Почему это происходит?
Я просыпаюсь радостная, занимаюсь йогой, в чем мать родила, в кровати.
Поднимаю гантельки. Катаю ролик для пресса. В зеркале молодое тело, молодое лицо.
Пытаюсь уложить непослушные волосы, брызгаю на них водой, они закручиваются от влаги.
Пью кофе, улыбаюсь.
Весь день на подъеме.
Но не обедаю и начинаю ближе к вечеру проваливаться.
Никак не могу придумать апелляцию. Решение суда закрученное и бредовое, ни на чем не основано, просто - "я судья, поэтому я так хочу." И именно потому, что так изложено решение, лишенно вообще логической структуры, я не понимаю, к чему зацепиться и за что топить, что оспаривать. Не получается. И неинтересно. Начинаю психовать.
Пишет Алиса, шлёт зачем-то фотографию лука, покажи маме.
Я отвечаю, что не разговариваю с Мамаем.
И раскручиваю из этого, что я не разговариваю, целую мельницу.
Вспоминаю, как бесит Мамай.
Как не хочу ее видеть - никогда.
Как раздражают следы ее деятельности.
И тянется хвостом - сколько я гробилась ради детей, и всё это чтобы так же им быть в тягость? Пусть не лезут лучше ко мне.
Я всё решила, выдрала с корнем, чтобы жить хорошо.
Моя ветка рода оборвалась.
У меня нет больше родителей и нет больше детей, я провожу время только с теми, кого сама выбираю.
Алиса пишет, что надо принять род.
Я взрываюсь, все эти надо, должна - я чувствую, хотят меня снова загнать в концлагерь. В котором я должна была сначала угождать родителям, потом семье.
Потом я сбежала угождать любовнику. Но он был красивый и умный, божественный.
Для него не жалко. Было по кайфу.
И сейчас звонит зачем-то, хотя я сказала, чтобы отстал уже, давно бы уже нашел себе сто женщин.
Ну или девяносто девять, если сто много.
Вспоминаю: у меня была пластинка в детстве - девяносто девять зайцев - и один контролёр - выдает Константин!
Я представляю, как он пасёт стадо зайцев, ха-ха, женщин в костюме кролика, там у него разные, и Кролик-Твигги, и толстоватая блондинка, похожая на Бриджит Джонс, и Настя, которая занималась кроссфитом, и женщина, строгий кролик, тайный единорог.
Все они толпятся, боятся и не слушаются.
Но продолжаю терять силы.
Читаю Ульяну, и женщину, усыновившую ребенка с СДВГ.
Всё во мне восстает, хочется кричать, и я пишу им то, что рвётся изнутри.
Защищаюсь от мира, залитого болью и ужасом, ставлю заслонки.
Доказываю, что никому ничего не должна, если не хочу, даже себе.
Что мне нужен комфорт, безопасность. Тишина, чистота, трезвость, радость.
А если другие условия, то без меня.
Наверное разойдусь, снова взорву чьё-то ментальное пространство яростными воплями.
О том, что с людьми так нельзя.
Потом буду пытаться спасти каких-нибудь несчастных людей.
Реветь от бессилия, что никого невозможно спасти в этом угробище.
Позвонит Рыжий, спросит что со мной. Я скажу, не понимаю, что, снова сломалась.
Он скажет поспи, и я усну.
Проснусь в четыре утра от того, что свело ногу, подумаю, нужно совсем отказаться от сахара. Сахар - плохо для вен.
И зачем я живу, непонятно.
Назло тем, кто не считает меня за человека.
Ну тоже неплохо, да.
У меня молодое тело, молодое лицо.
Звонит будильник, я в чём мать родила поднимаю прекрасные стройные ноги, делаю комплекс упражнений, потом буду делать асаны и тянуться, потом гантельки, ролик для пресса, стакан воды, крем на лицо.
Кофе, ключ в двери, я выхожу в мир.
Лёгкий шаг, лёгкий бег
Донеси Росинант
Не скрипи Боливар
Я осталась одна
Я ещё человек
Но отчасти цунами
Застываю у рва
В созерцании дна
Да страда́йте вы сами
Плевать мне на вас
Колоти́тесь в неврозе
От ужаса дна
Детскими голосами
Плакать и звать
Голосом крови
Будет весна
Через несколько лет
Несколько зим
Легко через род
Перемахнём
Зароем в земле
Затопчем в грязи
Гнильё и ребро
И за окоём