Анна Израилевна Татарская
Григорий Иоффе
Публикация, репост которой я сделал 14 июля, https://dzen.ru/media/id/61e03317c576b86e739cdf25/podvig-pycckogo-vpacha-cpasshego-bolee-tpex-tysiach-chelovek-v-nemeckom-konclagere-64b03f6bbe76c67ac11774f9 напомнила о другой, и похожей, и не похожей истории. Там рассказывалось о русском враче, спасшем в немецких концлагерях более 3000 заключенных. Здесь - о враче, спасавшем раненых красноармейцев и партизан под носом у гитлеровцев.
О еврейской трагедии, и не только еврейской, но и русской, белорусской, цыганской..., ужаснувшей Белоруссию осенью 1941 года, я написал отдельную главу в книге "100 лет с правом переписки". О массовых казнях и расстрелах в местечках Шклов, Дашковка и Горки, где жили мои родные, где родились мой отец, дед и бабушка.
И вот еще одна история, рассказанная моим двоюродным дядей, офицером бронетанковых войск. Он дошел до Берлина и расписался на рейхстаге.
Хацкель Иоффе
Боролись все, кроме расстрелянных
Города наши родные, улицы тихие. Наши детство и юность. Всю жизнь мы мысленно возвращаемся к вам с душевным трепетом, незабываемым ощущением цвета и запаха родной земли...
Моя родина – Горки, районный центр Могилевской области, городок под Оршей, известен своей сельскохозяйственной академией, берущей начало от первой в России земледельческой школы (1840 г.). До войны прямоугольную сетку центральных улиц составляли сплошь частные еврейские дома. Деревянный сруб с крылечком, двор или сад, огражденный заборчиком, за ним другой – похожий, но немножко другой – и так по обе стороны каждой неширокой улицы на протяжении одного–полутора
километров. Севернее еврейского района простиралась обширная территория академии с ее фундаментальными строениями, парками,
оранжереями, опытными участками, южнее – предместья – Слобода, Заречье и район железнодорожной станции.
...Но что это? Все центральные улицы превратились в сплошной пустырь – ни единого дома, только бурьян, а предместья почти не изменились... Таким увидел я свой город после войны. С трудом, по перекресткам выжженных улиц, отыскал и родной холмик в ряду других холмиков – могилок еврейских домов: здесь был наш дом. (Все, как в той песне,
сотканной из горя и слез: «Враги сожгли родную хату…». – Г.И.)
Где же люди? Я разузнал подробности, и к месту вечного покоя более чем
двух тысяч евреев города шел, в точности повторяя скорбный путь колонны обреченных.
Это было в холодное пасмурное утро 7 октября 1941 года. Окруженная конвоирами, охваченная ужасом, двигалась эта живая колонна к урочищу Белый Ручей, где в поле, в километре от академического пруда, были заранее вырыты большие ямы: пятьдесят на двадцать метров. (По крайней мере, такова площадь ныне обустроенной братской могилы.) Пулеметы установили в стороне. Расстреливали группу за группой – стариков, детей, мужчин, женщин...
Там было много моих школьных подруг. Вечно молодыми красавицами
остались они в памяти. Там покоится моя мама Рахиль – ей было 42 года; ее сестра, моя дорогая тетя Вера Любман, фельдшерица районной больницы – мы жили одной семьей; моя младшая сестра Фанечка, шестнадцатилетняя школьница, и маленький братик Женя – еще
младенец. Он, вероятно, был на руках у мамы, и мне представляется,
что, обессиленная, она выпустила его из рук, и он упал в эту яму, в это
кровавое месиво. Я знаю, так было – земля над расстрелянными еще
долго колыхалась.
Не знаю, в какой яме нашла свой последний
покой друг нашей семьи – Анна Израилевна Татарская, заведующая районной больницей. Она была превосходным хирургом, получила до революции образование в Европе, делала самые сложные операции и пользовалась общим почетом. Незадолго до прихода в Горки
немцев она с мужем, врачом Григорием Герасимовичем Татарским,
вывезла из города эвакуированных больных, но немецкое наступление
обогнало их. После сильной бомбардировки под Рославлем они потеряли друг друга, Татарский вернулся в Горки и скоро разделил участь всех
евреев города.
(Из очерка В. Лившица «Шло в бессмертье горецкое гетто…»: «Одним из видов пассивного противостояния было самоубийство, которое
совершил Григорий Татарский. Он до войны работал врачом в Горецкой городской поликлинике. Занятый эвакуацией раненых и больных, сам не успел выехать из Горок. Когда еврейское население было согнано в гетто, лечил там людей. За день до расстрела вскрыл себе вены
и умер». – Г.И.)
По-другому сложилась судьба Анны Израилевны. Под вымышленным именем она стала работать в небольшом госпитале, открывшемся в городе Борисове, в 150 километрах западнее Горок. Организовал этот госпиталь подпольный райком партии специально для помощи раненым офицерам и красноармейцам, не сумевшим уйти от немцев. Они лечились в госпитале под видом мирных жителей.
Секрет госпиталя был раскрыт, но об этом узнали подпольщики, и 12 ноября 1941 года за Анной Израилевной приехала подвода из партизанского отряда. В подводе была тяжело раненная партизанка. Решение было однозначным: сначала прооперировать больную. Операция была в разгаре, когда госпиталь окружили полицаи. Через несколько дней подпольщики узнали, что Анна Израилевна погибла в застенках гестапо. До нее не дошла скорбная весть, что в конце октября под
Ленинградом погиб ее сын, а мой школьный товарищ Гера Татарский...
На снимке: моя двоюродная тетя, сестра Хацкеля, - Злата Иоффе (Блуменау) с сыном Вениамином у памятника погибшим в Горках. Здесь покоятся расстрелянные фашистами в октябре 1941 года ее мать, младшие сестра и брат, и сестра матери.
Книгу «100 лет с правом переписки. Народный роман», изданную в 2022 году издательством "Петербург - ХХI век", можно купить в интернет-магазине OZON, в магазине "Фаланстер" в Москве, а в Санкт-Петербурге – в издательстве (peterburg21vek.ru ), в ИЦ «Гуманитарная академия», Арт-пространстве "Марс" (Марсово поле, 3), в магазинах "Подписные издания" и "Кот ученый", а также на Книжной ярмарке в ДК Крупской (секция 27, со двора).