Блестящая, из красной кожи, с замочком! Но такая малюсенькая, что в неё не поместилась бы даже бутылка постного масла - эта сумочка была у нас всегда.
Когда-то я даже думал, что сумочку можно было бы отдать и мне, а я бы складывал в неё свои открытки и фантики от конфет! Но сумочка оказалась не простой, а те-а-траль-ной. Маме она была, конечно же, нужней, и мне её не отдали.
Театра у нас нет, у нас только клуб. И в театр поэтому папа и мама ходят нечасто – сам я такого не помню ни разу. Но – всё равно!..- сумочка наша всегда наготове. И если папа ей немножечко поможет, то, как будет выглядеть поход в театр, всем интересующимся мама прямо сейчас может показать.
- С превеликим удовольствием! – откликается папа. Как какой-нибудь зазнайка, задирает подбородок! Оттопыривает локоть. А мама. Чтобы ненароком не упасть, берёт его «под ручку», и они, как будто они в театре, начинают. По «дорожке» от дивана до окна, потом обратно! Мимо «голландки», мимо нашего стола! Папа маме в ушко что-то щёкотное шепчет! Мама улыбается, смеётся! А меня как будто им и нет. Меня никто как будто и не замечает! И я, чтобы снова для для них уже стал! Спрыгиваю со стула и головой своей влезаю между них…
Давным-давно, когда я в первый раз до сумочки долез, в ней были только пудреница, да мамин кружевной платочек. С чайкой на крышке, с зеркальцем внутри! Такая пудреница могла бы пригодиться любому. Кружевной платочек был тоже красив. Но, кроме них, в сумочке ничего не лежало, а места оставалось ещё столько! Что однажды мы подумали, и папа и мама стали в сумочке хранить ещё и свои паспорта, разные, нужные нам, справки!.. А самое главное – военные билеты.
Военный билет – это не паспорт. На паспорте её нет, а на военном билете звезда! И дают военный билет только тем, кто служил. Пишут внутри – кем; когда!.. В каком звании демобилизовался!
Например, наш папа – самый настоящий старший лейтенант. Мама – лейтенант медицинской службы! Вот только ни формы, ни военных фуражек сейчас они не носят. И если бы не военные билеты, ни про папу, ни про маму, ни кто не догадался бы ни за что.
Потому что мы сейчас где? – спрашивает папа: - Сейчас мы в запасе. Мы резервисты, а тем, кто в запасе, форма не положена. Как не положены и пистолеты, и автоматы.
С оружием у нас плохо. Кроме ножа на кухне и топора в сенях ничего в доме нет, а мне так нужен настоящий автомат! Мама меня успокаивает, ей самой автомат ни к чему! И торжественно обещает, что если по какой-то нечаянности автомат у неё будет, немедленно отдать его мне! Но такое может произойти, если на нас только кто-то нападёт, и её с папой снова в нашу армию призовут. А пока я без пистолета, без автомата, без кортика!.. Пока я просто сын. Для папы иногда сынище, а для мамы и вовсе сынок.
Я объясняю, что я не сынок, я - Саша! А мама на это только смеётся, а потом меня обнимает и немедленно целует и в лоб, и в нос, и по обе стороны моего лица.
Девочку пусть в магазине себе купят, и её целуют! – говорю я маме и изо всей силы тру свои щёки, когда целовать она меня, наконец, перестаёт, - мальчишки не целуются!
- Ты так думаешь? – глядя почему-то на папу, переспрашивает мама.
- Да! – отвечаю я за папу и за себя, потому что сам папа ответить не успел, он в это время закашлялся!
- Ну, как вам будет угодно, - вдруг легко соглашается мама, опускает меня на пол, и принимается рассматривать наши документы дальше.
Некоторые читает. Некоторые откладывает в сторону сразу. А один!.. Один из документов мой. Он маленький: одну страничку открываешь, другую сразу закрываешь! Он даже - документик, но он есть! Как только я появился на свет, так маме и папе его сразу и дали! Чтобы все видели и знали, что я - их, что они меня не украли! А сам я тогда говорить не умел, а только всё время кричал. Мама говорит, что громко. Громко я могу и сейчас, но, мама считает, что тогда у меня получалось громче, а почему она так думает, я этого не знаю.
«Свидетельство о рождении!» - торжественно читает мама.
- Ну-ка, ну-ка!..- тут же поближе подсаживается папа. И мы с ним, в который уже раз, слушаем, как когда-то в далёком городе Находка у неё и у папы родился замечательный мальчик Саша. Родителями его сразу же стали мои мама и папа, а мальчиком этим был я, что этот документ и удостоверяет. Подпись, печать!
- И всё? – просовываю я нос под мамину руку!
- Конечно же, нет, ведь с этой бумажки всё только-только началось, – успокаивает мама, - конечно же, нет! А о том, чего здесь не написано, она согласна рассказать мне сама.
- А помнишь!..- немедленно воскликнул папа, - какой фонтан устроил сын, едва мы его принесли и развернули?
Мама помнила!
- А помнишь, как он сразу полюбил купаться? – спросила уже она!
– Конечно! – ответил папа. Ведь именно тогда и именно он, папа, и научил меня плавать! И тут же спросил, а помнит ли мама, как невозможно меня было уложить, пока я хорошенечко не поем?
Мама и папа помнили всё: и когда я пошёл, и моё первое слово, и как мы весело жили!
Ничего не помнил только я. Почему? Ведь это я, ведь это про меня? И, раз уж у меня такая глупая память, старался хотя бы из мамы-и-папиных разговоров побольше узнать и про Находку, и про маленького себя!
Находка от нас теперь далеко. На поезде до неё ехать целых десять дней. Сколько на машине – не знает даже папа. А я!.. Я мог бы запросто родиться где-нибудь и дальше! Но дальше Находки там только море, только Океан, глубины которого совсем ещё недавно на своей подводной лодке буравил папа.
Так жили, - раскачивая меня на своей ноге, говорит папа. Сам он плавал, охранял от врагов рубежи нашей Родины. А мама лечила в госпитале простудившихся моряков, ждала его на берегу из похода, - и оба вместе они непонятно откуда ждали меня.
- Нет,- подумав, сказала мама. Насколько помнит она, я у них родился, когда папа служил уже в Береговой обороне. Или она помнит что-то не так?
- Всё так, - соглашается папа,- всё так, но не совсем! И суть тут вовсе не в исторической точности, а в их с мамой сыне. Ведь одно дело думать, что в момент твоего рождения отец скребёт днищем подводной лодки по дну Океана, а другое – когда он в это время служит на берегу. А мама своими словами всю романтику сводит на нет.
- Вот бы спокойно и плавали! – вдруг непонятно на что рассердилась мама. – Так ведь нет! Спокойно не можете, вам обязательно нужно друг в друга пострелять, или – того хуже – утонуть!
- Ну, тонуть совсем не обязательно, - ответил папа, к тому же и было-то это всего один раз.
- А мне было достаточно и одного! – не успокаивается мама, - и хорошо ещё, что всё так закончилось! В конце концов, Береговая оборона не самое плохое для службы место! – И тут же ко мне повернулась и спросила, что думаю по этому поводу я.
Я ответил, что по этому поводу я не думаю ничего, потому что ничего «про тогда» не помню! И уже собрался снова спросить – почему?.. Но мама вновь уже слушала непонятно с чем с ней несогласного папу, а я только крутил за ними головой, но о чём спорят, всё равно не понимал.
- Погоди, погоди!.. – вдруг остановил не на шутку уже рассердившуюся маму папа, - взгляни-ка лучше сюда!..- и на что-то пальцем в моём «Свидетельстве о рождении» маме показал.
- Надо же!.. – вновь заулыбалась мама. И как до сих пор она не увидела этого сама! Потому что по документу оказалось, что родился я в самой-самой середине двадцатого столетия! А папа это обнаружил только-только и теперь показывал маме и мне.
Я сказал, что я это не нарочно… просто у меня так получилось! Но папа и мама сказали, что «беспокоиться не стоит», родиться в этой середине вовсе даже и не плохо. А затем сложили документы обратно в сумочку, убрали её снова в шифоньер. И придвинулись поближе к лампе на столе: папа - с газетой, мама – со своим вышиванием. А я возле них снова начал катать по полу свою машинку…