но мы в каком-то смысле коллеги. Я помню, как много лет своей жизни играл в театре комические роли. Мой театр находился на окраине большого города. И мы сидели с девушкой на скамейке после спектакля. А что это была за девушка, ты не помнишь? Да как же ты можешь помнить, ты же ни разу не видел её. А я видел? Я видел. Мы сидели на скамейке после спектакля, и она сказала: «У меня очень сильно болит голова, поехали домой». Это был старый московский скверик, тёплые вечер, листья шуршали над нашими ушами, и было так хорошо. «У меня очень сильно болит голова, поехали домой». И мы поехали домой. Ухо вибрировало от её шёпота, а я трогал её волосы. Она достала сыр из холодильника, и мы его ели.
Миша, начался дождь. Всё-таки без велосипеда здесь очень печально. Нельзя скрипеть колёсами, менять скорости, рычать тормозами прохожим старикам, чтобы они пропустили тебя. Мой сосед мычит. Бедный, видимо, он совсем не может велосипеда. Либо же не любит дождь.
Ты хочешь узнать что-то ещё про неё? Видишь ли, мне достаточно трудно тебе что-то рассказать. Так что я лучше расскажу про Василия Макаровича. Василий Макарович очень любил купаться, а если жена ему не разрешала — он бил её и говорил: «Отпусти меня купаться».
Маленькая хрупкая девушка влюбила меня в себя без памяти вечером в душном фойе театра, а через месяц она уже накладывала грим на бледную кожу, а я всё смотрел, как нежно дышит её грудь и как сжимается подушечка стула, стараясь отчётливо впитать её формы. «Не уходи от меня никогда». Не бойся, родная, я всё ещё тут, рядом с тобой. Свадьба была тихая, в небе кричали чайки, заставляя свыкнуться с мыслью, что мы с тобой не одни в целом мире. Видели, как папа тащил на плечах сына в море и играл с ним в мяч.
С утра мы можем играть в шахматы с соседями. А можем и не играть. У моего отца точно был велосипед. Он пристегивал к нему маленькое голубенькое кресло, сажал в него меня, и я верно дышал ему в спину.
В начале весны мы надели резиновые сапоги, и она всё смотрела вниз на ноги, которые намеренно прокладывали грязевые маршруты. «Со мной всё нормально». Хорошо, дорогая, как скажешь. Осенью из неё вышло то, что должно было быть мальчиком. Тебе надо съездить на море, отдохнуть хочешь? Она поехала в Афины и написала мне три письма. В последнем она говорила, что не вернётся, и просила развода. Я купил коньяк, затем через несколько лет женился и совсем забыл о той, с кем объяснялся в саду ночью.
Живи, Микеланджело, это так хорошо — жить. Пусть даже без велосипеда, пусть даже без любви. В том, что ты каждый день можешь занимать чем-то свои белые руки, есть великое удовольствие. Пусть я болен, пусть давно седой и лысый, я приглашаю тебя сюда. Уверен, ты сможешь найти средство передвижения. Здесь хорошо.
Как ты, милая? Всё ещё в Греции, изучаешь древний Олимп, читаешь сказки Гауфа ночью в горах и смотришь на голубей, которые почти везде одни и те же? Миша, я, слава Богу, стар не настолько, чтобы деменция полностью овладела мной. Я приму курс таблеток, выйду отсюда, попрощаюсь с женой и детьми навсегда и поеду к ней. Решительно. С чемоданами. Привет, это я. Мы поедем на Пелопоннес, будем бегать в оливковых рощах и ловить бабочек, кушать арбузы местных дачников, пить белое вино, ловить рыбу, купаться в отражении луны. И сколько бы морщин не было на твоем лице, ты ни капли не изменишься. Так всё и будет. И в каком-то смысле не важно, Миша, что сейчас мой сосед Стахановский будет громко мычать и стучать в дверь до тех пор, пока не придёт дежурный врач и не увидит мое тело на полу рядом с карандашом и бумагой, белой, как совесть того, кто ещё не родился.
Автор: Даня Северов
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