Новое ЧП
Не успели мы как-то прийти в себя после полигона, как грянуло новое ЧП: Юрматов зарезал Фомякова Витька. Я был в карауле и радовался, что закончил учебник по английской грамматике, примеривался с новым подходом к словарю… И тут до меня доходят эти слухи, и сразу становится не до словарей. Дескать, оба были в наряде на кухне, и когда Юрматов попытался припахать Витька, а тот отказался – пырнул его в живот кухонным ножом. Каждый подспудно примеряет ситуацию к себе: «А был бы я на месте Витька?..»
Фомяков вообще-то простой крестьянский парнишка нашего призыва, с немного сонными глазами, абсолютно добрый и безобидный. Как правило, смиренно терпел притеснения и припашки дедов, но иногда, что называется, мог взбрыкнуть. Упереться, заартачиться, и тогда уж упирался до конца, несмотря на все угрозы. Видимо, что-то похожее произошло и на этот раз. Мы только гадаем, зная, что Юрматова арестовали, а Витька без сознания увезли в госпиталь. Жив ли он там?
Сразу после караула уже вечером нас собрал в клубе Нач. ПО – подполковник Ткобцов. Он выглядел не просто серьезно, а как-то даже жутко. Какая-то суровая решимость проглядывала в его вообще-то добродушных и даже добрых чертах лица. И только мы уселись в зале, как он сразу же поднял меня.
- Как вы, товарищ Битюков, как секретарь бюро батареи, как ее комсомольский лидер, можете объяснить все случившееся в вашей батарее? Расскажите мне – как?.. Ведь это же точный результат нашей с вами работы.
Я стоял и молчал. Что я мог ему сказать?.. У меня только на внутреннем плане зрения стояло обожжено-пепельное лицо Юрматова во время последних стрельб.
- Встаньте все секретари батарей и комсгруппорги взводов.
Неуверенно поднялось еще более десятка человек, и среди них несколько молодых офицеров. Это политика Лузнецова – он стал взваливать комсомольскую работу на молодых лейтенантов; с них ее легче было спросить.
- Вы понимаете, что произошло в вашем дивизионе?.. Вы понимаете, к чему привела вся ваша комсомольская работа? – по-прежнему давил Ткобцов. – Вы вырастили у себя настоящего душмана. Да-да, я не преувеличиваю. Одни душманы режут наших солдат в Афганских горах, другие…. Другой – вот действует у вас под боком, и вы просто хлопаете глазами. Чем так работать, лучше уж соберите все комсомольские билеты – принесите и положите мне на стол. Это будет честно. Сейчас, когда вся партия борется за то, чтобы поднять дисциплину на каждом рабочем месте, когда Михаил Сергеевич Горбачев настаивает, чтобы каждый коммунист и комсомолец стал примером в этом, вы эту работу просто саботируете. Дисциплина в войсках и четкие уставные отношения – это должно стать не просто нормой, а святым законом… Но это все, видимо, не для вас. В общем так, ставлю вопрос ребром: что бы вы там не решали, мое требование одно – исключить Юрматова из комсомола. Если он… не просто не солдат – но с этим будет разбираться военный суд - то он и уж тем более не комсомолец…
Через день после предварительного следствия привезли Юрматова. Лузнецов взял это дело на свой контроль, и на этот раз дело пошло, как и полагается, по всем нужным формальным инстанциям – заседание бюро, потом комсомольское собрание батареи.
Заседание бюро проходило в дивизионной канцелярии. Веремеев, как мой сменщик на месте секретаря дивизиона, суетился во всю. Понятно: это первое серьезное дело, выпавшее ему на этом посту. Юрматов, которого привели под охраной какого-то дюжего прапорщика, выглядел затравленно и потеряно. Когда ему дали слово, он стал рассказывать, как было дело, сильно коверкая слова и перемежая их с узбекскими. Но все же картина более менее прояснилась.
С его слов, он не бил ножом в живот Фомякову, а просто приставил его к бляхе на его ремне. А тот, мол, «дернулся сам»…
- Ну-да, сам себя зарезал, - без тени улыбки констатировал Лузнецов.
Впрочем, Витек действительно после этого удара в живот, ушел сам, и лишь потом, увидев у себя кровь, потерял сознание. Это доподлинно установило следствие, в том числе со слов самого Витька.
Бюро единогласно проголосовало за исключение из комсомола. А сразу же – комсомольское собрание батареи. Сегодня в виду такого дела были отменены все обычные учебные или хозяйственные работы.
