Жила одна женщина. И была она очень уж жалостливая по своей натуре. Всем на свете сочувствовала. Мимо бродячей собаки ни разу равнодушно не прошла - всегда ей пирожок с ливером прикупит. И людей всяких жалела до слез. А особенно некоторых мужчин. “Как им непросто, - думала эта Маня, - на свете белом живется. Все от них отваги и подвига требуют. А тонкой их души никто понять не стремится”.
И вот идет однажды Маня по улице. И настроение у нее хорошее - бабья осень стоит, все люди благостные прогуливаются.
А навстречу ей вдруг несчастный мужчина из подворотни выскочил. Волосы у него торчком, а глаза отчаянные. Сам в трико худом. Смотрит на Маню молящим взором. Майку на груди свою нечистую тискает. Трясется, сердешный. А сам из себя здоровенный, будто верста. Мане-то высокие мужчины всегда импозантными виделись. И их поэтому было более всего жаль.
И руками она аж всплеснула от такого зрелища.
А мужчина этот к Мане всем телом тянется. И рыдает натуральными слезами. Какие-то документики ей под нос сует. Заглядывает в глаза, бормочет.
- Ах, добрая женщина, - говорит он еле слышно, - помогите же мне, будьте милосердны. Какие-то негодяи стибрили на привокзальной площади у меня портмоне. А я в вашем городе случился проездом. Билета домой, в родную деревеньку купить теперича, получается, мне не на что. А дома - старуха-мать. Ищу небольшой помощи денежного характера. Будьте же добреньки. Проявите сестринское сострадание. Заклинаю.
И на колени падает. И майку рвет даже.
А Мане, конечно, очень захотелось данному мужчине помочь. Проявить человеческое сострадание. Вон как убивается человек. Портмоне у него стибрили и старушка-мать. Каждый бы тут майку на себе в клочья рвал.
- Ах, стибрили, - Маня сочувственно отвечает, - но вы хотя бы питаетесь?
- Как-то да питаюсь, - мужчина говорит, - какой-то щедрый господин объедком пирожка с ливером вот угостил пару дней назад. Тем и сыт.
Маня от жалости чуть сознание вовсе не утратила.
- Идемте же, - кричит она, - ко мне домой пройдемся! В холодильнике там борщ вчерашний стоит. Накормлю вас от пуза. И с собой заверну бутерброд. Пройдемте, и не откажите мне в любезности.
А мужчина внимательно на Маню так посмотрел. Почесался немного еще. Да и согласился в итоге.
Пришли они. Мужчина, он Амадеем представился, ванну с солью морской сразу принял. А потом борща кастрюлю съел. Бутерброды в карманы сунул. И на прощание две тысячи рублей попросил, на билет.
- Как до дому доберусь, - заверил Амадей, - так верну в тот же час. Вот вам крест. Отправлю почтовым переводом на адрес. И телефончик мне свой накорябайте - буду позванивать, с праздниками разными поздравлять. И благодарить душевно за доброе сердечко.
И отбыл. Маня ему из окна долго во след платком махала.
А на следующий день Амадей уже звонит.
- Вечер добрый, Мусинда Петровна, - говорит он бодро, - это Викентий вам звонит. Помните ли наши безумные дни и ночи? Я вот каждый миг о них грущу. У меня к вам небольшая просьбишка образовалась. Грошовая, я бы даже сказал.
- А я даже и не Мусинда Петровна, - Маня ему отвечает, - я Маня ведь, Перепелкина. А вы и сами в прошлый раз по-другому назывались.
- Ах, Маня, - Амадей расстроенно говорит, - очень неудобно сейчас вышло. Помню вас, Маня, будто вчера промеж нас все и произошло. Грущу. Но я с просьбишкой, говорю, звоню - билет-то я вчера, конечно, приобрел. Приобрел, ходил довольный. К встрече с маменькой настраивался. И вот - опять беда. Билет у меня стибрили на вокзале. И снова я нуждаюсь в дружеской поддержке. Закиньте, сколько уж вам не жаль. Но лучше бы тысяч шесть-десять. На самолете лететь требуют обстоятельства. Маменька не шибко в здравии. А я, как на родную землю с трапа ногой ступлю, так сразу вам все до копеечки верну.
Маня вздохнула, конечно. Мечтала себе она сапоги к зиме справить. Но Амадею-то всяко сейчас нужнее. Она, к счастью, и не голодает пока. И с маменькой не в разлуке. И отправила перевод. И так уж ей хорошо на душе сделалось, что лучше и не надо. Пусть-ка летит Амадей на серебристом самолете к родительнице, пусть-ка повидает и скрасит ей одинокую старость.
А через неделю - вновь звонок.
- Марго, - в трубке голос Амадея слышится, - здравствуй, родная. Как справляешься без меня? Клянусь, однажды мы соединимся. Дай три тыщи срочно. К осени одежда у меня отсутствует. Околеваю буквально. Бабья осень-то окончилась. Кальсоны себе купить хочу, с начесом чтобы. А то захвораю вдруг. И не свидимся тогда мы, кошечка моя, никогда. Хворобы не все выздоровлением кончаются, к несчастью.
И вот тут Маня-то и опомнилась. “Ах, - думает она, - какая-то еще и кошка Марго там имеется! Ах, таков ты, Амадей, характером. Ах, злодей и лгун махровый”.
И не дала Амадею больше ничего в жизни. А пошла на улице собачек подкармливать - вот уж кто воистину беззащитное создание. А мужчина этот еще звонил, конечно, продолжительное время. Но без пользы малейшей для себя.