Дом задумался, а чего это звенит звонок, если он давным-давно сломан, ну а что странного, если здесь есть призрачные люди, отчего бы не быть призрачному звонку в самом-то деле… Ин распахнула дверь и изумленно уставилась на людей в форме, эти еще откуда, тоже, что ли, жить тут будут, прямо теремок какой-то…
- День добрый, такой-то такого-то звания, вы такая-то будете?
— А… э… нет… — Ин чувствует, что пахнет жареным, и не на кухне, где на сковородке рыба лежит, а по-другому жареным, а…
— Вы здесь живете?
— А… нет… да… а…
— …погостить приехали, — не растерялся хозяин дома.
— А, да, да, к дедушке погостить… — Ин насторожилась, сейчас спросят документы на дом, которых нет, или документы на дедушку, которых тоже нет, как и самого дедушки…
— А вы… — люди в форме смотрят на хозяина.
— А я…
— Свидетельство о смерти ваше, пожалуйста.
— А… так в архиве лежит… я же его с собой не…
— …а с собой носить надо, завтра в архив сходите.
— Так воскресенье завтра.
— Ну, послезавтра.
— А послезавтра праздники начинаются на полмесяца.
— Ну… гхм… в будний день за документами сходите…
— …и нам тоже? — спросила Вранова-старшая.
— Да, и вам тоже, при себе иметь… Наведаетесь, документы заберете… Дети в доме есть?
Вранова-старшая побледнела до почти полной прозрачности:
— Э-э-э… так они же тоже… вы извините, мы свидетельства о смерти не успели…
— Но они точно мертвые? — такой-то звания такого-то недоверчиво посмотрел на подростка, прячущего за своей спиной Аняну.
— Да вы сами-то посмотрите, — захлопотала Ин, — да вы их потрогайте, вы поострите, как руки насквозь проходят, конечно, мертвые, мертвее некуда!
Кто-то какого-то звания отдернул руку, смущенно кивнул, ну да, да, вижу…
— А еще дети в доме есть?
— Да нет больше.
— Разрешите осмотреть дом?
Дом хотел потребовать ордер на обыск, но почувствовал, что не то время, и не то место, чтобы выпендриваться.
— Да… пожалуйста… чердак… книги… — дом сказал про книги, задумался, нет ли среди книг чего запрещенного, а то ведь сейчас то, что было разрешено еще вчера, может оказаться запрещено сегодня, может, уже вообще книги запретили, или чердаки, или дома, а дом не знает…
— …что в подвале?
— Так… картошку храним…
— …что-то не вижу я здесь никакой картошки…
— Так я же… бо… у… — хозяин задумался, как надо сказать, болел, или другое слово, почему-то не хочется говорить другое слово, ну пусть будет просто — «болел», а за свидетельством о смерти он обязательно сходит, можете даже не сомневаться…
— Ну что же… вы что-нибудь про пропавших девочек знаете?
— Девочек? — ахнула Вранова старшая.
— Ну да, трое уже пропали в поселке…
— Ничего себе… — Вранова старшая снова побледнела до прозрачности, — дети… вы… вы далеко не…
— Ну ма-а-ам, мы уже…
— …и все равно… далеко не… и на речку не бегайте, слышите?
— Ма-ам, да что там на речке случится-то?
— Ну… мало ли… — Вранова сама не могла объяснить, — что, у неё отложилось где-то глубоко в памяти, что на речку опасно, на речку плохо, хотя вроде никто никогда на памяти Врановой на этой речке не… и все-таки…
— Значит, ничего про пропавших не знаете? — спросил кто-то какого-то звания.
— Да сами волнуемся, — ответила Вранова, — наши-то дети вроде уже… и все-таи…
— Здесь распишитесь…
Все в доме засуетились, начали вспоминать, кто может расписываться, кто не может, наконец, вытащили Ни из ноубтука, выискали в доме хоть что-то пишущее, откуда-то из ниоткуда извлекли ручку, которой так и не разгадали столицу Хельсинки, после нескольких неудачных попыток ручка наконец вывела на бумаге неуклюжую подпись под словами, что дом осмотрен, ничего такого не обнаружено.
(а что было дальше, узнаете завтра)