Докладывал о случившемся, как и положено, секретарю бюро, я. Само собрание вел Веремеев. Собственно, я изложил только суть дела и проинформировал о решении об исключении из комсомола: дескать, бюро ходатайствует перед собранием об утверждении этого решения. Следом было дано слово Юрматову.
Тот, видя перед собой знакомые и отчасти, сочувствующие лица, оживился. И не то, чтобы каялся или просил за себя, а еще более стал себя выгораживать. Мол, когда он заставлял Витька одного убирать в столовой, он только хотел «пошутить», приставив ему нож к животу. Надо сказать, что подобные «шутки» были чуть ли не обычной практикой в отношениях дедов к молодым. Особенно к таким, как Витек, которые иногда могли «взбрыкивать». Все было настолько «обычным», я едва ли не видел ухмыляющиеся лица некоторых дедов.
Начались прения. И вправду, первые же выступающие стали если не оправдывать Юрматова, то как бы приводить «облегчающие» его вину обстоятельства. Трезников рассказал о недавних стрельбах, где он показал себя с «хорошей стороны». Собственно – да, но причем здесь это? Следом Пурохтин, еще один зам. ком. взвода, вообще стал утверждать, что это была только «случайность».
Тональность резко переломил выступивший следом комбат. Он весь сжался в сгусток какой-то брызжущей энергии и словно выпаливая из себя короткие фразы, стал доказывать, что Юрматов давно шел к этому, что он плохо подчинялся и командиру отделения и зам. ком. взвода, позволял себе огрызаться и перед офицерами. Что это не была какая-то там «случайность» - а самая что ни на есть закономерность, по-другому закончиться не могло. Поэтому безусловно – только исключение.
Следом взял слово и я. Что-то волнительно-вдохновляющее шевельнулось во мне, когда я поднялся и вышел перед всеми. Как будто все мои задушенные и затравленные жизнью мечты вновь ожили и всколыхнулись во мне.
- Комсомольцы… Мы ведь долго держали марку самой дружной батареи, а сейчас – что с нами стало?.. Посмотрите, на кого мы стали похожи. Ведь поступок Юрматова – это закономерное следствие нашего с вами разложения. У нас ведь сплошь и рядом теперь грубость, оскорбления, хамство, неуважительное отношение друг к другу… Мы с вами действительно докатились до Юрматова, и не могли до него не докатиться. И сам Юрматов – это только точка. Но он эту точку поставил жирно, откровенно, добровольно и должен за нее ответить. Да, у него не было каких-то особых проступков, которые могли бы нас привести к мысли, что он способен на то, что сделал. Но он это сделал… Ударить ножом товарища, даже в шутку!?.. А если бы Фомяков умер?.. Вели бы мы сейчас какие-то разговоры о возможности оправдания? И речи бы не было. Так что единственно правильное решение – исключить Юрматова из рядов ВЛКСМ.
Удивительно, когда стали голосовать, за исключение проголосовали единогласно. Даже деды, воздержавшихся не было. Но они, видимо, резонно рассудили, что Юрматова уже не спасешь, так что лучше не высовываться.
Но мне после собрания как-то стало грустно. Ведь в самом деле – Юрматов это только звено в цепи. По идее надо было спросить и с Назняка и с Поровина и еще с десятка всех наших дедов, занимавшихся тем же, только более осторожно и прикровенно. Но я не стал «раздувать» огонь. Да – становлюсь приспособленцем. Не хочется вновь обострять отношения. Попрешь опять ва-банк – и что? Опять окажешься в изоляции, опять вокруг вакуум – и что? Это будет лучше – и для тебя и для всех?.. Гм?.. Но партия же требует ужесточения борьбы… А ты наоборот – словно сбавляешь обороты, боишься снова оказаться одному против всех… Гм?..
Да, такие невеселые мысли. А по делу Юрматова добавлю, что через месяц состоялся выездной суд прямо в нашей части. К этому времени из госпиталя уже вышел и наш Витек Фомяков, и он, бедняжка, во время суда терялся где-то, так что его едва смогли найти. Так ему не хотелось быть там и представать на суде в качестве потерпевшего. Так и вижу его потерянное лицо уже не с заспанными, а каким-то закисшими глазками.
Ну, а Юрматову впаяли по итогам суда два года дисбата, куда он сразу и отправился, чтобы потом вернуться в часть и дослуживать еще почти год. Такая-вот выйдет для него затянувшаяся на четыре года служба.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь