Кавказская война ХIХ века. Бой за аул продолжался больше трёх часов. Пять пушек в теснине, прямой наводкой, и десять, по сторонам ущелья, били за мост, который соединял старую и новую часть горного селения.
Батальоны Апшеронского полка бросались снова в контратаку, но их встречал ярый оружейный отпор. Генерал Коновницын смотрел в трубу.
Штаб был в отдельной палатке. В роще, за выступом скалы.
«Такое впечатление, что им каждый час присылают неведомое подкрепление. Да, они сражаются, как барсы. Но! Уже сколько воинов пало, а их папахи, во всех трёх линиях как «стояли, так и стоят».
Даже три пушки они успевают катать, между саклями, как шары в биллиарде. И лупят нас - в самых уязвимых местах.
А что же говорит разведка? Точно не было подкрепления? Уходят? Кто и как? Подробнее». Поручик Варясов стоял перед полковником Ваниным. Докладывал.
Желваки полковника «ходили». «Неужели, с десяти аршин, и прыгали в реку? Своими глазами видел? Ясно. Значит, Варясов, так они все и смогут уйти? Как думаешь? Что нам лучше всего предпринять?».
«Ваше превосходительство! Мне кажется, что примеряются, черти! Можно пару пушек, на ночь, поставить и «шурануть». Но! Лучше стрелковую роту. Месяц будет – увидим. А берегом казачьи кордоны выставить – вёрст пять. Не сунуться!».
Спустя час Ванин докладывал Коновницыну. «Вот бестии! Чего делают, имама хотят спасти. Ничего, всё рано возьмём. Наших батальонов хватит для полной их блокады. На любой срок. Надо же, со скалы, их всадники прыгают в реку!».
«Григорий Иванович! Три пушки поставь и три роты – по всему берегу. Если какое движение, то пусть и стреляют. В полночь сам буду. А река – им точно помогает. Смотреть – в оба! Мы знаем их хитрости».
Ночь была в самом разгаре. Камни падали в воду и «говорили» о движении людей. Роты давали залп. Затем тишина. Снова топот. Потом – большой всплеск. Наши приноровились и стали уже бить лишь по гулу копыт. Абреки переменили тактику. Конь прыгал с карниза уступа.
Месяц освещал всё ночное побоище. Только два валуна и загораживали всадника. Приходилось бить в полёте или на воде. Стало рассветать. «Сорок восемь раз прыгнули».
С рассветом новый штурм. И так - до полудня. Три батальона, после пальбы из пушек, взяли вражеские редуты. И что же?
Оказалось, невероятное, но большинство воинов были женщины, которые переоделись в одежду мужчин: отцов, мужей и братьев. Они были и с их оружием. Только пуль и снарядов - не осталось. Трупы воинов сложены были в саклях.
Привели мюрида Хотани. Его руки были разбиты, ухо отрублено. «Селим! Где имам? Пусть сдаётся, иначе - всех расстреляем».
Тот ухмыльнулся. «Пока вы палили по нашим джигитам, то он, со своей семьёй, уплыл на «воловьих лодках» вниз по реке. А вы и не заметили. Зря коней побили, шайтаны проклятые! Пока орлы летают – наши горы стоят!».
Коновницын пристально смотрел на ряды пленных. Почти сплошные женские лица. С нарисованными усами и бородами. В черкесках - с газырями. И с шашками - в руках. Он обернулся, посмотрел на офицеров свиты.
«Проверить, кто жив? Офицеров арестовать. А стариков, женщин и детей - отпустить. Они честно выполнили свой долг и, с уважением, пусть живут дальше». Колонна горцев медленно шла вниз, по дороге, между батальонами Апшеронского полка. Русские застыли в построении: в уважение силы духа женщин гор.
